– А скоро приедет Милош? – снова спросила Чири. Неужто девчонка скучала по нему?
– Он, наверно, будет ждать нас в Ниже. Это город далеко отсюда…
– Я знаю, была там с табором.
За перелеском показалась деревня. Останки обгоревших домов чернели среди покрытой порошей земли. Дара вглядывалась до рези в глазах, пытаясь узнать знакомые дворы.
В Заречье поставили две новые избы. Длинные, неказистые. Их строили в спешке, торопясь успеть до зимы. Но это было начало. Придёт весна, просохнет земля, люди засеют поля и после возведут новые избы, огородят новые дворы. И так будет, пока не возродится вся деревня.
А мельница продолжит работать, даже если вся семья мельника умрёт. Найдётся другой человек, что попросит водяного о помощи и запустит бег колеса.
Дара поправила платок на голове и села обратно в седло, ударила лошадь пятками по бокам, подгоняя вперёд.
Их обоз проехал деревню насквозь, и она увидела знакомые лица девок и парней, с которыми вместе гуляла летними ночами, узнала баб и мужиков, которые ютились в её доме после пожара, а они узнали её, уставились с удивлением и будто бы даже страхом. Никто не вышел поздороваться. Деревенские сторонились обоза, точно в санях везли прокажённых.
Они проехали Заречье, и дальше дорога побежала к мельнице у запруды. Грудь Дары сжало точно железными кольцами.
Над головой пролетела птица. Сова или сыч? Дара вцепилась крепче в поводья, чтобы не выпасть из седла. Ей хотелось пустить лошадь вскачь, чтобы быстрее достигнуть дома, но она вела за собой обоз, и приходилось ждать нагруженные неповоротливые сани.
Её тянуло скорее домой. Там Ждана хранила для Дары последнюю историю о Барсуке, а сама она несла мачехе ещё более страшную весть, которую та ещё не успела оплакать и переболеть, как переболела Дара потерю деда и сестры.
Они обогнули бор, под сенью которого скрывалось деревенское кладбище, и вдалеке показалась мельница. Она стояла нетронутая, целая, ровно такая, какой её помнила Дара.
Чем ближе она подъезжала к дому, тем громче стучало сердце. Чародеи не должны были заметить её слабости. Для них она лесная ведьма, а не дочка мельника.
– Оставайтесь здесь, – вдруг попросила Дара. – Я вас позову.
Обоз остался недалеко от въезда во двор. Дальше Дарина направилась одна.
Ждана стояла у дороги. Сложив руки на груди, она хмуро смотрела на обоз. И казалось, что она сейчас крикнет сердито:
«Что ты опять натворила, Дарка?!»
Но Ждана молчала. Рядом с ней крутился Весин пёс Серый. Он заметил чужаков, навострил уши, но сразу не залаял, приглядываясь.
Из-под платка у Жданы вылезли волосы. Белёсые, покрытые снегом старости. Она поседела за минувшую зиму.
Серый осторожно подкрался к Даре, принюхался и вдруг, узнав, радостно запрыгал вокруг, но девушка почти не обратила на него внимания. Она подошла ближе к Ждане.
Мачеха смотрела пристально, молчала, и Дара вдруг споткнулась, как на стену налетела. Остановилась, не зная, что сказать.
– Как же так? – глухо спросила Ждана. – Как же так, Дарка?
Лицо её, прежде пышущее женским здоровьем, силой и красотой, было старым и морщинистым.
Дара не стала задавать вопросы, и без того поняла, что Третьяна и Чири успели рассказать обо всём, что случилось в Лисецке.
Молча она опустила глаза к земле и расплакалась, вздрогнула, как от удара, когда мачеха обняла её, прижимая к груди. Впервые в жизни, кажется, обняла. И тоже разрыдалась. В голос, громко, навзрыд.
– Ты знаешь? – вырвалось у Дары, и вместе с болью и виной пришло облегчение. Ей не придётся говорить об этом самой, не придётся вспоминать о случившемся.
В руки Даре ткнулся мокрым носом Серый, и она невольно погладила его по голове. Он обрадовался, встал на задние лапы и попытался облизать. Она не сопротивлялась. Она вообще не двигалась.
Если бы только Серый понимал то, что понимали Дара и Ждана, то не стал бы её так целовать, не радовался бы возвращению. Он тоже посмотрел бы ей в глаза с осуждением и спросил: «Почему ты вернулась, а она нет?»
– Как же ты мою Веську не уберегла? А, Дарка, как же так? – сквозь слёзы повторяла мачеха.
Ждана утёрла мокрое раскрасневшееся лицо уголком платка, отстранила падчерицу, точно устыдившись то ли нежности, то ли слабости.
– Пошли в дом. А этим скажи, что у меня на всех хлеба не хватит. Пусть во хлеву да в бане размещаются, но еды я им не дам.
– Мы не задержимся, времени нет, – предупредила Дара. – Сразу пойдём в лес.
– Значит, эта Третьяна не брешет? – покачала головой мачеха. – К лешему на поклон пойдёшь?
Дара кивнула.
– Он высокую цену попросит.
Против воли руки потянулись к плоскому животу. Дара одёрнула себя.
– Так есть за что платить.
Удивление и нечто другое, странное, незнакомое читалось в глазах мачехи.
– Потом возвращайся, – попросила она. – На мельнице работы много. Я одна не управлюсь, а чужих людей в доме не люблю.
Значит, больше Дару чужой она не считала?
– Вернусь, – пообещала она и сама тому не поверила.
Что будет, когда деревья Великого леса сомкнутся за её спиной? Отпустит ли Хозяин обратно?
Неловким вышло объятие с мачехой.
– Веська моя за боярского сына замуж, подумать только, – пробормотала Ждана.
– Краше неё я невесты в жизни не видела, – зачем-то сказала Дара.
Мачеха улыбалась сквозь слёзы, кивала, поглаживая её по плечу.
– Прощай.
Дара моргнула, потрепала Серого по голове и обернулась к чародеям.
– Дальше пешком идём! Дороги к лесу нет. Ждана, – позвала она, – если не вернёмся, лошади и всё, что в санях – твоё.
– Тогда я и ждать вас не буду, – ворчливо сказала мачеха.
– Пусть Чири с тобой останется, – попросила Дара. – Ребёнку в лесу не место.
Ждана недовольно кивнула в знак согласия.
– Она тут всё сожрёт, – проворчала она негромко. – Но, с другой стороны, она сильная девчонка. Смогу её научить, как работать на мельнице.
– Пусть пока останется, – повторила Дара.
– Ага, – с нарочитым равнодушием согласилась Ждана. – Но ты всё-таки возвращайся поскорее.
Больше они не разговаривали. Дара взяла мешок со сменной одеждой с лошади, перекинула через плечо. Дорога под ноги ложилась легко, точно ковром постеленная.
– Дарка! – крикнула ей вслед Ждана. – Не вздумай там оставаться. Слышишь? Возвращайся!
Дара обернулась, смахнула непрошеные слёзы и ускорила шаг. Чем ближе она находилась к дому, тем тяжелее было снова его покидать. Она знала, что если бы переступила порог избы, то не смогла бы уже уйти. Там, в родных стенах, смелость бы её окончательно оставила.
Если бы Пресветлые Братья обо всём узнали, то вряд ли бы уже смогли сдержать свой гнев. Великая княгиня приносила колдовскую клятву, проливала кровь, и вместе с ней клялся её малолетний сын, будущий Великий князь. Милош настоял на этом, у Гутрун не осталось выбора, если она хотела жить.
– Почему это нужно проводить здесь? – она недоверчиво огляделась по сторонам, рассматривая знаки, вырезанные на стенах.
– Это бывшая спальня княжеского чародея. Здесь много заклятий, которые помогут мне провести всё как положено.
Маленький Мстислав держал мать за руку. Ему явно было страшно.
– Ты когда-нибудь видел, как чародеи творят заклятия? – спросил у него Милош.
– Нет. У дедушки на островах много чародеев, но папа запрещал им приезжать в город.
– О, значит, тебе будет любопытно посмотреть, – Милош склонил голову набок, задумавшись. Мальчишка был напуган предстоящим обрядом, и заставить его порезать руку было жестоко. В колдовской клятве не было ничего впечатляющего, только другой чародей мог увидеть, как сплетались между собой нити, связывая судьбы. Мстислав явно заслужил более красивое и яркое знакомство с чародейством.
Милош взмахнул рукой, и в спальне разом загорелись все свечи.
– Ого! – воскликнул мальчик.
Даже строгая Гутрун выглядела довольной.
Милош щёлкнул пальцами, и вылетел сноп золотых искр.
– Ещё!
И снова искры, искры, искры. Милош подумал, сплёл заклятие.
– Исчез! – захлопал в ладоши мальчик. – Мама, ты видела?
Великая княгиня улыбнулась. Она явно старалась сдержать удивление, но Милош заметил, что даже она оказалась впечатлена его простеньким колдовством.
Кажется, одного только Вячеслава не порадовало представление.
– Думаю, не стоит зря терять время.
Милош разорвал плетение и снова стал видимым для остальных.
– Хорошо. В таком случае, княгиня, князь, – он поклонился им по очереди, – воевода, мне нужно, чтобы вы сделали небольшие надрезы, вот так. – И он первым провёл лезвием по ладони.
Одним клинком они пролили свою кровь и после соединили руки, чтобы эту кровь смешать. Мстислав прикусил губу, он храбрился изо всех сил. Настоящий будущий князь.
– Я, Милош, сын чародея Пржемысла и чародейки Либуше, клянусь, что приду на помощь Великой княгине Гутрун и князю Мстиславу, когда они того потребуют. Клянусь, что чародеи Совиной башни будут вместе со мной защищать Ратиславию, покуда князья относятся к нам, как к равным и вольным людям. Мы – союзники и друзья отныне и навеки. – Он оплёл своей нитью руки всех четырёх.
– Я, Гутрун, дочь конунга Гудрёда, – она не назвала имя матери, но Милош не придал этому значения. У чародеев родители были равны по могуществу. – Клянусь, что буду защищать чародеев Совиной башни от Охотников Холодной Горы и Рассветных сестёр и буду относиться к ним, как к равным и вольным людям. Я принимаю в ответ их помощь. Мы союзники и друзья отныне и навеки.
И её нить Милош вплёл в заклятие.
После клятву повторил Вячеслав, а за ним, волнуясь и потому сбиваясь, произнёс Мстислав.
Четыре нити соединились. Договор вступил в силу.
– Помни, Великая княгиня, что отныне мы союзники, а не господа и слуги, – стирая платком кровь с ладони, произнёс Милош. – Считай, что Великий лес – это новое государство и твой верный друг против Лойтурии, Империи и…