Валерий Николаевич Лялин
ПТИЦЫ НЕБЕСНЫЕ
сборник рассказов
Содержание
ПТИЦЫНЕБЕСНЫЕ
ИСПОВЕДЬБЕСНОВАТОГО
ВЕЧЕР НАИВАНОВОМ ПОГОСТЕ
ПТИЦЫНЕБЕСНЫЕ
Старый Матвей Ивановичпроснулся рано. За запотевшими окнами еще стояла густая темень, но кое-где,предвещая рассвет, уже пели петухи и было слышно, как озябшая за ночь собака водворе гремела цепью. Старик опустил ноги на пол и, сидя на краю кровати, долго,надсадно кашлял, пока не свернул из газеты самокрутку с махоркой и, закурив,успокоился, пуская из ноздрей струи табачного дыма. В избе было тепло от хорошодержавшей жар русской печки, и слышно было, как за отставшими обоями шуршатмыши, и за печью старательно верещит сверчок. Натянув ватные, с обвисшим задомштаны, рубаху и шлепая разношенными туфлями, старик пошел умываться в сени. Всенях он зажег керосиновую лампу, так как по случаю горбачевской перестройки вдеревне началась разруха и электричество отключилось. По правде сказать, вдеревне жилых-то домов было всего три, а остальные стояли пустые с заколоченнымидосками окнами. Вытираясь домотканым полотенцем, старик вышел на крыльцо,вдохнул холодный, с запахом прелого листа воздух и посмотрел на восток, где ужезанимался рассвет. Оглашая окрестности жалобными кликами, из-за леса, быстромахая крыльями, летели дикие гуси. Дворовый пес, посаженный на длинную цепь,подбежал к крыльцу и, вертя хвостом, приветствовал хозяина. Старик вздохнул иподумал, что вот уже целый месяц ему приходится хозяйничать одному по случаюотъезда старухи в город к дочери.
С календаря чередойслетали белые листы, а с деревьев золотые, багряные и пожухлые листья осени. Отутренних заморозков как-то сразу полегли травы и на черной грязной дороге подса-погом хрустели белые льдинки. Старик вернулся в избу, и с порога его сразуобдало теплым избяным духом сухого мочального лыка и крепкого махорочного дыма.Он встал в красный угол, заставленный иконами правильного старинного письма, затеплилзеленую лампадку и для начала положил три поясных поклона с краткой молитвоймытаря: "Боже, милостив буди мне грешному, создавый мя Господи и помилуймя".
Он всматривался в ликБожией Матери на иконе, написанной древним изографом и в трепетном огонькелампадки ему казалось, что Божия Матерь сочувственно улыбается и жалеет его,старого и одинокого. Он прочитал, старательно выговаривая слова: "Отченаш", "Богородице Дево, радуйся", и еще полностью Символ Веры.Ничего он у Бога не просил и не вымогал, а просто закончил словами: "СлаваТебе, Господи, слава Тебе".
- Ох, грехи мои тяжкие!Прости меня, Господи, за души убиенных мной на войне. Война есть война. Не япришел к ним с оружием, а они пришли на мою землю.
Старик опустился наколени и положил десять земных поклонов. По немощи больше не мог. Кряхтя идержась за поясницу, он поднялся, наполнил собачью миску кашей и понес ееПолкану. В деревнях вообще-то нет моды специально кормить собак, но они живы,злобны и как-то сами себе находят пропитание. Но цепному Полкану в этом отношенииповезло: ему раз в сутки выставлялась миска каши, а иногда даже с вывареннымикостями.
Покормив пса, дед полезна сеновал и сбросил оттуда несколько охапок сена для лошади и коровы. КороваЗорька потянулась навстречу слюнявой мордой и ухватила клок сена. Лошадь же онлюбовно потрепал по гриве и положил ей охапку сена в ясли. Лошадь, хотя былауже немолода, но еще исправно тянула плуг в огороде и возила в санях дрова излеса. Был еще и кабанчик, который давно уже ныл и орал голодным криком, но емуеще предстояло подождать, пока дед сделает теплое месиво из вареной картошки иотрубей.
Старик пошел в избу ивынул из печки чугунок гречневой каши и кринку топленого молока. Наложив мискукаши с молоком и отрезав ломоть ржаного хлеба, он прочитал "Отче наш",перекрестился и, призвав благословение на снедь, деревянной ложкой, неторопясь, стал есть кашу. Потом долго, до пота, пил крепкий чай с кусочкомсахара. Пищу вкушал он без суеты, с благоговением, потому что, как истиннорусский человек старого закала, считал трапезу продолжением молитвы. Накинув наплечи ватник, он вышел на крыльцо охладиться и, сев на ступеньки, свернулсамокрутку. Всякие там новомодные сигареты он не признавал, а курил толькокрепкую сибирскую махорку "Бийский охотник", которую из Питерапривозила ему дочь. Его старуха, тоже богомольная, часто корила старика за то,что своим табачищем коптит святые иконы, на что он отвечал:
- Ничего не могу с собойподелать. Фронтовая привычка, наркомовское табачное довольствие. Бог проститстарому солдату, не взыщет.
Сегодня у него былтрудный день. Надо было отвезти на лошади в райбольницу тяжело хворавшуюсоседку. Он вывел из хлева гнедого мерина, выкатил из-под навеса телегу,тщательно запряг и обладил Гнедко. Положив в телегу сена, сверху он настелилеще и половики, чтобы больной было помягче.
Больную вывели под рукии уложили в телегу, накрыв одеялом. Она была желта лицом, безпрерывно охала икрестилась исхудалой рукой. Старик посмотрел на нее и подумал, что уж не жилицаона больше на свете. Может, зря везем? Но, не сказав ничего, повез ее врайцентр, до которого было двадцать пять верст. Телегу изрядно потряхивало намерзлых комьях грязи и больная, плача, просила деда Матвея ехать потише.
- Я и так, Маруся, едушагом. До вечера только и доедем.
Не очень-то ему хотелосьехать: он считал это зряшной затеей, но, будучи добрым православным человеком,не мог отказать соседям, тем более, что помнил слова Апостола: "Друг другатяготы носите и тем исполните закон Христов". Да кроме того, другого транспортав деревне не было, а о том, чтобы позвонить в район и вызвать машину, иговорить не приходилось: телефон давно не работал.
В больнице усталыймолодой врач, оглядев больную и протирая очки, сказал деду:
- Зачем привез эти мощи?
На что дед ответил:
- Пока жива - лечи, акак помрет, тогда будут мощи.
Врач безнадежно махнулрукой, и больную увезли на каталке по длинному коридору, где пахло варенойкапустой и карболкой.
Назад из райцентра онехал уже в темноте и к своему дому прибыл глубокой ночью. Пока он ехал,началась пороша и от снега все кругом посветлело. Распрягши мерина и обтеревему потную спину пуком сена, он завел его в теплый хлев. Довольный мерин тихозаржал и, сунув морду в ясли, захрустел сеном. Нетопленная изба за деньвыстыла, но старик чувствуя усталость, похлебал чуть теплых вчерашних щей,выпил для сугрева стаканчик водки и, помолясь на ночь, лег спать, крепкозакутавшись лоскутным деревенским одеялом.
Утром старик, покормивПолкана, спустил его с цепи, чтобы пес побегал во дворе. Это была крупнаясвирепая собака, вроде московской сторожевой. Время близилось к полудню, когдастарик возился у печки, приготовляя себе обед. Вдруг он услышал бешеный лайПолкана. Выглянув в окно, дед увидел стоящую на дороге машину, а у калитки трехкрепких мордатых парней, которых облаивал Полкан, не пуская во двор. Старик,выйдя на крыльцо, приказал Полкану молчать. Тот продолжал скалиться и рычать нанезваных гостей.
- Дед, - крикнул один изприезжих, - у тебя есть продажные иконы? Мы купим, или поменяем на новые. Утебя старые иконы?
- Я сам старый, и иконыу меня старые.
- Потемневшие?
- Да, маленько есть.
- Так продай их нам! Мытебе хорошо заплатим.
- У меня продажных иконнет. Могу продать мешок картошки.
- На хрена нам твоякартошка?.. Мы хорошо заплатим и еще водки дадим.
- Нет, и неуговаривайте.
- Пока мы с тобойпо-хорошему говорим, но можем и по-плохому. Убери своего кобеля, а топристрелим его. Ты вынеси хотя бы на крыльцо одну икону, покажи нам. Может,твои иконы и разговора не стоят.
- Сейчас вынесу!
Старик вошел в избу,закрыв дверь. Вскоре она немного приоткрылась и покупателей стали нащупыватьвороненые стволы охотничьего ружья.
- Эй, ребята! Не сердитестарого солдата. Убирайтесь отсюдова! Если убьете собаку, я буду стрелять. Уждвоих-то уложу наверняка.
Гости всполошились испрятались за машину.
- Да ты чо, дед,обалдел?! Да мы просто спросили. Не хочешь продавать - не надо. Молись себе наздоровье.
Один из парней махнулрукой:
- Да кляп с ним, с этимбешеным дедом. Еще и впрямь начнет стрелять. Одичал здесь в лесу, черт старый.Поехали в другое место.
Они сели в машину,хлопнули дверцами, и автомобиль, взревев, скрылся из вида.
Все чаще и чаще с севераприлетал холодный ветер-листодер. Дороги стали звонкими и твердыми, а по краямрек и озер наросли тонкие льдинки. В декабре на промерзшую землю основательнолег снег, и в означенный день старик стал запрягать в сани мерина, чтобы ехатьна станцию, встречать старуху. Он выехал еще до света. Сани легко скользили поснежному первопутку, и в полдень он легко добрался до вокзала. Поезд из Питерапрошел уже полтора часа назад. В зале ожидания он увидел свою старуху, клушейсидевшую на узлах и чемоданах. Старик молча перетаскал узлы и чемоданы в камерухранения и вместе со старухой поехал в церковь. Привязав лошадь к церковномузабору, вошли вместе в храм. В воздухе плавал синий кадильный дым, пономарьгасил свечки и лампадки, служба только что отошла, и народ расходился по домам.Над золотыми крестами куполов кружились и кричали галки, старухи кормили стаюголубей, на паперти нищие тянули руки и трясли пустыми консервными банками.Кроме нищих во дворе сидела свора бездомных голодных собак. Старик с супругойподошли к батюшке под благословение. Тот радостно встретил старых знакомых:
- А, прилетели птицынебесные!
- Ну, батюшка, неужелимоя многопудовая старуха похожа на птицу небесную?
- Известно, - сказалсвященник, - что кровь и плоть Царствия Небесного не наследуют, но душаправедная может там оказаться по Божией милости. Я давно знаю вас: что к Богувы прилежные, и Мать нашу Церковь любите и всегда отделяете Ей от щедрот своих.Конечно, и вы не без греха, но стараетесь жить праведно. Поэтому я и называювас птицами небесными, прилетающими сюда за Хлебом Жизни Вечной.