Он вернулся во дворец лишь на рассвете, умылся холодной водой и поцеловал спящую жену. Пусть Чичак злилась на него, но он сделал правильный выбор. Так они оба останутся живы. Это была вся семья, что осталась у Вячко.
Пели птицы, заливались, выводили трели столь весёлые, столь звонкие, что Дара услышала в них журчание весенних ручьёв. Она очнулась на крыше домовины, с улыбкой открыла глаза, привстала и застонала от боли. Тело крутило, кожа была синей, исполосованной красным и чёрным: кровью и сажей. С груди упал тяжёлый, пропахший потом тулуп, явно чужой. Она подхватила его, скрывая наготу, огляделась.
Нет, весна не наступила. Всё ещё стояла зима, по-прежнему лежал снег. Чёрный, измазанный дымом и пеплом, он сверкал грязным серебром под солнцем. И всё же он таял. Зима не переступила через лесную границу.
Дара не могла вспомнить, как оказалась на камне у источника. Вода ушла почти вся, от озера остался лишь небольшой пруд. Вокруг высились покорёженные деревья, пахло гарью и смертью, но всё осталось позади.
Изломанными, непослушными руками Дара сжала голову. Она едва помнила минувшую ночь, только всполохи пожара и чужой голос, что говорил за неё. А после полёт и сокола рядом. И новые сильные крылья. Рука сама потянулась к волосам, нащупала в спутанных прядях перо. Даже на ощупь Дара почувствовала нечто новое, чуждое. Она стала совой. И это, верно, было уже навсегда.
Рядом на крыше домовины лежал Милош. Кто-то укрыл его овечьей шкурой, он спал, поджав длинные ноги, скрутившись клубком, как ребёнок, и рукой прикрывал правую щёку. Она была багрово-красной, вздувшейся от ожогов. Сколько бы силы в нём ни пылало, её не хватило, чтобы заживить собственные раны. Он всё истратил на Дару.
Рука её точно по своей воле потянулась к светлым прядям. Сердце сжалось от боли. Этот шрам уже не излечить, он навсегда останется с ним, на его красивом лице. Дара отвернулась, не желая смотреть. Нет, она не может взглянуть ему в лицо. Не теперь.
И не о том стоило плакать. Для слёз вовсе времени не осталось.
В стороне поднимался от земли дым. Горел костёр, и ноздри щекотал запах свежей похлебки. Дара сползла с домовины, хныча от каждого движения, запахнула одежду и направилась к костру. Снег морозил босые ступни. Где бы найти обувь?
Чародеи собрались вокруг огня, и о чём бы они ни говорили, все сразу замолчали, как только заметили её приближение. Дара осмотрелась, поправила неловко длинные рукава тулупа. Ей хотелось взглянуть в глаза людям, понять, что они чувствовали, что думали о ней, но она не посмела, уставилась перед собой, точно в никуда. И неожиданно она поняла, что не знала, как начать разговор:
– Доброе утро.
– Доброе утро, – вразнобой отозвались чародеи.
Дара поджала губы, собираясь с мыслями.
– Все целы? – спросила она.
– Только чудом, – подал голос Вторак. – Раненых вышло вылечить благодаря источнику.
Он сидел у самого огня, помешивал похлёбку в котелке.
– Да мы за всю жизнь не чувствовали себя так здорово, – вдруг улыбнулся его товарищ с рдзенским говором. На пальцах его танцевали искры чар, настолько мощных, что он не мог сдерживать их.
Другие, те, что не говорили ни по-ратиславски, ни по-рдзенски, молчали, наблюдали за ней с любопытством. Даре было неловко под их взглядами, но она стояла с каменным лицом, сжав кулаки, чтобы не застонать от боли.
– Все наши на месте, – продолжил Вторак. – Но Третьяна пропала, никто не может её найти.
– А Третьяна ли? – голос Дары задрожал от гнева. – Ведь её не так зовут?
Колдун неловко поёжился.
– Наверное, не так. Я не знаю её настоящего имени.
– А кто она такая?
– И этого не знаю.
– Эта Третьяна пыталась убить меня, а ты ей помогал, – прорычала Дара.
– Она пыталась спасти всё вокруг, как и ты, госпожа лесная ведьма, – виновато произнёс Вторак. – Просто делала она это неумело, не знаючи. Да и кто из нас понимает, как вести себя в Великом лесу? Мы многое видели в вольных городах, но такое – никогда.
– Она вернётся?
Вторак пожал плечами, а Дара и сама уже знала ответ на вопрос. Ведьма ушла искать княжича Вячеслава, только он её теперь беспокоил. Да и вряд ли она желала снова встретиться с лесной ведьмой, которую так легко обманула.
Белоглазая ведьма могла менять обличья. Она встретилась Дарине сначала рыжеволосой Нежданой, а после осиротевшей Третьяной. Кто знал, может, она и теперь была среди чародеев? В неразберихе, творившейся минувшей ночью, она могла забрать себе новое лицо.
Дара покосилась по сторонам, пытаясь прочитать в их глазах тайну, угадать, за чьим лицом теперь скрывалась белоглазая ведьма.
Дом Третьяны пах кровью оттого, что ведьма убила его хозяев. Домовой боялся её, он всё видел, всё знал. И пол, и стены той избы пропахли кровью, потому что тело настоящей Третьяны так и осталось в подполе. Быть может, все беды, что случились с Дарой и Весей в Лисецке, были из-за несчастной Третьяны? Быть может, неуспокоённый дух проклял девушек, поселившихся в её доме?
– Садись к огню, госпожа, – позвал с почтением Вторак.
Он обращался к Даре чуть иначе, чем прежде. Все вокруг смотрели на неё иначе. Как и раньше, словно на диковинное чудо. Но теперь в их взглядах читались и страх, и почтение, и уважение перед силой. Будь Дара чуть больше похожа на свою сестру, она бы поверила, что увидела в их взглядах восхищение.
– Вы не бежите от меня, – произнесла она удивлённо. – Неужели не боитесь?
Молодая чародейка по имени Млада улыбнулась, и стало видно, что вместо передних зубов у неё дыра. Она чуть согнула голову в полупоклоне.
– Мы видели, как ты остановила пожар, когда стала совой, и как ты прогнала зиму, мы всё поняли, госпожа лесная ведьма. А потом Хозяин разрешил нам испить из источника.
– Ты теперь Старшая сова, как чародейка из былины, – добавил с улыбкой чародей, звавшийся Вадимом.
Дара потупилась под его взглядом. Не зря народ не любил чародеев: она чуть не уничтожила Великий лес, а это вызвало у них восторг и даже любовь, больную и извращённую, как и всё, чего касались золотые искры заклятий.
Она присела на поваленное дерево рядом со Втораком, поджала ноги. Вадим поспешил стянуть с себя валенки и предложил ей: лишней пары обуви ни у кого не было, но, к счастью, сила источника позволяла легче переносить холод.
– Так что теперь будет? – спросила Дара, обуваясь.
Остальные растерянно молчали. Вторак достал поварёшку из котелка, с неё капало прямо на землю.
– Мы надеялись, это ты нам скажешь. Что теперь будет?
Дара приоткрыла рот, не зная, что сказать, и вдруг заметила, как остальные повернулись в сторону, туда, откуда пришла она сама. К костру приблизился Милош. Он обернулся в шкуру, держал её обожжёнными руками, склонил голову низко, так, чтобы длинные волосы прикрывали правую щёку.
– Вы все отныне чародеи новой Совиной башни, – произнёс он. – Вы служите Великому лесу и его Хозяину, а после него ратиславскому князю.
– Чародеи не могут служить никому, – нахмурилась беззубая Млада. – И вчера мы все поклялись лешему, что будем охранять его лес. Он дал нам силу!
– Княжичу Вячеславу мы обязаны жизнью, – напомнил Вторак. – И свободой. Лесной Хозяин не даст вам ни золото, ни безопасность. Можете, конечно, совсем спрятаться в лесу, только вы быстро одичаете здесь, питаясь одними грибами.
Вторак был верен княжичу Вячеславу, он привёл чародеев из вольных городов, но было очевидно, что к нему никто не желал прислушиваться. Все смотрели на Милоша.
– Так что ты предлагаешь? – спросила его Дара.
– Мы построим себе дом здесь, в Великом лесу, – ответил Милош. – Мы будем новыми стражами Великого леса, но и свой долг перед князем исполним. Тогда он будет защищать нас от Охотников, а мы Ратиславию от её врагов. Чародеи старой Совиной башни служили только себе, и это погубило их. Они забыли об источнике своей силы и о том, как сильно ненавидели их обычные люди. Нельзя повторять их ошибок. Мы признаем над собой власть и леса, и князя, чтобы выжить. Мы сделаем Хозяина и князя нашими равными союзниками. Мы будем хитрее.
Байстрюк. Слово ненавистью и презрением горчило на языке. Не княжич, не сын, не брат. Байстрюк.
Вячко послышалось, что так назвали его прохожие на улице. Он спускался по крыльцу княжеского дворца, и в каждом стуке каблуков по деревянным ступеням слышал это слово – байстрюк.
Он огляделся, воспалённые глаза болели на свету, даже смотреть на людей было стыдно. Вячко обрадовался, что Чичак не увидит его позора. Он много раз всё передумал и принял решение, но сделать это было всё равно так же страшно, как посмотреть теперь людям в глаза.
На сложенный помост поднялась Гутрун с детьми, за её спиной скренорские воины – с выгоревшими лицами, с выбеленными солью и водой глазами. Наверху их ждал Пресветлый Отец Седекий, он улыбнулся княжичу с одобрением. Не он ли однажды подначивал Вячко пойти против Ярополка и скренорцев?
Вячко поднялся на помост вслед за остальными. Каждый шаг, как на собственную казнь.
Княгиня улыбалась, не размыкая губ. Вячко ждал её слов, но Гутрун молчала, смотрела испытующе на княжича. Медленно, красуясь, она развернулась спиной и села на высокое кресло. Рядом на лавку присел Мстислав с братом и сестрой.
Никто не произнёс ни слова. Вячко вращал глазами из стороны в сторону, от одного лица к другому. Чего они ждали? Разве не желала княгиня, чтобы он пришёл?
Седекий сделал небольшой шаг в сторону.
– Говори. Княгиня разрешает.
Вячко встретился взглядом с Гутрун. Она кивнула едва заметно.
Вот какова её благодарность за спасение. Не она обличит его, не она сорвёт с него княжеское имя, Вячко сам сложит меч к её ногам.
По привычке он коснулся рукояти дедовского оружия, погладил нежно, успокаивая, как верного пса. На одеревеневших ногах Вячко прошёл медленно по помосту, отмеряя каждый шаг, слушая, как тихо гудит толпа позади.