– Почему ночью запрещено ходить? – спросил Вячко.
– Для безопасность. Ночью осквернённые часто не справляются со степью.
– О чём ты?
– Не справляются со степью, – чётче, медленнее повторила девушка. – Обереги, – она покачала головой, и бубенцы на концах её кос зазвенели, – отпугивают слабых духов, но сильных – только халтэурхи.
– Я понял твои слова, я не понял, что они значат.
Чичак выглянула из-под платка, но разглядеть её лицо всё равно не вышло.
– Ты не знать о степи?
– Что я должен о ней знать?
– Ты же пересёк всю степь от земель ратичей до Дузукалана, – удивлённо произнесла Чичак. – Духи не тронули тебя? Не похитили твою душу?
– А, ты про это… На нас нападали пару раз, но мы справились.
Чичак повела плечами, съёжилась так сильно, что даже под её просторными одеждами это стало заметно.
– С вами был осквернённый, – вспомнила она о Втораке. – Духи не трогать осквернённых.
– Почему?
– Потому что они одно и то же. У них нет души.
Вячко не знал, стоило ли с ней согласиться. Одна только мысль о лесной ведьме разжигала жгучую ненависть в груди.
Катша тоже была непроста и тоже не безвинна, но в сердце не осталось ненависти к ней. Да и сам Вячко – внук Златы. Но всё же… у чародеев слишком большая сила, чтобы не бояться их.
– Чародеи же защищают город от духов.
– Да.
– И хан Барджиль согласен освободить их? Увести чародеев из города?
– Не всё так просто.
Вячко схватил Чичак за плечо и развернул к себе.
– Не трогай меня, – зашипела она, точно кошка, вывернулась, отскочила прочь.
Турар вырос словно из-под земли рядом со своей хозяйкой.
– Объяснись, – потребовал Вячко.
Если бы Чичак действительно не желала говорить, то Турар бы скрутил его легко, как ребёнка, а невеста приставила бы кинжал к шее, вот и весь разговор. Но ему повезло.
– Мать рассказывала, что в её землях иначе, что духи помогать вам. Потому Шибан и хотеть пойти на вас войной, потому что вы оскверняете богиню, вы как осквернённые, только без их дара.
– В степях всё иначе?
– Духи убивать, красть души у люди, – сказала Чичак. – Затем и нужны халтэурх.
– Чародеи, – Вячко сам догадался о значении слова.
– Чародеи-рабы, – поправила Чичак. – У них есть дар, как у духов. Они борются с ними.
– Тогда зачем твой отец хочет освободить их? Город останется без защиты.
– Он отдать не всех. Халтэурх разные. Есть те, что питать город. Есть те, кто идёт в бой. Шибан не сможет забрать тех, кто защищать Дузукалан, храм не позволить это.
– Вот, значит, как, – Вячко вспомнил, каким изнурённым и опустошённым выглядел Вторак, когда попал к нему в плен. Его и вправду точно выпили досуха. – А кто эти люди, к которым мы сейчас идём, и почему втайне от твоего отца?
– Славный хан боится, что ты сбежать.
– А ты нет?
– Тебе некуда.
Вячко горько усмехнулся. Чичак была права.
– Расскажешь, кто эти люди и чего от них ждать?
– Они хотят тебя видеть.
– И?
Чичак долго молчала, решая, стоило ли ему отвечать.
– Идём, – бросила она коротко и что-то добавила на своём языке Турару.
Раз она не ответила, значит, не стоило ожидать ничего хорошего.
Всё стало казаться ещё хуже, когда прошли мимо небольшого храма с луной и звёздами на крыше и приблизились к распахнутым воротам.
– Почему ворота открыты ночью? – Вячко невольно остановился, и Турар толкнул его в спину.
Чичак звонко засмеялась, и бубенцы на её косах зазвенели.
– Это ворота к пристани, – пояснила она. – Зимой духи воды спят.
Он шёл недоверчиво, вглядывался в пустоту впереди. Казалось, что за воротами земля обрывалась. Но от узких, самых маленьких, пожалуй, ворот Дузукалана вдоль берега лежала дорога. Справа возвышалась городская стена. Она обрывалась уже в воде, и волны разбивались о неё с шумным плеском.
По левой стороне стояли дома, горели огни, и там, несмотря на запрет, даже ночью гуляли люди.
После узких городских улиц Вячко задохнулся волей и счастьем, узрев простор ночного моря. Небо было чёрным, и таким же чёрным и бездонным было море. Ничего дальше пристани – только пустота и тьма. И как она была прекрасна!
– Зимой здесь безопасно. Даже если в город проникнут духи, эти ворота закроют, и люди уплыть. А летом на пристань всегда много осквернённые. Есть духи, которые не спят в море, но они жить на глубина. Их боятся моряки. Нам не страшно.
Пристань не спала. Пахло рыбой и гнилью, холодный ветер с моря проникал под одежду, пронизывал до костей. Было шумно, в покосившихся уродливых зданиях горел свет.
Весело кричали, пели, кто-то даже танцевал. Вячко не заметил ни одного стражника в толпе. У воды горели редкие костры, вокруг них собирались гуляки, но куда любопытнее казались распахнутые двери в хижинах. У них стояли женщины, зазывавшие гостей. Они выглядели вызывающе: в распущенных волосах блестели украшения, одежды были яркими и легкими, такие вряд ли могли защитить от холодного ветра с моря. Вячко никогда не видел, чтобы продажные женщины вели себя так откровенно на улице. В Златоборске они держались подальше от людей, прятались за дверями домов наслаждений и за спинами здоровых детин, нанятых их охранять. В Дузукалане любовь продавали так же открыто, как шёлковые ленты на торговой площади.
– Люди Луны ходят сюда?
Чичак прятала лицо то ли стыдливо, то ли пугливо.
– Редко.
Втроём они вошли в корчму, что стояла на самом отшибе. Здесь было не так многолюдно, и пахло ещё отвратнее, чем во всех хибарах, мимо которых они прошли по пути. За столами сидели мужчины, все болезненные на вид, в оборванной одежде. На полу валялась рыбья чешуя, ноги прилипали к грязному полу. Хозяйка, что встретила их, сверкала лиловым синяком под глазом. Она сказала им что-то крикливо, и Турар дал ей монету. Чичак дёрнула слугу за рукав, указала пальцем в дальний угол.
Там за покосившимся обляпанным столом сидел мужчина в драной одежде, худой и грязный. Вячко оглянулся на Чичак, хотел остановить её, спросить, не ошиблась ли она, но девушка уверенно села напротив оборванца. Турар встал прямо за её спиной, как верный пёс. Княжич остался в стороне. Незнакомец заметил его и посмотрел с нескрываемым любопытством.
– Садись, – обернулась Чичак.
Вячко пожалел, что всё так же не мог разглядеть её лица.
Он медленно подошёл, присел на свободный стул. Незнакомец, не отводя глаз от Вячко, отпил из деревянной кружки, и даже на расстоянии княжич мог почувствовать, как от него смердело. Длинные, слипшиеся, точно сосульки, пряди спадали на лоб и лезли в глаза. Разве что мухи над ним не кружили, и то, верно, лишь потому, что была зима.
– Кто ты такой? – спросил Вячко по-ратиславски, отчего-то даже не подумав, что мужчина мог не знать языка.
Но тот неожиданно ответил:
– По-вашему меня звать Жаба. А по-нашему ты и повторить не сможешь.
Жаба был непривычно бледен для дузукаланца, но в конце концов люди приходили в вольный город со всех концов света.
– Ты хорошо говоришь по-ратиславски, – удивлённо отметил Вячко.
– В вольном городе кого только нет, тут и по-лойтурски запоёшь, – усмехнулся Жаба и прищурился. – Так вот ты какой.
– Какой?
– Обычный. У нас принято говорить, что вы огнём пылаете.
– Кто мы? – Вячко начала надоедать привычка дузукаланцев не говорить всё сразу, а отвечать по частям, точно они бросали крошки голубям.
– Князья из рода Вышеслава. Дети золотой ведьмы, – пояснил Жаба. – О вашей силе много слухов ходит.
Вячко посмотрел на Чичак, ожидая объяснений, но она так и не сказала ничего.
– Говорят, ты из рода чародеев.
– И?
Всё это выглядело дурно, и Вячко вдруг пожалел, что не остался во дворце, как того желал хан Барджиль. Он слишком мало знал о нравах Дузукалана, чтобы одному находиться среди врагов.
– Говорят, у тебя сильная кровь.
– И? – повторил ещё настороженнее Вячко.
– Предлагаю обмен.
Чичак молчала, позволяя ему самому вести разговор, и её слов вдруг стало не хватать. Она хотя бы знала, с кем они имели дело, что стоило ожидать от Жабы, а что нет.
– Какой?
– Тебе нужен твой меч и твой человек. Скренорец. Я знаю, где и то, и другое. И готов отдать за умеренную плату.
– Это какую же?
Жаба улыбнулся так широко, растянув толстые губы, что вдруг ясно стало, отчего прозвали его Жабой – рот его выглядел уродливо огромным.
– Ты дашь мне немного своей силы, а я наведу тебя на человечка, который забрал твоего скренорца.
– У меня нет никакой силы. Я не чародей, – нахмурился Вячко.
– Не та сила, но похожая, – Жаба разглядывал его, всё так же щуря глаза. – Меня не проведёшь.
– Ты чародей, – догадался наконец Вячко.
– Т-с-с, – зашипел Жаба, обнажая жёлтые зубы. Рукой, выпачканной чем-то чёрным, он откинул волосы со лба, показывая клеймо раба, и поспешно спрятал его снова. – Теперь понимаешь, почему мне нужна твоя сила?
Раз на Жабе было клеймо, значит, и воли своей у него не было.
– За кого ты говоришь, Жаба? Кто тебя послал?
– А-а, княжич, тебя не проведёшь, – хихикнул мужчина.
Хозяйка наконец подошла к их столику, неосторожно поставила с подноса две деревянных кружки с бледной жидкостью, пахнувшей хмелем. Ничто не заставило бы Вячко выпить это. Чичак брезгливо отодвинула кружки в сторону, а Жаба жадно облизнулся.
– Не будете?
– Нет, – сказала Чичак.
– О, ну тогда я, – обрадовался раб и отхлебнул из кружки.
Они дождались, когда хозяйка корчмы отойдёт подальше от их стола.
– Моему хозяину нужна моя сила, а у меня её почти нет теперь. Мы в храме быстро растрачиваемся.
– Кто твой хозяин?
– Жрец, – не стал скрывать правды чародей, и это почти внушило доверие.
– С чего бы ему помогать мне? Разве не ваши жрецы меня похитили у Вихрора?
– Княжич, ты будто неразумное дитя. У каждого жреца луноликой свои цели и свои желания. Да, большинство из них думали повыгоднее продать тебя кагану, но у моего хозяина другие мысли на этот счёт.