– А как вы встретились? – спросила вдруг Третьяна, и Дару её голос заставил вздрогнуть. Она почти забыла о ней. – Просто любопытно, как вышло, что мы все здесь собрались, – Девушка смущённо улыбнулась. – Мне вообще чудно, что две девушки без родителей так далеко от дома. Я из Лисецка никогда не уходила. У вас, верно, совсем удивительная история приключилась, правда?
Слёзы у Веси вмиг просохли. Она закрутила головой, и язык у неё, очевидно, так и чесался, но она не знала, всё ли стоило рассказывать при незнакомке.
– С Ростиславом мы в Совине познакомились, – начала она неуверенно.
– В Совине? – переспросила Третьяна так удивлённо, точно впервые слышала об этом городе.
– Мы жили там некоторое время, пока, – Веся кусала губы, подбирая слова, – Дара училась у королевского целителя.
– Ага, училась, – хмыкнул Стрела.
– А что такого? Я и вправду училась у Стжежимира, – обиделась Дара.
– Таким вещам с детства учатся, целительство – это целая наука, – точно маленькой девочке, пояснил Ростислав.
– Помолчи, балабол, – прорычал Небаба. – Что ты понимаешь в целительстве?
– Побольше твоего, – огрызнулся Стрела. – Ясно, что Дару этот целитель для каких-то своих дел взял. Он и его ученик вечно что-то замышляли.
– Для Стжежимира я была просто ученицей, – упрямо замотала головой Дара. – И ничего он не замышлял.
Стрела облизал сладкие от медовухи губы.
– Да ла-адно?! Он вёл дела с оборотнями. А этот его ученик, – он скривился, будто на зуб ему попалась кислая ягода, – так вообще среди одной знати вертелся. У него в любовницах была сама княжна Белозерская.
– Что? – Дара почувствовала, как одеревенели пальцы, и опустила чарку на стол, опасаясь пролить медовуху.
– Ну, этот, Милош, – Стрела улыбнулся кривой и глупой улыбкой, предчувствуя грязную и оттого ещё более занятную историю. – Вы-то хоть и жили с ним под одной крышей, а готов поклясться исподним Константина-каменолома, что и половины о нём не знали. Он чуть ли не каждую ночь мотался в дом госпожи Франчески, – он оглядел девушек с лёгким превосходством, насладился их недоумением. – В Совине это самая известная хозяйка любви. Во-от, а говорите, что знаете, как дела обстояли. У вас под носом столько всего творилось, а вы и не замечали…
– Хозяйка любви? – переспросила Веся, и Дара хотела уже замять разговор, но Стрела точно позабыл, что не обо всём стоило говорить с молодыми девицами.
– Торговка, – пояснил он загадочно. – Купчиха, так сказать, товар у которой один: плотские удовольствия. В Совине у Франчески было самое хорошее место для ночных утех, так вот, этот ваш Милош немало денег там потратил. А ещё нам с Небабой удалось узнать про княжну Белозерскую. Она, значит, дочь советника, осенью вышла замуж за ландмейстера Охотников. Род княжна ведёт от князей Белозерских, они давно, ещё до восстания Мечислава Властного правили в Старгороде. Ну, вы слышали о ней, все кличут её Белой Лебёдушкой. – Он взмахнул кружкой, и медовуха пролилась прямо ему на рубаху.
Стрела пьянел так быстро, будто пил впервые, а Дара мрачнела сильнее с каждым его словом.
Веся крутила головой так быстро, что стало страшно, что та отвалится. Девушка подсела ближе к жениху, взяла его за руку, пытаясь утихомирить, но Ростислав не замечал её намёков.
– А, вспомнил, звать Лебёдушку Венцеславой. В общем, с этой Венцеславой Милош ваш тоже крутил, хотя она замужняя баба. Об этом все, кому не лень, трепались, в каждой корчме их полоскали. И муж-то у Венцеславы сам ландмейстер Охотников, уж стоило бы такого опасаться, но, с другой стороны, такая эта Венцеслава… – Стрела расплылся в глупой улыбке и показал свободной рукой очертания женской фигуры. – Такая… хотя, если често, ни жопы, ни сисек, но личико…
Он вдруг посерьёзнел, поймав строгий взгляд невесты.
– Но не как у Веси. Весняночка у меня краше всех.
– Ты пьян, – сказала Дара с презрением и разом осушила кружку. – Нужно быть совсем дураком, чтобы напиться допьяна от пары глотков.
Ростислав подавился хлебом и закашлялся, Веся похлопала его по спине. Юное, мальчишеское лицо Стрелы посуровело, вдруг сделалось уродливым и красным. Он положил локти на стол, надвинувшись вперёд.
– За что ж ты меня так ненавидишь? – язык у него заплетался.
– А что, скажешь, без причины? – процедила Дара.
Ей вдруг стало тяжело смотреть перед собой, и голова сделалась такой тяжёлой, точно в неё набили камней.
– Ты пытался меня убить.
– Ты, пустошь тебя поглоти, Добраву убила. Ты знаешь вообще, как Вячко её любил? Его так крутило, я думал, помрёт с горя, когда ты, стерва…
– Замолчи! – взвизгнула Веся. – Замолчи немедленно.
Она вскочила, и лавка покачнулась, стол задрожал. Красная, точно свёкла, Весняна скуксилась, готовая снова разрыдаться.
– Иди прочь отсюда, – тихо сказала она и, словно сама испугалась, что её слова никого не напугают, повторила громче и злее: – Иди прочь и не смей возвращаться.
Стрела и Дара посмотрели на неё ошарашенно. Дара привыкла, что её гнали, как бездомную псину, но внутри у неё уже всё сжалось от обиды и горечи.
– Не смей так говорить про мою сестру. Она моя семья, и коли тебе Дара неугодна, то и меня в жёны не зови, – голос Весняны зазвенел от гнева.
– Весь, – протянул пьяным голосом Стрела, – Вячко ж мой товарищ, мой брат названый. Мы с ним в дружине вместе с первого дня…
– Раз Вячко тебе дороже всех, так женись на нём и целуй его в жопу, – она прошептала последнее слово стыдливо. – А семью мою не трожь. – Она поджала губу, и Дара вдруг разрыдалась, подскочила и обняла сестру.
– Я думала, ты меня гонишь, – проговорила она, уткнувшись в грудь сестры.
– Дарка, ну ты чего? Тоже пьяная?
Она не ответила, разрыдалась только сильнее. Небаба растерянно и увлечённо принялся жевать кусок хлеба и, кажется, мечтал вовсе исчезнуть.
– Мне это… пора, – пробормотал он, быстро оделся и ушёл.
– Пойдём, подышишь на свежем воздухе, – Третьяна осторожно потянула Дару к себе, высвободила из объятий сестры. – Пойдём, им поговорить нужно, – прошептала она тише, накидывая Даре шубу на плечи. Шуба была такой тяжёлой, что ноги под её весом подгибались.
Девушки вышли на крыльцо, и свежий воздух охладил разгорячённые лица.
Голова шла кругом, и свет от пламенников расплывался перед глазами, пятнами и всполохами кружил в хороводе.
– Ты совсем пустая.
– Что?
Дара так резко развернулась, что чуть не упала прямо на месте, и рукой ухватилась за бревенчатую стену, сдирая кожу с пальцев.
– Я думала, в тебе должен быть огонь, а ты пустая, лесная ведьма.
Лицо Третьяны белело вытянутым пятном, и глаза казались чудовищно огромными.
– Что случилось с твоим огнём?
– Он весь прогорел.
Там, в Совине, где пламя достигало небес, где она осталась совсем одна, среди теней и снега.
После пожара Дара больше не стала прежней.
Прежняя Дарина не стала бы говорить того, что сказала новая.
– Я думала… я глупой была. Я никогда не была особенной для него. Ни для кого. Никогда.
Голос слабый и писклявый дрожал от слёз, и Дара не узнавала этот голос.
Было больно, ослепительно, пронзительно больно, хотя, казалось, время прошло, раны затянулись. Но нет.
– Весю все любят. И Лебёдушку эту… я её видела, она красивая, очень, я красивее не встречала. Конечно, Милош её любил. Кого же ещё?
– Кто такой Милош?
– Никто.
Ветер сорвал платок с головы, растрепал волосы. Снег посыпался с крыши прямо им на головы. Дара отшатнулась в сторону, и кто-то подхватил её под руки.
– Для князя ты особенная, он тебя ценит, бережёт.
– Из-за моей силы, а у меня её нет. Я перегорела, – она вцепилась пальцами в чужую руку со всей силы.
– Ты ему желанна.
Лес был совсем рядом. В ночи он завывал скрипом высоких сосен, ухал сотнями голосов. Дара видела огни, что сверкали за деревьями.
Или это в другой стороне, там, где город горел ночными кострами?
– Он горит ярким огнём, ты это видела? В груди у него расплавленное золото, как внутри самой земли.
Дара слушала, но не слышала чужих слов, а собственные срывались с губ, летели, точно искры от костра.
– Она очень красива.
– Кто?
– Милош её любил. Я теперь поняла. Он меня никогда…
– О ком ты горюешь? Об этом лекаре? – мягкий голос шептал на ухо, но Дара уже не понимала, кто с ней говорил. – Ты лесная ведьма, ты единственная князю ровня. Великому князю такая женщина рядом и нужна.
– Он меня не мог полюбить, когда она… такая… Белая…
– Тебе нужен обратно твой огонь, лесная ведьма. Слышишь? А в князе того огня немерено. Возьми у него.
Снег застилал глаза, и под ногами лежали сугробы. Дару подхватили под руки, повели, почти силой потащили. Ей казалось, она сильная, но ошибалась.
– Князь с тебя глаз не сводит. Не плачь, зачем ты так?
Слёзы обжигали щёки и кусали губы. Солёные, как кровь. Почему кровь ощущалась на языке?
– Тише, тише, а то нас услышат.
Рот зажали тёплой ладонью, и Дара ухватилась за неё руками, пытаясь отодрать. Собственные пальцы были ледяными, точно у мертвеца.
Дышать стало тяжело. Душно, смрадно. Кровь вокруг.
Дара закрыла глаза и громко вздохнула. Ещё раз, ещё. Ноги сами несли её вперёд.
Заскрипела дверь, и свет ударил в глаза. Дара прищурилась, стирая слёзы.
– Что случилось?
Она не помнила, как дошла до княжеского дворца, как поднялась по ступеням до покоев Ярополка.
– Дара, твою мать, что случилось? Третьяк, помоги ей снять шубу. Она вся замёрзла, – зарычал знакомый голос. – Подведи её к печи. А-а, в сторону. Прочь. Принеси водки.
Её подняли на руки легко, точно ребёнка, усадили в кресло у печи.
Огонь трещал, пожирая дерево, и пахло смолой. Горячие руки растирали её холодные пальцы. Глаза-льдинки были совсем рядом, а Дара стала слишком слаба, чтобы отвести взгляд и потому смотрела заворожённо.