– Вы нашли себе приятное жилье, – сказал он. – По своей атмосфере оно подходит к моему любимому стихотворению «Шизука На Цукийо Ни» – «В тихую лунную ночь». Его написал поэт Акицуки. «Аки» – это «осень», а «цуки» – «луна». Вы слышали о нем?
– Нет, – ответил я и подумал, не говорит ли он про книгу, которую все время читал вечерами в своей библиотеке. – Я многих поэтов не знаю.
– Я тоже. Прежде я знал только самых известных, таких как Мацуо Басё и Кобаяси Исса, но несколько лет назад случайно наткнулся в личной коллекции моей жены на Акицуки. Я люблю его произведения. Они успокаивают меня и убирают окружающий шум. Мне хотелось купить другие его книги, но она у него только одна, вот почему большинство читающей публики никогда не слышали о нем.
– У-гу.
Он тяжело вздохнул и подвинул ко мне пакет.
– Вообще-то я пришел, чтобы отдать вот это.
Я удивился. Что это могло быть?
– Можно посмотреть?
– Да, пожалуйста.
Раскрыв бумажную сумку, я увидел маленькую фарфоровую урну.
– Когда мы уезжали, я обнаружил это в комнате мисс Ишиды, – сказал господин Катоу. – Я извиняюсь, что молчал так долго, но я не мог решить, что с этим делать. Недавно я услышал, что вы возвращаетесь в Токио, вот и подумал, что лучше всего отдать ее вам, пока вы не уехали. В конце концов, вы ближайший родственник мисс Ишиды.
Я поставил урну на колени.
– Кто-нибудь еще знает об этом?
Он покачал головой.
– Только я и моя жена.
– Я ведь несколько раз осматривал ту спальню.
– Урна была надежно спрятана под одной из деревянных панелей пола, – пояснил господин Катоу. – Когда мисс Ишида ухаживала за моей женой, она поделилась с ней и рассказала про выкидыш. Больница в Куромачи помогла провести кремацию без лишней огласки.
– Понятно. – Пытаясь изо всех сил сохранить самообладание, я спросил: – Как себя чувствует госпожа Катоу?
– Она снова начала говорить и отзывается, когда мы говорим с ней. Новая обстановка, кажется, помогает ей восстановить силы.
– Это замечательно.
Он кивнул.
– Жена постоянно винила себя за смерть нашей дочери, хотя и я тоже виноват. Я был слишком занят своей работой и мало уделял внимания собственной семье. Вы тоже это знали, правда? Миюки… – Его голос дрогнул. – Она никогда не была больной.
Я с трудом сглотнул.
– Я смутно догадывался.
– Моя жена не совсем здорова. – Господин Катоу потер глаза. – Вы когда-нибудь слышали от кого-нибудь про синдром Мюнхгаузена?
– Нет. Что это такое?
– Психическое заболевание, редкая форма насилия над ребенком. Это бывает, когда лицо, заботящееся о ребенке, обычно мать, фабрикует или создает у него симптомы болезни, чтобы привлечь внимание.
У меня в горле встал комок. Ведь я надеялся, что ошибся с выводом.
– Я слишком поздно это понял, и из-за этого мы потеряли дочь. После смерти Миюки жена отказалась разговаривать. Я показывал ее нескольким психологам, но они были бессильны, потому что она замкнулась в себе. Я не знал, что делать. Думаю, ей требовалось переменить обстановку, а мне – признать то, что случилось, а не прятаться за работу.
– Я так сочувствую вам. Такая тяжелая утрата, – сказал я, решив не рассказывать ему о своем последнем разговоре с госпожой Катоу.
Он пробормотал слова благодарности и встал.
– Уже поздно. Пожалуй, мне пора.
Я встал и проводил его до двери.
Надевая пальто, господин Катоу сказал:
– Жена просила передать вам привет.
– Пожалуйста, передайте ей тоже привет от меня. – Немного поколебавшись, я все-таки решил добавить: – И спасибо вам за медицинские документы.
Он удивился, но не сказал ни слова. Только кивнул и стал спускаться по лестнице. Я воспринял это как подтверждение.
Дул холодный ветер; мои руки покрылись гусиной кожей. Я поднял воротник и вернулся в гостиную. Сел за столик и сложил в молитве руки.
– Девочка с косичками, да упокоится с миром твоя душа.
Я взял маленькую урну и отнес ее в спальню, где стояла урна с прахом моей сестры. Я поставил на пол обе урны и осторожно пересыпал прах из маленькой в большую.
– Я надеюсь, что вы обе покоитесь с миром. Теперь вы наконец вместе, мать и дочь.
Убрав урны в гардероб, я принял душ и лег спать.
В ту ночь я спал крепко. Пожалуй, это было идеальное сочетание усталости и алкоголя. Наутро я прочитал в газете, что ночью произошло небольшое землетрясение. А я даже ничего не услышал и не почувствовал, погрузившись в спокойную, бездонную яму сна, и даже землетрясение не смогло меня разбудить.
Глава 33Прощание в «Каприччио»
Я вышел из квартиры без пяти десять с бумажной сумкой из универмага «Такашимая». Так было лучше, чем идти по улице с урной в руках. Но мое беспокойство оказалось напрасным, потому что мне никто не встретился. В воскресенье люди просыпаются поздно.
На другой стороне улицы я увидел черный седан Хонды. Подойдя к нему, я постучал в окно. Хонда оторвал взгляд от газеты и открыл дверцу.
– Ты давно меня ждешь? – спросил я, садясь рядом с ним.
– Нет, – ответил он. – Я только что приехал.
Он наверняка увидел у меня в руке бумажную сумку, но не сказал ни слова.
Я застегнул ремень безопасности.
– Значит, ехать около двух часов?
– Да. Ты можешь поспать, если хочешь, – ответил он, поворачивая ключ зажигания, и сразу включил радио, настроенное на джазовый канал. Я узнал мелодию Джона Колтрейна из альбома «Мои любимые вещи».
Поездка началась. Музыка окутала нас теплой ностальгией. Потом прозвучали Чарли Паркер и Дюк Эллингтон. Все знакомое. Я слушал музыку и вдруг подумал, что это моя сестра, когда встречалась с Хондой, настроила приемник на эту радиостанцию, и Хонда уже ничего не менял. Как и никуда не убирал висевшую за зеркалом заднего вида безделушку с кроликом.
Хонда крутил руль и почти незаметно переключал скорости. Я крепко держал бумажную сумку, особенно на поворотах и когда он увеличивал скорость. Так я уже ехал с ним. Шесть месяцев назад, из крематория в отель «Кацураги». Так много всего произошло с тех пор.
Мы миновали несколько тихих городков. Потом начался крутой подъем на горный склон. Неудивительно, что в том итальянском ресторане немного посетителей. Не каждому водителю под силу одолеть такой серпантин.
Через полчаса седан сбавил скорость на плавном изгибе дороги. Хонда припарковался возле смотровой площадки. Я распахнул дверцу, и мои легкие наполнились чистым горным воздухом. Мы вскарабкались на уступ скалы и залюбовались открывшимся видом на долину и на маленький городок у подножия горы.
– Как ты думаешь, ветер достаточно сильный? – спросил Хонда.
– Надеюсь, что да, – ответил я.
Я раскрыл бумажную сумку, вынул урну и медленно наклонил ее. Ветер тотчас же подхватил прах моей сестры и унес его прочь. Когда на дне урны остался лишь тонкий слой пепла, я высыпал его в крышку. Ветер развеял и его. Я закрыл опустевшую урну и убрал ее в сумку.
– В одиночку я приезжал сюда только раз, – сказал Хонда. – Когда Кеико вернула мне кольцо, мое сердце было разбито. Я примчался на это самое место и выбросил кольцо в пропасть.
Я молчал, не зная, что ответить.
– В тот день я поехал именно сюда, на эту гору. Может, из-за дорогих моему сердцу воспоминаний о том, как я приезжал сюда вместе с ней.
– Моя сестра была дурочкой, правда? – сказал я. – Как жаль, что все так ужасно сложилось.
– Ну, знаешь, сердцу не прикажешь. Либо ты любишь, либо нет. Но от воспоминаний никуда не деться, особенно здесь, на этой горе. – Он посмотрел куда-то в туманную даль. – Ты слышал новость про Рио Накадзиму?
Я покачал головой.
– Нет. А что?
– Несколько дней назад она написала заявление, что не будет учиться у нас. Я как раз был у директора, когда она пришла, и слышал их разговор. Она собирается попробовать себя в модельном бизнесе. Меня это чуточку удивило. Ведь это такая лотерея.
– Но тебе не кажется, что она действительно создана для модельного бизнеса? – спросил я с улыбкой. Он кивнул.
– Хорошо быть молодым. Все кажется по силам. Потом ты становишься старше и – глядь! – не успел глазом моргнуть, как уже и разучился мечтать. Просыпаешься однажды утром, смотришь в зеркало и удивляешься, что за морщинистая рожа таращится на тебя оттуда.
Я засмеялся.
– Не надо преувеличивать, дружище.
– Впрочем, как ты и сказал, ей это может оказаться по силам, – добавил он. – У нее есть какой-то шарм.
– И ей хватит упорства, чтобы идти к поставленной цели.
Мимо нас с пронзительными криками пролетела стая черных птиц. Они нырнули в облако, вынырнули над ним и взмыли в голубое небо.
– Ты не знаешь, что это за птицы? – спросил я.
– Один из видов кукушек, – ответил Хонда. – В Австралии их называют «птицы дождя». Говорят, что они поют перед штормом – это как-то связано с их путями миграции.
Значит, это птицы дождя.
– Еще они всегда возвращаются домой, как бы далеко ни улетали, – добавил Хонда при виде появившейся из-за скалы новой стаи.
– Как лосось? – спросил я.
– Верно. Это у них общая черта – у лосося и птицы дождя, – согласился он и взглянул на небо. – Солнце уже высоко. Поехали?
– Конечно.
Мы спустились к машине.
– Где же итальянский ресторан? – спросил я. – Близко?
– Да, мы заедем туда на ланч на обратном пути.
– Вообще-то я собирался пойти туда один, – сказал я, осторожно подбирая слова. – Мы с сестрой когда-то собирались поесть там вдвоем. Но не вышло.
– Я понял. Высажу тебя там, – улыбнулся он. – Недалеко от ресторана есть автобусная остановка. Ты без проблем доедешь до ближайшей железнодорожной станции.
Мы сели в седан и поехали.
Я думал о том, как было бы чудесно, если бы моя сестра выбрала Хонду вместо господина Накадзимы. Он бы пылинки с нее сдувал. И она наверняка была бы сейчас жива-здорова.
Но, как сказал Хонда, сердцу не прикажешь. Если бы сестра могла выбирать, в кого ей влюбиться, я не сомневаюсь, что она выбрала бы Хонду. Но в ее сердце не нашлось места для него.