И если бы он вдруг подошел поближе и засек меня в моем укрытии, я бы выглядел дурак дураком. Но подходить он не стал. Похоже, ему просто дела до меня не было. Он стоял, глядел на чаек, на море, где начинался прилив, а потом зашагал вразвалочку домой, к своей хозяйке. Может, она там ждала его к ужину.
Ее в тот день я не увидел. Она наружу не показывалась. К их жилищу на левом берегу озера протоптанных тропок не было, а пройти напрямик я не смел из боязни столкнуться с ней нос к носу. Когда же я все-таки ее увидал, то огорчился – честно говоря, и смотреть-то там было особо не на что. Ничего общего с супругом: неказистая, невзрачная, никакая.
Я увидел их вместе, когда они после рыбной ловли возвращались с моря на озеро. Он, конечно, шел впереди, а она поспевала за ним. Ни он, ни она, к счастью, не обратили на меня никакого внимания. Иначе он вполне бы мог остановиться, велеть жене идти домой, а сам двинулся бы в мою сторону, к прибрежным скалам. Вы спрашиваете, как бы я тогда поступил? Убей меня бог – не знаю. Может, поднялся бы на ноги, беззаботно посвистывая, улыбнулся, кивнул ему, пожелал всех благ и пошел прочь. Понятно, все это было бы впустую, но такая уж привычка, что поделаешь? А он – вряд ли бы он на меня ополчился. Скорее всего посмотрел бы мне вслед своими странными узкими глазами и дал уйти подобру-поздорову.
С тех пор, и зимой и летом, бывая поблизости, я наблюдал за этой парой. Они продолжали жить своей отдельной, одинокой жизнью. Рыбу ловили то в озере, то в море. Иногда они попадались мне на глаза в ближней бухте, в устье реки – им, наверно, нравилось разглядывать яхты на якоре и наблюдать, как грузят корабли. Кто из них двоих затевал такие вылазки? Думаю, он – возможно, его привлекала портовая сутолока и многолюдье, а может, на него накатывала тоска по той жизни, которую он либо сгоряча отринул, либо не успел испытать. И тогда он предлагал жене «сходить в город развеяться», а она, довольная, что может угодить ему, послушно шла.
Мне с самого начала бросилось в глаза – да это и любой бы заметил, – как они оба были привязаны друг к другу. Если он целый день проводил на рыбалке, а она оставалась дома, то она к вечеру шла от озера вниз и по пляжу спускалась к морю. И она, и я – если я случался поблизости – видели его издалека. Он поворачивал от залива к берегу и выходил на сушу, а она торопилась ему навстречу, и они замирали обнявшись, не обращая внимания ни на кого вокруг. Трогательно, что тут скажешь? Чувствовалось – она его любит без памяти: знать, было за что. Чужим он мог казаться сущим дьяволом, но для нее он был как свет в окошке. Я и сам к нему подобрел, когда понаблюдал их вот так вместе.
Вы спрашиваете, были ли у них дети. К этому я и веду. О них и будет речь. Потому что стряслась беда. И знал об этом я один. Наверно, я должен был кому-то сказать, но если бы я и решился… Словом, не знаю… Отца бы забрали, а она бы не снесла разлуки. По совести говоря, не с руки мне было встревать. Улики веские, но прямых-то доказательств нет: можно все списать на несчастный случай. Тогда ведь никому в голову не пришло доискиваться что да как. И вообще, кто я такой, чтобы соваться не в свое дело, доносы строчить?
Попробую вам объяснить по порядку, как все случилось. Только важно помнить, что случилось это не вдруг, а готовилось исподволь, да и сам я то куда-то уезжал, то бывал по горло занят и не выбирался на озеро. Нашей парой никто, кроме меня, не интересовался, и рассказывать я буду единственно о том, что видел своими глазами. Может, что и болтали у них за спиной, но я досужих сплетен не повторяю, слухам веры не даю.
Ну так вот, они не всегда жили только вдвоем, как теперь. У них было потомство – три дочки и сын. И всех четверых они вырастили в этой старой развалюхе у озера. Прямо загадка, как им это удалось. В наших краях непогода не редкость: дождь хлещет как из ведра, ветер гонит по озеру мелкие волны, по берегу не пройти – все размыто, ноги вязнут, а вокруг шалаша, в низине, и вовсе непролазная грязь. Любой, у кого осталась хоть крупица здравого смысла, забрал бы жену и детей и подыскал бы для жилья другое место, где были бы хоть мало-мальски сносные условия. Любой – но не отец. Он наверняка считал: коли он терпит все невзгоды, жена тоже должна терпеть, не говоря о детях. Не потакал им, хотел с малых лет приучить к тяготам жизни.
Ребятня у них, надо сказать, была славная. Особенно младшая дочка. Не знаю, какое имя ей дали родители; я звал ее Кнопка, Кнопочка. Живая, верткая, нравом вся в отца, даром что росточком не вышла. Как сейчас ее вижу: совсем кроха была, а первая осмелилась зайти в воду и поплыть, на зависть сестренкам и брату.
Его я называл просто сын. Он был самый старший и, между нами, малость глуповатый. Да и внешне не такой симпатичный, как сестры, неуклюжий, эдакий увалень. Девочки играли друг с дружкой, ловили рыбу, а он болтался где-то на задах, не знал, чем себя занять. Дай ему волю – он с радостью сидел бы дома, возле мамочки. Типичный маменькин сынок. Не то чтобы мать пеклась о нем больше, чем о других. Сколько я мог заметить, она со всеми обходилась одинаково. На первом плане у нее всегда был муж, а потом уж дети. Так или иначе, самый старший был по сути большой ребенок и в придачу, судя по всему, недоразвитый.
По примеру родителей молодые держались особняком, ни с кем не знались. Это им, как я понимаю, крепко вбил в голову отец. Они не смели сами выйти на пляж поиграть. А соблазн был большой – особенно в разгар лета, когда на берегу полно любителей отдохнуть на природе: гуляют, купаются, устраивают пикники. Похоже, отец по какой-то одному ему ведомой причине строго-настрого запретил детям якшаться с посторонними.
Молодежь привыкла, что я изо дня в день мельтешу поблизости, собираю на берегу плавник, еще что-то делаю по мелочи. Бывало, я задерживался посмотреть, как они играют. Заговаривать с ними я остерегался – как бы не наябедничали отцу. Когда я шел мимо, они поднимали на меня глаза и тут же отворачивались, вроде бы стеснялись. Одна Кнопочка меня не боялась, могла даже отколоть какое-нибудь коленце, если хотела покрасоваться.
Я часто наблюдал, как семейство в полном составе выбирается на целый день ловить рыбу. Отец, конечно, впереди, Кнопка старается помочь, не отстает от папочки, мать опасливо поглядывает на небо – не будет ли дождя, две другие дочки рядом с ней, а сын, бедолага, по привычке плетется в хвосте. Никогда нельзя было понять, удачный у них нынче улов или нет. Они часто рыбачили допоздна, я успевал уйти домой и не видел, как они возвращаются. Думаю, им везло. Они ведь по большей части кормились тем, что сами добывали. Говорят, в рыбе куча витаминов. И может, отец был на свой лад, как сказали бы теперь, фанатик здорового питания.
Время шло, потомство подрастало. Я жалел, что Кнопка изменилась, стала больше походить на сестер. Но все равно эта троица была симпатичная. Все скромные, тихие, как говорится, хорошо воспитанные.
Что до сына, он изрядно вымахал: огромный, грузный, ростом почти догнал отца. Но при этом ничего от отца в нем не было: ни его стати, ни силы, ни характера. Здоровенный, неповоротливый мужлан. И отец – я уверен – его стыдился. По дому он явно ничего не делал, и на рыбалке проку от него тоже было мало. Сестры трудились как пчелки, а он маячил где-то на заднем плане, вечно на что-то натыкался, что-то портил, крушил. Если мать была дома, он торчал при ней как приклеенный.
Я видел, что отца раздражает переросток-сын, да еще такой бездельник и лодырь. Его нетерпимая натура не могла допустить, чтобы сила шла об руку с глупостью. В любой нормальной семье сын в этом возрасте отделился бы от родителей, начал бы жить своим умом, сам обеспечивать себе пропитание. Я все гадал, обсуждают ли по вечерам отец и мать эту тяжелую проблему или по молчаливому согласию махнули на парня рукой.
В конце концов дети все же покинули родительский кров. По крайней мере дочки.
Ладно, расскажу все по порядку.
Как-то раз поздней осенью я отправился за покупками в портовый городишко, милях в трех отсюда, и там неожиданно увидел все семейство – отца, мать, трех дочек и сына. Они держали путь в Понт, к верховьям реки, к востоку. Понт – поселок маленький, всего несколько жилых домов, а за ними ферма и церковь. У детей был опрятный, праздничный вид, у родителей тоже, и я подумал: уж не в гости ли они собрались? Если так, то это событие из ряда вон выходящее. Впрочем, не исключено, что в Понте у них друзья или знакомые. Так или иначе, в тот погожий субботний день я видел их всех вместе последний раз.
В воскресенье с востока задул шквальный ветер, разыгрался настоящий шторм. Двое суток я просидел дома. Я представлял, что творится на море, как грохочут и беснуются волны, и беспокоился, удалось ли семейству в целости и сохранности вернуться восвояси. Разумнее всего было бы остаться в Понте, если у них и правда там есть кто-то свой.
Ветер стих только во вторник, и я наконец выбрался на берег. Куда ни глянь, сплошные водоросли, плавник, смола, мазутные пятна. Обычная картина после шторма. Я поглядел в сторону озера, где стоял знакомый шалаш, и у самого края воды увидал отца с матерью. Молодежи, однако, нигде заметно не было.
Меня это немного удивило, и я какое-то время ждал – вдруг появятся, но ждал напрасно. Я обошел озеро кругом – с берега напротив хорошо было видно их жилище – и даже достал свой карманный бинокль, чтобы разглядеть все получше. Детей как смыло. Отец чем-то занимался у дома – как всегда, если он в этот день не рыбачил, – а хозяйка преспокойно грелась на солнышке. Объяснение могло быть только одно: они поручили детей кому-то в Понте. Решили устроить им каникулы.
По правде говоря, на душе у меня стало чуть поспокойней. Поначалу-то я порядком струхнул: вдруг они собрались домой в тот же вечер, в субботу, и попали по дороге в шторм? Что если добраться до своего жилья сумели одни родители, а вот дети… Но я прогнал эти мрачные мысли. Случись что плохое, кто-нибудь уж точно прознал бы об этом, а молва дошла бы и до меня. И уж конечно отец не вел бы себя как ни в чем не бывало, не расхаживал бы с невозмутимым видом, а про мать и говорить нечего – вряд ли она стала бы нежиться на солнце. Да, так и есть. Дети наверняка задержались у кого-то в Понте. А может, отправились дальше, решили наконец сами подыскать себе занятие.