– Здесь всё из дерева. Мы сами сгорим.
Гармахис распахнул дверь. Истошно завопила княгиня, а с ней наперебой завизжали дети.
Милош вбежал следом, щёлкнул пальцами, и загорелись свечи. Гармахис стоял у постели, нетерпеливо вертел нож в руке. Он разглядывал Гутрун и прижавшихся к ней детей, точно блюдо, что собирался вкусить. Будет ли это вкусно? Будет ли это стоить всех усилий?
С княгиней были трое детей. Один, совсем кроха, на руках у матери. Девочка постарше упала с кровати и попыталась заползти под неё, а Мстислав встал впереди Гутрун, держа в руках скренорский нож.
– Забирайте город, только не трогайте нас, – пропищала Гутрун, и это прозвучало жалко, ни следа не осталось от Великой княгини, что угрожала днём чародеям, перед ними предстала мать, защищавшая детей.
Гармахис не двигался.
– Ты же хотел силу лесной ведьмы? – произнёс Милош, осторожно подкрадываясь ближе. – Так она здесь. Может, лучше её, чем слабого мальчишку? Много с него не возьмёшь.
Пусть Гармахис попытает удачу против Дары и Милоша. Их вместе ему не одолеть.
Южанин медленно повернул голову. Блеснуло золото в его волосах. Шрамы на лице зажили. Он выпил много силы, но много истратил на своё исцеление.
– Не думаю, что вы со мной справитесь.
Он взмахнул рукой, а Милоша точно снесло бревном. Чародей отлетел в стену, ударился спиной и затылком, сполз на пол, оглохнув, ослепнув. И рёв прокатился по комнате, ветер завыл. Дара взвизгнула, закричала яростно.
Снова завизжали дети. Задрожали доски, когда мимо кто-то пробежал
Милош встал на колени, заморгал, хватаясь руками за голову.
Стучало, выло.
– Ох, вкусно.
Дара запищала. Милош узнал её слабый голос даже в полной темноте, в суматохе и мешанине чужих криков. Шатаясь, он поднялся на ноги.
Свечи потухли.
Гармахис склонился над Дарой, держа её за волосы. Нож был воткнут девушке под рёбра. Светлая одежда потемнела от крови. Вокруг больше не осталось никого, только они трое: Милош и умирающая в руках Гармахиса Дара.
– Если бы знал, что ты здесь, так сразу бы пришёл, – оскалившись, ласково произнёс бидьярец.
Милош вдруг перестал чувствовать собственные руки. Он стоял, смотрел, как умирала Дара, а в груди всё скрутило так туго, что он не понимал и не знал, что делать.
Гармахис глубже вогнал нож, и Дара закричала. Крик был больнее удара.
Милош накинулся на Гармахиса, заколотил кулаками, совсем забыв, что он чародей. Они покатились по полу, и Милош зубами, кулаками, пинками пытался выбить из него жизнь, но только терял свою.
Гармахис сел на него сверху, не ударил, а впился ногтями в шею и вырвал весь воздух из лёгких. Милош захрипел, забил пятками по полу, замахал руками, но не мог достичь Гармахиса. Он был далеко, так далеко.
Вячко взлетел вверх по лестнице, распахнул дверь и чуть не сбил с ног Гутрун. Она прижала ребёнка к груди, двух других спрятала себе за спину, застыла, беззащитная, уставилась на него широко распахнутыми глазами.
– Только не детей, – взмолилась она.
Решила, что это он подослал убийцу?
Вячко отодвинул её в сторону, прошёл мимо, крепче перехватывая меч. Снизу разносились крики, скоро должна была прийти подмога.
В спальне на полу умирали чародеи. Ящер сидел на Милоше, душил его голыми руками. Он даже не посмотрел, когда зашёл Вячко, власть над чужой жизнью его оглушила. Смуглый, нездешний. Страшный. Но что бы ни говорила Катша-сорока, он не был ящером, всего лишь человеком. Значит, и кровь в нём текла, и плоть его была мягкой, и кости хрупкими. Как и у брата Вячко, как у сестры. Значит, его можно было убить.
Шаг, взмах. Гармахис в последний момент вскинул руку, пытаясь закрыться. Отрубленная кисть отлетела в сторону. Красное застелило глаза.
И дикий вой разнёсся по дворцу.
Вячко схватил ящера за ворот, стянул с чародея, протащил по полу и прижал лезвие к шее, ящер вырывался, барахтался, кричал, визжал и левой рукой держал свою обрубленную культю. Из открытой раны брызгала кровь.
От воплей заложило уши.
– Заткнись! – закричал Вячко.
Но ящер визжал, визжал от немыслимой боли.
Нет лучше способа остановить чародея, чем отрубить ему руки. Вячко отнял у Гармахиса только одну. Она валялась теперь на полу в углу, скрюченная, сжатая в кулак, как для удара.
– Это ты убил моих брата и сестру? – Вячко встряхнул ящера, как кутёнка, прижал меч ещё крепче к шее, так, что потекла кровь.
Ящер запрокинул голову, уставился на него ошалевшими от боли и хмеля чар глазами.
– О-о-о, – завыл он, по лицу его потекли слёзы. – Ты то-оже полон огня. Какой удача, – ощерился он.
Безумный.
Вдруг ящер схватился за лезвие голой рукой, оттолкнул от шеи, проскользнул, как уж. И вот он уже у двери. Вячко кинулся за ним, но ящер нырнул на лестницу. Там было узко и темно, как в подполе. Где-то внизу закричала Гутрун, и ребёнок пискнул испуганно. Послышался плач.
Вячко замер на месте, прислушиваясь к темноте. Он не мог разглядеть, где стояла Гутрун, где были дети и, самое главное, Гармахис.
– Лучши пропусти меня, – прорычал мужской голос в темноте.
– Мстислав, – позвала жалобно Гутрун. – Мстислав, где ты?
Бешено забилось сердце. Вячко показалось, что он вот-вот оглохнет от этого стука.
– Отдай ребёнка. Я пойду с тобой.
Собственный голос прозвучал будто откуда-то издалека.
– М-м-м… ты, конечно, получше будешь.
– Это ты убил мою семью, – сказал Вячко, надеясь, что Гармахис снова ответит, и в темноте получится понять, где он находился.
Но слова эхом бродили от стены к стене:
– Я убил твою семью, чтобы моя жила. Мы боги, вы ничто.
Тысячей шёпотов и песен он путал его, и Вячко крутил головой, ослеплённый, потерянный.
– Сразись со мной, – закричал он. – Хватит прятаться за мальчишкой.
– Нет!
Ногой его пнули в спину. Вячко упал, прокатился по ступеням, выпустил из рук меч. Хлопнула дверь наверху. Гармахис побежал обратно, к спальням.
– Мстислав! – истошно вскрикнула Гутрун. – У него Мстислав!
Снизу зазвучали мужские голоса.
– Сюда, скорее! – позвала Гутрун.
Скренорцы несли пламенники. На стенах заплясали тени. Блеснуло лезвие дедовского меча, отразив огонь. Вячко наконец нашёл меч, подобрал его и бросился назад, наверх.
Гармахис стоял у окна, держал Мстислава за шею, прижимая к себе. Мальчишка был весь в крови, и Вячко не мог разобрать, кому она принадлежала.
– Отпусти его.
– Надо было сначала убить тебя, – прошипел Гармахис.
Позади с криками вывалились из-за двери стражники. Вячко оглянулся.
– Стоять!
Он не смог их остановить. Скренорцы кинулись вперёд. Блеснул острый нож у горла Мстислава. Мальчишка вскрикнул.
Вячко сорвался с места. Прыжок, рывок, удар, он упал под чьим-то кулаком, глаза залило кровью. Мир закружился. Вячко прижал Мстислава к себе, всем телом прикрыл, поднялся, вытаскивая ребёнка из толпы.
Вокруг кричали. Затрещало дерево. Зарычало дико, по-звериному. Мальчишка дрожал в его руках, рыдал. В оголённую спину кто-то воткнул нож, но Вячко не разжал объятий, только сильнее прижал к себе ребёнка.
Стерпев ещё несколько ударов, он выпустил Мстилава, уже только когда сама Гутрун вырвала его из рук.
– Сынок, сынок, – повторяла она лихорадочно.
Вячко оглянулся. Окно было проломано. Двое из скренорских воинов мертвы. Вячко, шатаясь, дошёл до пролома. Правая рука не слушалась, рядом с шеей кровоточила глубокая рана. Повезло, что выжил.
Он выглянул в окно. На земле лежал мужчина, не шевелился. Слишком крупный, чтобы это был Гармахис. Тот смог убежать.
Вячко присел на полу рядом с окном, прикрыл голову руками. Виски ломило. Он закрыл глаза, пытаясь заглушить боль и шум.
Мстислава окружили няньки и верные скренорские воины. Наконец Гутрун оставила сына, подошла к Вячко.
– За ним будет погоня.
– Уйдёт, – уверенно сказал он.
– Спасибо, Вячеслав.
Он поднял голову, удивлённо разглядывая Великую княгиню.
– Я сделаю всё, о чём ты просишь, – тихо произнёс Вячко. – Но отпусти чародеев из города. Они пригодятся тебе живыми.
– А ты, кажется, пригодишься живым мне, – Гутрун улыбалась одними уголками губ. – Деверь, моим детям нужен их дядя.
Вячко молчал. На мгновение показалось, что благодарность растопила сердце Гутрун, но губы её уже сжались в тонкую полоску, и она добавила сухо:
– А Великому князю нужен верный воевода.
Милош очнулся всё там же, на полу. Он подполз к Даре. За дверью звенело железо, трещала мебель. Он видел тени где-то в коридоре, слышал мужские голоса и крики.
Дара умирала. Нож был воткнут ей в живот. Так, чтобы мучилась она долго. Так, чтобы Гармахис насытился её утекающей жизнью. Точно как с Ярополком. Прежде, с Мирославой, он был осторожен и скрывал следы. Больше он не пытался спрятаться.
– Нет-нет, слышишь? Не смей.
Дара не могла поступить с ним, как Веся. Она не имела права уйти.
Милош потянул нить того стражника, что всё ещё была на его запястье, связал её со своей и обмотал вокруг пальцев Дары. И медленно, прикрывая рану ладонью, вытащил нож из плоти.
Брызнула сочная горячая кровь.
Милош вздохнул нарочито медленно.
– Давай, целитель ты или бабка-знахарка? – пробормотал он, но вместо своего голоса услышал ворчание Стжежимира.
И дальше он шил золотой нитью рану, протыкал кожу несуществующей иглой, в кромешной тьме клал стежки такие ладные, какие не снились и лучшей княжеской мастерице.
После немыслимо, мучительно долго он смотрел на свои окровавленные руки, они дрожали, как у пропойцы. Милош обнимал этими руками лицо Дары, прижимал к своей груди, чтобы на краю сознания слышать, что она дышала.
Только когда зажгли свет и вернулась Гутрун с десятком гридней, а за ней и княжич Вячеслав, мир вокруг стал чуть более настоящим.
Милош дрожал, вглядываясь в лицо Дары при свете. Долго он не мог понять, дышала ли она? И наконец увидел, как дрожали её ресницы. Живая. Она была совсем не похожа на Весю. Он заставил себя отпустить её и позволил слугам унести девушку в спальню.