Девчонка молчала.
– И тяжело работать больше не придётся. Будешь жить в тепле, есть сытно, наряжаться, как княжна. Ну, пойдёшь ко мне?
Он долго ждал ответа, но из-за забора никто не отвечал. Наконец послышались удаляющиеся шаги. Милош раздражённо дёрнул уголком губ. И вправду, куда ему ученицу? Давно ли он сам ходил в подмастерьях у Стжежимира? Для начала было бы неплохо собрать хотя бы взрослых чародеев, которые на что-то способны, а потом уже искать молодых.
Тихо приоткрылась калитка. Девчонка вышла на улицу уже без ведра, медленно, точно норовя убежать в любой момент, приблизилась к Милошу. Ободранная, исхудавшая, она смотрела на него снизу вверх удивительно строго.
– Меня зовут Чири, – сказала она тихим больным голосом, точно у неё болело горло. – И я бы пошла к тебе, только я умираю.
Из уст ребёнка это прозвучало столь пугающе, что Милош не сразу нашёлся, что сказать.
– Я целитель, я могу вылечить любую хворь.
– Я фарадалка, – Чири говорила очень тихо и спокойно, но будто через силу. Рука её то и дело взлетала вверх, касалась обмотанной платком шеи, и Милош подумал, что она простужена. – У нашего табора украли путэру. Без неё мы все умираем. Я долго ещё живу, почти всех пережила. Только Кало остался, но я не уверена. Может, он тоже умер?
– Путэру?
– Нашу силу. Ты же знаешь, какая она? Такая золотая, как драгоценность, и поёт на разных языках, – губы Чири дрогнули в нерешительной улыбке.
– У вас украли эту путэру? – повторил Милош. Каждое слово застревало у него в горле. – Кто?
– Чародей. Это давно было, летом ещё. Его искали, но никто не вернулся, а мы начали умирать. Сначала мама, потом остальные, и папа тоже.
Вот отчего так слабо и тускло горела сила в груди Чири, вот отчего…
– Прости, – прошептал Милош.
Он не чувствовал собственных рук и ног, он не мог пошевелиться, и мир кружился с бешеной скоростью. Одна только Чири стояла твёрдо. Черно-серая посреди белого мира.
– За что прости? Ты не сможешь вылечить? – девочка опустила глаза к земле. – Никто не может. Но мне уже лучше. Никто не верил, что я буду говорить, но я говорю.
– Почему ты не могла говорить?
Девочка снова дотронулась до горла.
– Меня ранили, вот тут. Все ждали, что я умру, но я выжила, а потом заговорила.
– Как у тебя получилось?
Чири неожиданно улыбнулась, но улыбка не сделала смуглое лицо краше, она казалась странной и неприятной.
– Я брала отовсюду понемногу силы, особенно у рыжего князя и его ведьмы. Они ни о чём не догадались. Я думаю, что меченый колдун всё понял, но ничего им не сказал.
Может, если научить девчонку подпитывать себя понемногу каждый день без ущерба другим, она всё же выживет?
– А если ты уйдёшь в другой табор?
– Меня не примут. У них своя путэра, только своих питает. Мы бы тоже чужаков не взяли. Годявир говорила, что силы только для нас хватает. Так всегда было, и по-другому быть не может.
Милош приподнял полы кафтана, чтобы не запачкать в грязном снегу, и присел. Теперь его глаза были на одном уровне с глазами Чири. Сколько ей было лет? Десять или меньше?
– Пошли со мной, – снова позвал он. – Я что-нибудь придумаю.
– Я буду твоей ученицей? – с недоверием уточнила девчонка.
– Да, – он попытался улыбнуться, но вышло лишь скривить губы. От одного взгляда этой фарадальской девочки ему становилось не по себе.
Она умирала из-за него.
Фарадальский мальчишка пытался заколоть Великого князя в отместку за казнь. Что бы сделала Чири с Милошем, узнай, как сильно он виноват перед ней и перед всем её табором?
– Иди, собери свои вещи и попрощайся со всеми, – Милош приподнялся, поправляя одежду.
Чири переменилась в лице, и что-то хищное мелькнуло во взгляде.
– У меня нет никаких вещей. Пошли, – сказала она.
– Что, даже не скажешь своему добродетелю «до свидания»? Не поблагодаришь за кров и защиту?
– Он из меня чернавку сделал и кормил погано, – Чири сплюнула на землю, громко харкнув. – К лешему их. Пошли.
В избе было влажно, над печью сушилось выстиранное бельё. Когда Дара вернулась домой, Веся стояла у стола, застеленного чистой скатертью, а перед ней лежало красное платье.
Дара сняла шубу, разулась и подошла к сестре, чтобы лучше разглядеть наряд. Платье было расшито золотой нитью и жемчугом, по подолу и рукавам сидели диковинные птицы – обереги на удачу.
– Где Стрела такое богатство достал?
– Князь ему помог.
Дара сомневалась, что Ярополк сам искал свадебный наряд для Весняны, но его приказа оказалось достаточно, чтобы найти готовый наряд за короткий срок.
– Дурная примета – надевать чужое платье на венчание, – Веся ни разу не улыбнулась, разглядывая свадебный наряд. Разве такой должна быть счастливая невеста?
– Ты могла бы сшить сама, только когда закончишь? И к осени не управишься. А если и да, то оно никогда не сравнится с этим. Наверное, раньше его боярыня какая-нибудь носила, – Дара осторожно провела ладонью по россыпи жемчуга, любуясь тонкой работой.
– Дома осталось платье, которое я шила себе на свадьбу.
– Дом далеко, а то платье этому в подмётки не годится, – возразила Дара и приобняла сестру за плечи. – Что тебя беспокоит?
– Так дурная же примета…
– Глупости. Дело в чём-то другом, да? – догадалась Дара. – Ты передумала идти за Ростислава? – она, кажется, впервые назвала Стрелу по имени.
– Нет.
Веся опустила голову, кончик длинной косы упал на стол, и она взяла косу в руки, прижала к груди, как драгоценность.
– Завтра волосы придётся спрятать навсегда.
– Будешь мужниной женой, – Дара попыталась улыбнуться ободряюще, да только не вышло. – Разве не этого ты хотела? Боярыней станешь. Девки в Заречье обзавидуются.
– Ага.
Не в чужом наряде было дело и не в спрятанных под плат волосах, не в новой жизни.
– Это из-за Милоша?
Веся промолчала и глаза отвела. Глупая.
Глупая Дара.
Она ещё крепче обняла сестру, носом уткнулась ей в щёку и прошептала:
– Весенька, милая, он тебя счастливой не сделает. Разве семью с ним построишь? Разве он полюбит тебя, как ты того заслуживаешь? А Ростислав души в тебе не чает, глаз с тебя не сводит. За ним всю жизнь будешь, как за каменной стеной.
Веся молчала. Глупая, бедная. Дара крепко сжала её в объятиях.
– Ну сама скажи, разве не будешь ты счастлива с Ростиславом? Разве он не любит тебя? Веся, ну?
– Любит, – повторила сестра. – Ты права.
– Ты же не передумала? Не отменишь свадьбу?
– Конечно, нет.
Она протянула руки к платью, и Даре пришлось её отпустить. Веся осторожно сложила наряд и убрала в сундук, бережно разгладила складки, прежде чем закрыть крышку.
– А ты опять дома не ночевала, – произнесла она будто бы равнодушно. – Нехорошо меня наедине с мужчиной оставлять. Мы с Ростиславом ещё не муж и жена.
Дара потупила взгляд, отвернулась, не желая смотреть в глаза сестре.
– Не спрашивай об этом.
Веся молчала, и нельзя было сказать, о чём она думала.
– Сегодня останься, пожалуйста, – попросила она. – Ростислав уйдёт. Я не хочу тут одна.
– Да, конечно.
Она больше не пойдёт к Ярополку.
– Мне тебе помочь по дому? – спросила Дара. – А то я целыми днями бегаю где-то, всё хозяйство на тебе.
– Перед свадьбой помыться бы. Сегодня в баню пойдём. Воды только надо нанести, а уж растоплю я сама.
Дара с готовностью подскочила на ноги, сбросила подаренные князем сапоги.
– Я тулуп твой возьму? – попросила она. – И валенки.
– Бери, – разрешила Веся. – Уж до бани в твоей одежде дойду, не так далеко. Хочешь, поменяемся? Я за водой, а ты…
– Нет, не надо, – Дара даже не дала ей договорить. – Я сама.
Дурные мысли так одолели её, что не осталось сил сидеть без дела. Дара скучала по тяжёлой работе, по ноющему телу и движению. На мельнице не было времени на горести и печали, работа не ждала.
– Я быстро, – пообещала она.
Снег к концу лютого месяца стал талым, вязким. Колодец до сих пор не оттаял, и идти за водой пришлось до ключа на другом конце улицы, но Дара обрадовалась возможности прогуляться. От трубы в бане поднялся дымок. Дара заносила воду сразу туда, чтобы нагреть для мытья.
Веся хлопотала, прибирая в мыльне и парилке, брезгливо мела, выгоняя сор. В предместьях дома строили бедные, и баня была одна на несколько дворов, стояла в стороне, у узкого ручья, заледеневшего зимой. Дочкам мельника было странно делить с чужими людьми баню, но и не к такому они привыкли за минувший год. Дара запыхалась, когда вернулась от ключа в четвёртый раз, взглянула на сестру, решительно взявшуюся за топор. Веся колола дрова и таскала к печи, скоро румянец вернулся к её щекам, но глаза остались такими же тусклыми.
Не так должен был проходить девичник. Дару никогда и не приглашали к себе девушки из Заречья и Мирной, но Веся к подругам ходила не раз, рассказывала о поздних посиделках, о прощании с девичьей жизнью, о том, как долго и тщательно готовились девицы стать замужними женщинами. А у Веси и времени не было походить невестой. Только замуж позвали, так уже бежала под венец. Без родительского благословения и приданого, без обрядов и подружек, без песен и плакальщиц. Одна Дара у Веси и осталась.
А у самой Дары Веся оставалась на единственную последнюю ночь. Она замерла прямо посередине дороги на полпути к дому, когда мысль эта ударила её, точно молния в храмовый купол.
Завтра Весняна даст клятвы Ростиславу, повяжет плат на голову и перейдёт в чужую семью. А после её отошлют подальше от Лисецка, в Дубравку, к матери мужа.
Дара вдруг с ненавистью заметила чёрную прогалину на краю дороги. Из-под снега сверкала вода, бежала по земле, пробуждая тепло, призывая весну.
Когда наступит лето, когда закончится война, Дара останется совсем одна.
Силы покинули её, и задор, с которым она носила воду, схлынул. Медленно Дара добрела до бани.