Ядовитые слова желали сорваться с её губ, но Дара молчала и старательно смотрела куда-то в стену.
В сенях было невыносимо холодно, а кафтан Милоша остался в избе, и он быстро продрог до костей, но уйти не посмел. Если потеряет момент, то вряд ли снова сумеет заставить Дару его выслушать.
– Дар, я хочу вернуть былые обычаи: созвать оставшихся чародеев, чтобы мы были защитой друг для друга. Создать новую Совиную башню. Я хочу, чтобы мы сделали это вместе.
Только тогда она посмотрела ему в глаза.
Глава 12
На ветку трухлявой яблони был насажен череп. Ежи остановился, выпучил глаза и оглянулся на Здиславу. Старуха громко пыхтела, пробираясь по скользкой тропе. День выдался на удивление светлым и тёплым. Блестел на солнце заснеженный лес, щебетали весело птицы, почуяв весну, а впереди перед покосившейся избушкой висел человеческий череп. И Ежи боялся сделать ещё один шаг вперёд.
– Фто стоиф? – сердито пропыхтела ведьма.
– Нам туда? – уточнил нерешительно Ежи.
– А куда ф ефё?
Она толкнула его в сторону с тропы, Ежи угодил в рыхлый, глубокий снег, и старуха бодро засеменила к избушке. Младенец, привязанный к её спине платками, вдруг впервые издал странный жалобный звук.
Они шли почти несколько дней, и за всё это время ребёнок ни разу не заплакал. Старуха кормила его один раз в день, вечерами, украдкой, Ежи не мог разглядеть, чем. Здислава садилась у огня, отворачивалась и только тогда, спрятав младенца в шубе, давала ему поесть. Он сосал жадно, громко, но кроме этого не издавал никаких звуков. Ежи не решался спросить, почему.
Наконец их путь завершился. Ещё немного, и Ежи сможет распрощаться со Здиславой. Впервые за всю длинную зиму он ощутил тепло лучей на своём лице. Весна приближалась, прорывалась сквозь пургу и морозы.
На старую яблоню, прямо на череп, присел красногрудый снегирь, покрутил с любопытством головой, разглядывая путников, и упорхнул куда-то по своим делам.
Пронзительно заскрипела покосившаяся дверь, Здислава громко ею хлопнула и скрылась в избе.
Небо было чистым и ярко-голубым, солнце пригревало. Стоял отличный день, чтобы отправиться в дальний путь и уйти подальше от избушки сумасшедшей ведьмы, но Ежи направился к крыльцу. Задержав дыхание, он покосился на череп. Ему же не показалось? Точно не показалось? Мгновение назад пустые глазницы были повёрнуты в другую сторону, а теперь смотрели точно на Ежи.
– Чур меня, – верно, стоило осенить себя священным знамением, но он не смог поднять руку.
Дальше мимо яблони Ежи крался, не отрывая взгляда от черепа, и, как только минул его, со всех ног бросился вверх по ступеням крыльца, распахнул дверь и заскочил внутрь.
В избе было темно. В стороне копошилась Здислава, но воображение Ежи разыгралось уже не на шутку, и он представил неведомое чудовище, готовившееся напасть. Кто там? Домовой или анчутка? Волколак или одноглазое Лихо? Ежи слышал о них из сказок, но даже представить не мог, какие они были на вид.
Он видел полуночницу, холодную, как ночь и жыжа огромного, разрушительного и беспощадного. Но духи редко показывались на глаза людям. Как часто они проходили мимо, а Ежи даже не замечал? И кто мог прятаться в избушке ведьмы и следить теперь за ним?
Сверкнула искра. Тусклый огонёк выхватил из темноты деревянный стол без скатерти. Здислава зажгла лучину и принялась развязывать узел на груди.
– Помоги, – велела она, кряхтя. – Подхвати дитя.
Руки у Ежи задеревенели. Он медленно подошёл к старухе, перехватил свёрнутого младенца за её спиной и, как только перевязь ослабла, поспешно схватил его и положил на лавку.
– Трясёфся, – хмыкнула ведьма. – Он тебя не тронет. Мал ефё.
Она захихикала весело над своей шуткой. Да и шуткой ли?
– Зачем тебе ребёнок? – спросил Ежи.
Он был уверен, что не получит ответа, но вышло наоборот.
– Одна я теперь. Нет больфе Воронов. А этот… славным будет, лусфим ис всех нас.
Знал ли Стжежимир, кому служили Вороны? И потому ли Здислава так желала мёртвого ребёнка, что от рождения он поцелован самой смертью? Ежи пробрал озноб.
– Помоги песь растопить, – сказала старуха. – Фустрее, хлопес, фустрее.
А Ежи ещё считал Дару отвратительной. Впрочем, нрав у неё был не лучше. Может, с годами она станет похлеще Здиславы.
Пока он колол дрова, таскал их в избу и раздувал огонь, Здислава всё время сидела на лавке, грела младенца под шубой, прижимая к сердцу. Ежи сомневался, что ребёнок боялся холода.
– Я хочу поскорее уйти, – произнёс он неуверенно, когда искры разгорелись в пламя, облизывая берёзовое полено.
В избе стало светлее. Ежи не хотелось отходить от огня, и он остался сидеть у печи, как если бы живое пламя могло защитить его от ведьмы.
– Иди, кто тебя дерфит?
– Сначала выполни наш уговор, – так резко произнёс Ежи, что сам испугался.
Но Здислава, кажется, не обратила никакого внимания на его наглость и на него самого. Морщинистое сердитое лицо смягчила неожиданная нежность, когда старуха принялась баюкать на руках младенца и что-то тихо шептать ему.
– Я тебя из города вывела, – бросила Здислава через плечо, как от назойливой мухи отмахнулась.
– Ты не только это обещала, – Ежи неохотно прикрыл печурку, чтобы искры от разыгравшегося огня не выскочили наружу. – Найди Милоша и мою мать.
– Мать твою не снаю, не смогу, – предупредила ведьма. – А Милоф…
Она осторожно положила завёрнутого младенца на скамью поближе к печи, потрогав ещё холодную стенку.
– Сейсас, – ворчливо произнесла она и открыла снова печурку, заглянула внутрь, прищурилась и вдруг плюнула. Огонь зашипел, зафырчал. Ведьма вцепилась в заслонку распухшими пальцами, заскрежетала зубами, точно грызя кость.
И вдруг младенец заплакал пронзительно-громко, как должен был заплакать при рождении.
– Ох ты ф, – Здислава взмахнула руками и кинулась к ребёнку, прижала к груди. – Тифе, дитятко, тифе.
Ежи ждал, как заворожённый, и необъяснимый ужас окутал его с головой.
– В Лисеске твой Милоф, – наконец произнесла Здислава. – Туда иди.
– Лисеск? – переспросил Ежи. – Это же за Златоборском, да? Далеко до него?
– Смотря как идти.
– А мои снадобья? Ты узнала, как их изготовить?
– Тифе, – сердито отмахнулась старуха. – Дитятко неспокойно и бес твоих расговоров.
– Достань мне фнадобья, и я уйду, – прошепелявил вдруг Ежи и чуть язык себе не прикусил от досады. Нахватался от старухи привычек!
Здислава продолжала баюкать младенца как ни в чём не бывало.
– Ты слышишь меня? – Ежи начинал сердиться, и злость смогла заглушить даже страх. – Я выполнил всё, что ты просила, и даже больше. Я седмицу с тобой потерял, хотя мог уже далеко уйти, будь я один. Расскажи мне, как сделать снадобье.
– Откуда мне знать? – выдавила старуха.
– То есть?
У него не осталось с собой никаких запасов, а следующее снадобье пора было принять уже через пару дней, иначе снова вернулся бы кашель.
– Когда бы я его достала? – возмутилась Здислава. – Некогда было.
– Но…
Он умрёт, если не получит снадобье в ближайшее время. Даже если успеет найти Милоша, тот вряд ли выучил состав наизусть.
– Слетаю, найду, – пообещала мрачно ведьма. – А ты с дитятком останефься. Найдёфь ему кормилису в деревне.
Ежи в ужасе покосился на ребёнка. Разве захочет живая женщина нянчиться с таким чудищем, да ещё и кормить его грудью?
– Хорошо, – вздохнул он в отчаянии. – Только поторопись.
Здислава ещё немного посидела на скамье, облокотившись о печку. В избе постепенно становилось теплее. Ежи устал стоять на ногах, осторожно, боязливо, точно опасаясь угодить в мышеловку, опустился на трёхногую шаткую лавку у стола. В избе было темно, хотя на улице ярко сияло солнце.
Наконец старуха поднялась и скинула шубу. А потом и вовсе принялась раздеваться.
Ежи подскочил, как ужаленный, и бросился в сени. Он успел услышать глухой смех Здиславы, прежде чем выскочил из избы. Вот же безумная старуха! Он прислонился к двери, закрыл её плотнее. Шло время, Ежи ждал, пока не раздалось громкое карканье.
На полу ворохом лежала одежда ведьмы, а у самой двери стоял ворон. Ежи выпустил его из сеней, и тот, расправив крылья и встрепенувшись, прошёлся немного по двору и взлетел.
Долго Ежи провожал взглядом чёрную стремительную точку. Возвращаться в избу к младенцу совсем не хотелось, да и нужно было найти ему кормилицу. Только значило ли это, что стоило взять его с собой в деревню?
Ежи покосился на дверь.
От одной мысли, что придётся понести на руках мертворождённого младенца, бросало в дрожь.
Если подумать, так ребёнок за всё время пути ничего не ел, кроме того, что давала ему Здислава, не плакал и не нуждался в том, чтобы кто-то его успокаивал. Ежи решил, что если он поторопится, то быстро добежит до деревни и так же скоро вернётся.
Несколько мгновений он ещё топтался на одном месте, но всё же сделал один шаг от крыльца, второй и сорвался на бег.
У самого леса, где с зелёных сосен опадал тающий снег, он поскользнулся и упал на спину. Было не больно, толстый тулуп точно перина смягчил удар. Ежи хотел сразу подняться, но вдруг утонул в небесной синеве. Ветви над его головой сверкали.
Высоко, над самыми вершинами сосен пролетела сова. Она закружила прямо над Ежи, и у него впервые получилось разглядеть её. Он считал, что сова из подземелий должна быть больше, опаснее, а это оказалась совсем крохотная птица, серая, как мышь.
Ежи не видел сову с тех пор, как покинул Совин. Почему она появилась только теперь? Напомнила о данном обещании?
Сделав ещё пару кругов, сова скрылась за деревьями. Ежи ещё некоторое время смотрел ей вслед, но, кажется, птица возвращаться не собиралась. Может, это была самая обычная сова, которая не имела никакого отношения к Совиной башне?