Строгим, удивительно серьёзным сделался Стрела, Дара с трудом узнавала его.
– Хорошо, Ростислав, – вспомнила она наконец его имя. – Передам. Заходи, будем ждать.
Приглашение вышло неискренним. Нехорошо, что парень ходил к незамужним одиноким девушкам, злые люди могли напридумывать сплетен про Весю, опорочить её честь. За себя Дара не беспокоилась, лесной ведьме терять нечего.
Стрела ушёл, и Богдан спустился с крыльца, глянул на Дару искоса, из-под ресниц.
– Да озарит Создатель твой путь, госпожа лесная ведьма, – хрипло произнёс он. – Давно не виделись.
– Здравствуй, Богдан, – Дара рассматривала его, думая, как лучше начать разговор. – Какая же я тебе госпожа? – усмехнулась она.
– Так все тебя теперь госпожой величают.
– Ты меня всегда Даренькой звал, – напомнила она.
– Так то я звал дочку мельника, а не лесную ведьму… Нашла ты, значит, свою мать, – метнул он острый взгляд, в самое сердце попал.
Все в деревне верили, что мать Дарины сама лесная ведьма, только Старый Барсук и Молчан знали, что случайная рдзенская чародейка выносила ребёнка и сбежала.
– Нашла, – признала Дара. – Только она мертва, её казнили Охотники.
– Ты за это спалила Совин?
– И за это тоже.
Мимо то и дело сновали люди, одни заходили в гридницу, другие выходили, Дара с Богданом мешались всем на пути. Они отошли в сторону, встали под закрытыми окнами, неловко глядя в разные стороны, только не друг на друга. Странной вышла их встреча, словно два незнакомца пересеклись случайно, и говорить им оказалось не о чем, каждое слово рождалось тяжело.
– Расскажи, пожалуйста, как там дед Барсук, как Ждана? Давно их видел?
– Неплохо они, здоровы, это главное. Зареченские от них ушли, как только общую избу поставили. Старый Барсук снова ходит, но на мельнице он теперь совсем не помощник. Не знаю, как Ждана по весне одна справится.
Заныло сердце, на глазах неожиданно, пугающе быстро выступили слёзы.
– Как ты оказался в ополчении? Зачем согласился идти на войну?
– Никто меня не спрашивал. Приехал боярин, велел людей собирать, меня выбрали, так как я здоровый и сильный. Вот, теперь сражаться учат.
Они снова неловко помолчали. Дара кусала губы, Богдан глядел куда-то вдаль, топтался на месте, смешивая снег с грязью.
– Я могу попросить Великого князя отпустить тебя домой, – предложила Дара. – Он пойдёт мне навстречу.
Богдан вдруг посмотрел прямо ей в глаза, пронзительно, обиженно.
– Не надо, госпожа лесная ведьма, – процедил он. – Всё в порядке, не я один из Мирной пришёл, своих не брошу.
– Ты единственный сын у отца, кто будет ему помогать?
– А сейчас не только мой отец наследника может потерять, у всех так, – упрямо сказал Богдан. – Ты, госпожа, не сердись, а я пойду. Боярин Ростислав меня одного ждать не будет, за опоздание ещё и выпороть велит. А сестре своей, раз она тоже тут, мои добрые пожелания передай.
– Богдан! – Отчаяние прозвенело в голосе. Дара протянула руку, пытаясь ухватить юношу за локоть, но он быстро взбежал на крыльцо.
– Прощай, госпожа, – громко хлопнула дверь.
Дарине стало тошно и мерзко, словно помоями её облили. Что она сделала, чтобы Богдан её ненавидел? Вспомнились тут же собственные насмешки и издёвки, злые игры, в которые она играла с парнем. Но никогда прежде Богдан не говорил с ней так холодно. А теперь словно стена между ними выросла. Что же выходит? Он мог простить ей жестокость, но не превосходство?
Солнце уже клонилось к земле, быстро тускнели краски.
Дарина поспешила вернуться в княжеский дворец, на женскую половину и велела служанке найти её сестру.
Их с Весей поселили в большой тёплой палате, и пусть на двоих стояла лишь одна кровать, но она была мягкой и тёплой, застеленной меховыми шкурами. На полу лежали пёстрые ковры, а на стене напротив кровати висел бледно-синий гобелен лойтурских мастеров. Только в Рдзении, в домах Михала и ландмейстера Охотников Дара видела похожие гобелены, обычно рисовали на них цветы и сады, диковинных зверей и красивых девушек. На этом неизвестный мастер изобразил древний замок на берегу реки и толпу, что смотрела, как Охотники сжигают на костре женщину.
Языки пламени посерели от времени, чёрными тенями стали люди на берегу, лишь голубые воды и лазурное небо сохранили былую яркость, но нельзя ошибиться, невозможно не узнать Охотников, невозможно забыть лойтурские стяги и знаки ордена Холодной Горы.
Дара слишком хорошо помнила, как пахла палёная человеческая плоть.
Руки задрожали, горло словно сжала удавка, и из груди вырвался крик. Страшный, истошный.
Дверь отворилась, вбежала перепуганная служанка, замерла посреди комнаты.
– Что случилось?.. Госпожа, – растерянно проговорила она.
– Вон! – рявкнула Дара. – Пошла вон!
Девка кинулась прочь, а Дара сама поспешила за ней.
– Стой, – рявкнула она в спину убегающей девушке.
Служанка обернулась, лицо её вытянулось, побледнело от страха, но она не посмела ослушаться.
– Отведи меня к Великому князю, – приказала Дара.
В покои Снежного князя она вошла неуверенно. Гнев успел затихнуть, но страх по-прежнему глодал сердце.
Ярополк сидел у печи в резном кресле, застеленном шкурами, пил из простой деревянной кружки. У печи копошился Третьяк, ворочал дрова кочергой, дабы распалить огонь.
– Вечер добрый, Дарина, – приветствовал князь.
Он взглянул на неё мельком и сделал глоток.
– Что стряслось? – Князь вытянул руку, и Третьяк тут же поспешил забрать у него кружку.
– Как ты понял, что что-то стряслось?
– Мне бы хотелось верить, что ты соскучилась по мне, но это вряд ли, – он произнёс это будто игриво, но во взгляде не читалось никакого интереса, одна усталость. – Так что случилось?
Дара покосилась на Третьяка, но Ярополка будто не беспокоило его присутствие, значит, при холопе можно было говорить.
– Я повздорила с княгиней Здеборой.
Ярополк едва заметно переменился в лице.
– Быстро ты… Рассказывай.
Дара оглянулась по сторонам, подумывая присесть, но лавки стояли далеко от кресла князя, и девушка решила остаться на ногах. Да и рассказ вышел коротким. Дара искренне повинилась в собственном дурном нраве и высокомерии, поведала, как черства была с ней княгиня и как сама Дара резко отвечала на холодное гостеприимство.
– Старушка Здебора не меняется, – проговорил себе под нос Ярополк. – Третьяк, что скажешь?
Холоп собирал грязную посуду на столе, чтобы унести из покоев.
– Скажу, Великий князь, что у неё пуговицы на кафтане со рдзенскими совами, я успел заметить, когда Чернек её тебе представлял. А ещё мне рассказали, что в местном храме Пресветлый Брат – лойтурец. Говорят, Здебора его с собой привезла, ещё когда замуж выходила, она ему и помогла так высоко подняться.
– Лойтурец, значит, – хмыкнул Ярополк. – Впрочем, чего ещё ждать от Здеборы? Княгиня рдзенка, – пояснил он Даре. – Чернек взял её в жёны по настоянию моего деда, она в родстве с Болеславом Лисицей из совета Старшей Совы. Древний рдзенский род, сильный. Его предки основали Лисецк. Неудивительно, что лесной ведьме Здебора не рада.
– Так что мне делать? Она же смерти моей хочет, – Дара услышала, как предательски дрожал собственный голос.
Ярополк повёл бровью, нахмурился.
– Не показывай никому своей слабости. Быть может, даже продолжай быть заносчивой и наглой, – усмехнулся он. – Пусть злится. Здебора верит, что властна надо всеми в Лисецке, так покажи ей, что это не так. Ты же лесная ведьма.
Он оглядел внимательно Дару с ног до головы, и улыбка тут же потухла.
– Она тебя в этом видела?
Дара неловко поправила складки старой понёвы, кивнула.
– Совсем забыл, что из всех нарядов у тебя только шуба. Третьяк…
– Завтра подберу новые платья.
– Сегодня, – велел Ярополк. – И ещё бусы, перстни, гривны – возьми из моих сундуков всю эту ерунду, если чего не найдёшь, то купи. И вот ещё, найди моё Писание. Оно должно быть в…
– Знаю. – Холоп шустро метнулся в угол спальни, поднял крышку одного из сундуков и достал нечто, обёрнутое багряным бархатом.
– Вот, возьми моё «Слово на Рассвете», Дарина, – сказал Ярополк, и девушка приняла из рук холопа книгу, развернула ткань.
Священное Писание было в тяжёлом позолоченном переплёте, от золотого сола посередине к краям расходилась медовыми лучами янтарная россыпь.
Дара бережно держала книгу, поражаясь её красоте. На всю Мирную только у брата Лаврентия имелось Писание, было оно не в золотом, а в кожаном переплёте. Троутосец привёз «Слово» с Благословенных островов и дорожил им больше, чем собственной жизнью. Сама Дара почти не держала в руках книг, отец учил её писать на кусках бересты, а то и вовсе рисовал буквы палкой на земле. Теперь же ей досталось настоящее сокровище.
Девушка подняла глаза на Ярополка, он улыбался, и Дара осторожно, со странным, священным почти трепетом открыла первую страницу. На ней изображено было имперское кайло Константина-каменолома.
– Спасибо, Великий князь, – поблагодарила Дара. – Я буду беречь твой подарок.
– Надеюсь. Только учти, что Писание тебе не для красоты, а для дела. С завтрашнего дня дважды в день будешь ходить на службу в храм. Молись там поусерднее, чтобы ни у кого и сомнений не возникло, что ты веришь в Создателя, а не в Перуна с Мокошью.
– Но я же лесная ведьма…
– И что с того? Пусть силу тебе даст хоть сама Аберу-Окиа, покуда ты используешь её во благо, народ будет тебя любить. И бояться, раз эта самая сила у тебя есть. А правды никто знать не должен. Будем надеяться, что до весны никто тебя не раскусит.
Дедушка говорил, что зима не позволит лесной ведьме окрепнуть, не даст золоту в крови разгореться. Солнце не будет греть до самой весны, а Дарина останется не сильнее деревенской знахарки.
– Будем надеяться, – повторила девушка за Ярополком. – Спасибо за твой подарок и за советы, Великий князь.