Вячко проснулся от стука в дверь. Чичак тут же схватила нож, готовая к бою.
– Останься здесь, – шёпотом попросил Вячко.
Он ступил босыми ногами на мягкий ковёр, взял меч и прильнул ухом к закрытой двери.
– Кто там?
– Я от княгини Фиофано. Она просит прийти тебя, княжич.
Вячко оглянулся, но в темноте не смог разглядеть Чичак.
– Оставайся, запри дверь, – велел он.
Жена уже стояла рядом.
– Кто там?
Вячко не ответил, только повторил, чтобы заперла за ним. Он быстро оделся и вышел. За дверью в кромешной тьме стоял Пресветлый Отец.
– Здравствуй, Вячеслав. Княгиня Фиофано просила тебя прийти.
– Где она? Я не слышал о ней ни слова с тех пор, как прибыл в Златоборск.
– Ты всё увидишь. Пойдём, – попросил Седекий.
Вячко услышал, как Чичак навесила засов на дверь.
– Пойдём, – настаивал Пресветлый Отец.
Он повёл его вниз, к кладовой и вывел из терема не через крыльцо, а через чёрный вход в прирубе. Стояла глухая ночь, но на стенах и вокруг молельни горели огни. Вячко ждал, что Седекий направится туда, но он спускался дальше. Они прошли не через главные ворота, а через лаз, о котором знали только в княжеском дворце. И дальше, к берегу Звени, где стоял недостроенный монастырь.
Ветер над рекой гнал тучи по небу, и луна сверкала, выглядывая в чёрную ночь. Вячко запахнул плотнее шубу.
– Княгиня в монастыре? – догадался он. – Неужто постриглась в монахини?
– Пусть она сама всё расскажет тебе, княжич.
– Пора отвыкать так меня называть, – грустно засмеялся Вячко. – Завтра, нет, уже сегодня я на весь мир объявлю, что больше не княжич.
– Твоей крови у тебя Гутрун не отнять.
Вячко оглянулся на стену, ожидая увидеть лучников, но, по удивительному совпадению, никого не заметил. Всё продумал Пресветлый Отец, знал нужное время, подкупил нужных людей. Он не хотел, чтобы о их встрече узнала Гутрун.
На берегу Звени строился женский монастырь. Заложил его ещё Мстислав Мирный зим пять назад, но денег на постройки из белого камня уходило много, мастеров приглашали с Благословенных островов, и вот, на исходе пятой зимы монастырь всё ещё не был достроен. Но на рассвете и закате в колокольне били в колокола, а Пресветлые Сёстры уже принимали в свои стены всех женщин, готовых удалиться от остального мира.
Ворот у монастыря ещё не было, и Вячко с Седекием прошли там, где кончалась каменная кладка забора. Светили редкие огни у храма, вокруг было безлюдно.
– Кто идёт? – раздался женский голос.
– Это я, Сестра, – просто ответил Пресветлый Отец.
Вячко так и не увидел, кто с ними говорил. Они последовали дальше. Седекий толкнул дверь в кельи, и она легко поддалась. Со стены Пресветлый Отец взял пламенник и начал спускаться по узкой лестнице. Даже при свете дня на ступенях можно было легко свернуть себе шею. Внизу было холодно, там не топили.
– Осторожно, – предупредил Пресветлый Отец.
Всё ниже они спускались под землю. Вряд ли там располагались кельи монахинь. В таком холоде, без солнечного света можно было держать только пленников.
Их встретила женщина в монашеском одеянии. Молча она поклонилась Пресветлому Отцу, поцеловала сол на его груди, так же молча достала связку ключей.
Седекий воткнул пламенник в железное кольцо на стене.
На узкой лавке, закутавшись в шерстяной платок, сидела Фиофано.
– Это ты, Вячеслав?
Голос мачехи прозвучал глухо. Она закашлялась, и Седекий достал из поясной сумки бутылёк.
– Возьми, Сестра. Тебе полегчает, – заботливо сказал он.
Вячко прошёл в темницу, пытаясь разглядеть лицо мачехи в отблесках света. Пламенник в келью не занесли, оставили за дверью, а внутри было совсем темно. Тени гуляли по стенам, тусклый свет едва освещал пространство. Одутловатое лицо Фиофано казалось серым, глаза опухли и покраснели. Она едва взглянула на Вячко.
– Здравствуй, княгиня.
Он вдруг подумал, что мачеха была удивительно похожа на Гутрун, пусть та ещё сохранила молодость и красоту.
Она ответила не сразу, отпила из бутылька, что принёс Седекий.
– Меня теперь никто не зовёт княгиней, – сказала она.
Вячко помолчал, пытаясь собраться с мыслями.
– Все отказывались говорить мне, где ты. Ты постриглась в монахини?
– Пока нет. Но меня постригут.
Она оглянулась на Сестру в дверях, на Пресветлого Отца и снова посмотрела на Вячко.
– Если ты не поможешь мне.
Он запнулся на мгновение и прыснул от смеха.
– Ты просишь меня о помощи? Ты?
Обида всколыхнулась в нём, заклокотала в груди. Та, что презирала Вячко всю жизнь и всегда старалась показать ему, что он лишний, ненужный, нелюбимый – она просила теперь о помощи.
Вячко не смог найти подходящих слов.
– Я знаю, что требует от тебя Гутрун. Она хочет сделать так, чтобы не осталось во всей Ратиславии князей, кроме её сыновей. Но я дам тебе Приморский или Новисад, что пожелаешь. Я позволю тебе править, потому что, в отличие от неё, знаю, что тебе можно доверять, Вячеслав.
Он промолчал, и Фиофано начала говорить торопливее:
– Да, между нами всякое случалось. Ты не можешь меня винить, я всю жизнь прожила в позоре из-за греха твоего отца. Но мы семья, Вячко, и это наш дом, который отнимают скренорцы. Гутрун отдаст Снежное княжество своему отцу в уплату за поддержку. Она уже развалила государство. Мы не должны этого допустить! – она стукнула кулаком по голой скамейке, и дерево запело. – Не должны допустить!
Голос сорвался на кашель. Седекий склонился над княгиней, помазал губы маслом, чей резкий запах ударил Вячко в нос.
– И как мы это сделаем? – спросил он.
– Император пришлёт мне людей на помощь. Он должен, к нему отправились гонцы. Храм будет на нашей стороне. Он скажет людям, чтобы они пошли против скренорцев. Нам даже не придётся самим собирать дружину. Верующие люди сами прогонят скренорскую язычницу.
– У тебя нет людей, – заключил мрачно Вячко.
Фиофано осталась одна, поэтому она сидела в темнице монастыря. Поэтому даже Пресветлый Отец больше не называл её княгиней. Император не пришлёт людей. Он никогда не отвечал на их мольбы.
– Приморский отделился от Ратиславии, а Благословенные острова окружены врагами. Они до сих пор в войне с Бидьяром и северными островами. Они не придут. Отец просил их о помощи много месяцев, но Император даже ни разу не ответил.
– Народ не примет Гутрун. Расскажи всем, что она сделала со мной, что она отправила меня сюда обманом и заставляет принять постриг.
Фиофано неожиданно вскочила с невиданной прытью, платок слетел с её плеч. Она была одета в простое серое платье. Ни мехов, ни украшений, только чёрный плат на голове. Всё, что было у Великой княгини, с неё сорвали вместе с именем.
Мачеха схватила его за руку.
– Ты лишишься всего, если признаешь её власть. Мстислав должен быть Великим князем, это правильно по всем законам, но ты, Вячко, тоже княжич. Тебя признал твой отец, он воспитал тебя князем.
– Ни у тебя, ни у меня, княгиня, нет людей, – Вячко освободил руку из её цепкой хватки. Пальцы мачехи были ледяные, точно у мертвеца. – У Гутрун вся власть и сила теперь. И только с ней Ратиславия устоит.
– Мы с тобой потеряем и это, если скренорская язычница останется у власти. Она отрицает Создателя! Она молится старым богам и творит им подношения. Это она заморочила голову Ярополку, чтобы он подпустил к себе лесную ведьму. Эту сучку даже яд не берёт! Она проклята, я знаю! И чародеев освободить тоже решила Гутрун. Но я потомок Константина-каменолома, я не потерплю, чтобы язычники правили государством. Я, я…
– Ярополк делал всё это ради государства, – сказал Вячко. – И я тоже. Так бы пожелал отец. Ты так воспитала своих сыновей, Великая княгиня, этому они учили и меня: мы должны так поступать ради государства.
Он поклонился.
– Прощай, Великая княгиня.
Пресветлый Отец не сразу последовал за ним. Пока Вячко вслепую поднимался по лестнице, то слышал надрывный плач Фиофано.
Уже на улице его догнал голос:
– Княжич!
– Ты больше не должен меня так называть, – он остановился недалеко от входа в кельи, оглянулся. Седекий стоял в дверях.
– Это в последний раз. Завтра… уже сегодня я больше так тебя не назову, – пообещал Седекий.
Медленно он пошёл к нему навстречу. Всегда крепкий и сильный, Пресветлый Отец теперь двигался тяжело и, кажется, хромал на обе ноги.
– Она просила меня привести тебя.
– Зачем ты это сделал? Проверял меня? Хотел понять, предам ли я Гутрун?
– Я всегда говорил тебе об этом, княжич, – Седекий вдруг зажмурил глаза, и Вячко показалось, что он плакал. – Я всё делаю для государства. Несмотря на свою веру, несмотря на то, кого я ненавижу и кого люблю, – голос его дрогнул. Пресветлый Отец и вправду всхлипнул, утёр нос рукой. – Я всегда буду делать всё ради государства. А государству нужна Гутрун. Моей княгине будет лучше вдали от Златоборска.
– Куда ты её отправишь?
– Великий князь Ярополк заложил монастырь недалеко от Великого леса, весной там начнётся строительство. Княгине Фиофано будет безопаснее там. Она… просила меня привести тебя. Я не мог ей отказать. Больше ей не с кем прощаться. Другой семьи у неё не осталось.
За эту зиму, эту безумную, бессердечную зиму они оба потеряли всех, кого любили. Богиня-пряха весело посмеялась над Вячко и Фиофано, из всей семьи остались только они двое и дети Ярополка, которых они совсем не знали.
– Я просто хотел, чтобы она могла попрощаться с тобой, – нерешительно произнёс Седекий. – Больше к ней никто давно уже не приходил.
– Передай ей, что…
Вячко запнулся. Что он мог сказать мачехе? Чего пожелать? Они никогда не любили друг друга и не пытались это скрывать.
– Передай ей мои пожелания безопасной дороги. Увидимся днём, Пресветлый Отец.
Седекий всегда был верен своим словам и государству. Государству нужна была лесная ведьма, и Седекий принял её. Государству больше ничем не могла помочь родственница Императора, и Седекий держал её взаперти в монастырских подземельях. Вячко был свободен и жив. Значит, Ратиславии ещё мог пригодиться.