На исповеди старикпокаялся, что иконных грабителей пришлось пугнуть ружьем. Батюшка отпустил емуэтот грех и, осведомившись, вкушали ли они сегодня что-либо, вынес из алтаряСвятую Чашу и причастил их.
Отвязав лошадь, онипоехали к столовой, где взяли по тарелке мясных щей и заливного леща с кашей, апотом долго пили крепкий чай с мягкими городскими бубликами.
Развеселившись, стариктак старательно погонял мерина, что тот иногда даже пускался вскачь. Саниподскакивали на ухабах, и старуха сердито кричала на старика, придерживая узлыи чемоданы, набитые вышедшими из моды дочкиными нарядами и городскимигостинцами. Доехали поздно вечером. Уже взошла полная луна, и мимо нее медленнопроплывали серые ватные облака. Спущенный с цепи Полкан радостным лаем и неуклюжимипрыжками приветствовал хозяев. К своему удовольствию, старуха во дворе и в доменашла полный порядок. Старик натаскал березовых дров и затопил печку. В избестало уютно и тепло. По случаю воскресенья у икон затеплили лампадки. В честьсвоего приезда старуха устроила богатый ужин с чаепитием и городской колбасой.После ужина долго молились вместе на сон грядущим и, вскоре, тихо отошли косну. Двери были заперты на большой железный крюк, во дворе бегал и лаял Полкан.В окна светила полная луна, за печкой завел свою песню сверчок, а перед святымиобразами теплился огонек в зеленой лампадке.
ИСПОВЕДЬБЕСНОВАТОГО
Прошлым летом я снялкомнату близ станции Сиверская и каждую ночь в два часа рассматривал в морскойбинокль красную планету Марс со снежной шапкой на маковке, которая в том годуна удивление близко подошла к нашей грешной Земле.
Ученые астрономыутверждают, что последний раз она так близко подходила при неандертальцах, 60тысяч лет назад.
Ну как тут непожертвовать ночным сном для такой диковинки! А по субботам и воскресеньямходил я в церковь Казанской иконы Божией Матери, где и познакомился с однимстранником – малороссом, который шел пешком из Великого Устюга на Полтавщину.Ночевать ему было негде, и я пригласил его к себе.
У меня был купленкусок свинины, я приготовил хороший ужин и пригласил гостя к столу. Однако, онсвинину есть отказался, пояснив: - Не вкушаю я свинину. И не потому что я иудейили мусульманин, а все из-за того, что однажды в мой огород пролез паршивыйсоседский поросенок. Паршивым я его, конечно, со злости называю, на самом деле,это был хорошо упитанный, розовый, весь налитый молодым жирком веселый и ужаснопрожорливый поросенок. Радостно похрюкивая и вертясь юлой, он стал жаднопожирать все, что зеленело и кудрявилось на грядках. Увидев в окно этот грабеж,я понял, что урожай надо спасать, иначе прощай мои труды. Я схватил швабру и скриком: "Ну, погоди, тварь, я тебе сейчас задам трепку!", - выскочилво двор и стал шваброй выгонять разбойника с огорода. Но негодник не желалпокидать эти благодатные угодья, уворачиваясь от швабры, он колесил по грядкам,вытаптывая посевы и на ходу хрупая все, что удавалось ухватить. Все же яоказался проворнее и с размаху угостил вора шваброй по хребту. Поросенок заверещал,бросился к проделанному им лазу в ограде и юркнул в дыру. Не переставая вопить,он направился в свинарник, быстро перебирая передними ножками, а задние волочапо земле. Моя жена, выйдя на крыльцо с тазом мокрого белья, увидела покалеченногопоросенка и, неодобрительно покачав головой, стала развешивать мокрое белье.
На следующее утро насоседнем дворе ярко горел костер, на котором хозяин ошмаливал вчерашнегопоросенка, а жена его – баба лютая и зловредная, грозила кулаком в сторонунашего дома. Снимая высохшее за ночь белье, моя жена обнаружила исчезновениемоей любимой клетчатой рубашки, но отнесла эту пропажу на счет проходивших мимоцыган. Что касается соседа, работавшего кладбищенским сторожем и могильщиком,то ни шума ни скандала он не устраивал, справедливо рассудив, что поросенок,потравивший чужой огород, понес справедливое наказание. Но жена его рассудилаиначе и, затаив на меня злобу, готовила черную месть.
Через неделю после этогослучая, я проснулся посреди ночи от тяжких громовых раскатов, ослепительных вспышекмолнии и дробного стука по крыше обложного дождя. По комнате в одной ночнойрубашке бродила жена, спотыкаясь о стулья, крестясь и шепча молитвы. Отыскавспички, она затеплила лампадку в божнице и, встав на колени, клала земныепоклоны и молила Илию-пророка, чтобы он не кинул молнией в наш дом. В отличиеот меня, она была очень богомольна и крепко держалась всех постановленийПравославной Церкви. Я же часто смеялся над ней и был равнодушен к вере, как ибольшинство тогда советских людей.
Но с той грозовой ночисо мной стало твориться что-то необычное: появилось безпричинное безпокойство,нервозность, чувство страха и тоскливое настроение. По ночам меня мучили кошмары,снились мертвецы, дружно гнавшие меня из дома. Я, конечно, и раньше выпивал, нотеперь от тоски стал пить по-мертвому, бросил работать. А однажды, плохосоображая, что делаю, полез на чердак и, привязав к балке веревку, повесился…
Очнулся я в больничномкоридоре, намертво привязанный к старой железной кровати. Оказывается,вернувшаяся с базара жена, увидела открытую на чердак дверцу, полезла, гонимаяпредчувствием, и перерезала веревку. Вызвали скорую. Дежурный врач, осмотревменя, махнул рукой и сказал: "Аминь!" Но все же занялся мной.Несколько часов медики пытались вернуть несчастного висельника к жизни, но душастремилась расстаться с опостылевшим телом, и только после поясничного проколая пришел в себя. И долго еще ходил я с лиловым рубцом от веревки вокруг шеи, немог говорить, а только хрипел.
Жена моя, как-товстретив цыган, стала стыдить их за украденную рубашку. Но всеведующие цыганесказали: "Ты, золотая, нас не ругай, а кляни свою соседку - киевскуюведьму. Это она навела порчу на твоего мужа: украла рубашку и заставила своегомужа закопать ее в могилу с очередным покойником". Услышав такое, женапросто обомлела. Вбежав домой с белым лицом, бросилась на кровать и залиласьслезами. На все мои расспросы – отмалчивалась… А мое беснование всепродолжалось. По ночам меня давили черные призраки, приказывая мне хриплыми голосамиопять лезть в петлю. Жена велела мне ехать в город и у знающих людейрасспросить, как избавиться от порчи.
В город я приехал квечеру, остановился у сродника-свояка. За ужином рассказал о своей беде.Выслушав с сочувствием, свояк посоветовал обратиться к знаменитому психиатруИлье Давидсону, а если тот не поможет, то к экстрасенсу Ивану Брюханову.
Давидсон, оказавшийсясухопарым субъектом с козлиной бородкой, благосклонно меня выслушал, постучалмолоточком по коленям и сказал, что чертей, демонов, ведьм, а также и СамогоБога в природе не существует. Все это плоды моего больного воображения, и порамне уже бросить пить, и неплохо бы заняться спортом. Болезнь же мою назвалдромоманией, то есть - страстью к бродяжничеству. И чтобы разрядиться -посоветовал побродяжничать и попринимать кое-какие таблетки. Я стал пить таблеткии бродяжничать в окрестностях города. Из-за таблеток у меня стали дрожать рукии нижняя челюсть, а собаки, видимо, не перенося бродяг, покусали меня ипревратили в лохмотья брюки.
На следующий день яотправился к экстрасенсу. Дверь, ведущая в его кабинет, была увешанатабличками, гласящими о трудах и званиях пана Брюханова. Он именовался докторомэзотерических наук, почетным членом Тибетского союза ламаистов, действительнымчленом ассоциации вука-вука магов озера Чад и т.д. Сам экстрасенс оказался толстымкраснорожим мужиком с черной окладистой бородой. Обряжен он был в черную рясу,а на тучном чреве были налеплены звезды каких-то иностранных орденов. Онвперевалочку подошел ко мне вплотную и стал делать руками различные пассы. Якак-то сомлел и упал в кресло. Мне не хотелось, но почему-то я дурным голосом кричална Брюханова всякие ругательства. Он надул щеки и сильно дунул мне в лицо,потом накапал в стакан чего-то черного и дал мне выпить. Я погрузился в сон.Снилась мне помидорная война в Испании, по улицам ручьями тек томатный сок…Проснулся я в кабинете все того же Брюханова. Он пил чай и погрозил мнепальцем: - Не удалось мне снять с тебя порчу, не помогли даже африканские капливука-вука… Ищи святого старца-пустынника, может быть, он изгонит из тебя бесов.
Я совсем отчаялся иопустился. Пил по-прежнему и вскоре потерял способность различать: где кошмарывидений, а где действительность. В храмы Божии меня не пускали и выталкиваливон, потому что, как только хор запевал антифоны, я становился на четвереньки ивыл волком. А когда выносили чашу с Дарами, кто-то изрыгал из меня матернуюбрань и я бросался с кулаками на священника. Постепенно я оброс волосами, обносилсяи бродил по улицам, изрыгая мат на всех и вся. Свояк, отчаявшись, выставил меняиз своего дома. Я стал побираться. Нищенствовал молча, просто протягивая рукуза подаянием. Одежду и обувь находил на помойках. В полях, вдали от людскихглаз, я передвигался на четвереньках и жевал траву как древний Вавилонский царьНавуходоносор. О доме и жене своей я совершенно забыл, будто их никогда и небыло. Ночевал в канавах, стогах сена, на кладбищах.
Однажды, проходяЧерниговскую область, где много святых мест, я вышел к Троицко-Ильинскому монастырю.Так как я не мог открыть рта, чтобы не изрыгнуть матерной брани, то я показывалмонахам и богомольцам картонку, на которой было написано, что я ищустарца-пустынника. Но никто ничем не мог мне помочь. Тогда я решил войти всобор в честь Живоначальной Троицы, где была чудотворная икона Божией Матери"Руно орошенное" с чудодейственным истечением слез, но какая-то неведомаясила выбросила меня из притвора на паперть. Я заплакал, тогда из храма вышелиеромонах с кропилом и стал гоняться за мной по двору и кропить святой водой. Ячуть не задохнулся от бешенства и запустил в него кирпичом. Богомольцы сгреблименя и потащили к святому источнику. Вода была ледяная, в ней, погруженные погрудь, сидели мужики и бабы. Из будки вышел иеромонах и позвенел колокольчиком- пора было вылезать. Многие окунулись с головой и побрели к берегу. Но некоторые