л ночью рыбу на мелководье, держа в одной руке фонарь над головой, а в другой – трезубец, и вонзил его себе в ногу, подумав, что это такая экзотическая рыба? Но капитан Крич, поглядывая на меня сквозь маслянистый трубочный дым, заговорил со мной первым.
– Думаешь, что у меня с лицом, да? – бросил он мне с вызовом, и я заметил, что щеки у него еще больше порозовели и залоснились, как атлас. Я хотел было отнекиваться, но он меня опередил. – Это был парусник, вот что. Мы обходили мыс Горн на паруснике. Дикий ветродуй из жопы матушки-Земли. Паруса трещали не хуже грома господня. Фал выскользнул у меня между пальцев, как натертая маслом змея. И я упал. Мордой о палубу. Они сделали, что могли… никакого врача, конечно, не было. – Он в задумчивости потрогал нижнюю челюсть; я сидел не шелохнувшись. – Пока мы добрались до Чили, моя физиономия превратилась в застывшую маску, – сказал он, оглаживая свою челюсть. – Мне было шестнадцать.
Пока я колебался, высказать ли ему сочувствие, он впал в прострацию, и его голубые глаза остекленели. На веранду вышла мать и остановилась, пораженная двумя застывшими фигурами.
– Чили. – В голосе капитана звучал восторг. – Чили! Там я впервые подхватил гонорею.
Мать вздрогнула и, громко кашлянув, обратилась ко мне:
– Джерри, помоги мне принести чай.
Вдвоем мы принесли заварной чайник, молочник и чашки, а также тарелки с золотисто-желтыми сконами и тостами.
– Жратва, – произнес капитан Крич, отправляя в рот первый скон. – Вот что останавливает бурчание в желудке.
– Вы в наши края, эм, надолго? – спросила мать, явно надеясь на отрицательный ответ.
– Может, останусь доживать свой век, – промычал капитан, смахивая крошки с усов. – Симпатичное местечко. Пожалуй, здесь можно бросить якорь.
Из-за смещения челюсти ему приходилось громко прихлебывать чай. Я видел, что мать все сильнее тревожится.
– А как же, эм, ваш корабль? – поинтересовалась она.
– К черту корабли. – Капитан Крич схватил второй скон. – Я на пенсии. Теперь можно поближе приглядеться к барышням.
Он задумчиво поглядел на мать, с аппетитом пережевывая скон.
– Постель без женщины – все равно что корабль без якоря, – заметил он философски.
К счастью, матери не пришлось реагировать на эти слова, так как появился автомобиль, а в нем сидели наши вместе с Дональдом и Максом.
– Матер, вот и мы. – Макс улыбнулся до ушей и нежно заключил ее в объятья. – Я вижу, мы как раз поспели к чаю. О, шлюшки! Чудесно! Дональд, у нас к чаю шлюшки!
– Плюшки, – поправил его Дональд.
– Вообще-то, это сконы, – уточнила мать.
– Была одна шлюшка в Монтевидео, – подхватил капитан Крич. – Та еще девка. Всю команду два дня развлекала. Сейчас такие не водятся.
– Кто этот мерзкий старик? – спросила мать у Ларри, зажав его в уголке, пока гости вовсю веселились.
– Его зовут Крич.
– Это я сама знаю. Зачем ты его сюда пригласил?
– Интересный парень. И совсем без денег. Приехал сюда, чтобы пожить на маленькую пенсию.
– У нас он жить не будет, – отрезала мать. – И больше его не приглашай.
– Я думал, он тебе понравится, – сказал Ларри. – Весь мир объехал. Даже в Индии побывал. А какие увлекательные истории рассказывает!
– Вот пусть себе и дальше путешествует, – сказала мать. – Лично я в его историях не вижу ничего увлекательного.
Капитан Крич, обнаружив нашу «бухту», как он выразился, стал бывать у нас довольно часто. Как правило, он появлялся перед очередной трапезой с криками «Эгей! Ну что, все на борт, поточим лясы?». После того как он прошел пешком через оливковые рощи две с половиной мили, невозможно было отказать ему в угощении, и мать, тихо чертыхаясь, неслась на кухню срочно варить суп и нарезать сосиски, чтобы хватило и капитану. А он потчевал нас рассказами о своей морской жизни и странах, где ему довелось побывать. Названия, известные мне исключительно по географическому атласу, заманчиво звучали из его перекошенного рта. Тринкомали, Дарвин и Дурбан, Буэнос-Айрес, Веллингтон и Калькутта, Галапагосы, Сейшелы и Острова Дружбы[3]. Казалось, не было такого уголка, где бы он не побывал. Свои истории он перемежал длинными и на редкость вульгарными матросскими песенками и лимериками с настолько замысловатым биологическим сюжетом, что мать, к счастью, быстро теряла нить.
А потом был незабываемый день. Капитан Крич явился на чай без приглашения, когда мы принимали местного англиканского священника и его жену – скорее из чувства долга, чем из религиозных соображений. Удивительное дело, но капитан вел себя отменно. Он обсудил с пастором морских змей и высоту приливной волны, а пасторше объяснил разницу между долготой и широтой. В общем, держался он безукоризненно, и мы им гордились. Но под конец пасторша хитроумным способом перевела разговор на своих детей. Для нее эта тема была всепоглощающей. Слушая ее, можно было подумать, что она не только единственная в мире женщина, которая произвела на свет потомство, но и что речь всякий раз шла о непорочном зачатии. После десятиминутного монолога о невероятных достижениях ее чад она взяла паузу, чтобы пригубить чай.
– Староват я уже делать детишек, – вдруг сказал капитан Крич.
Жена священника поперхнулась.
– Но сами попытки мне очень даже нравятся, – добавил он с удовлетворением.
Чаепитие было испорчено.
Вскоре после этого к нам на виллу заглянули Дональд с Максом.
– Матер, мы ваз забираем, – объявил Макс с порога.
– Вечеринка на яхте, – пояснил Дональд. – Отличная идея Макса.
– И где же это будет происходить? – полюбопытствовала она.
– В округе острова. – Макс раскинул длинные руки всеохватывающим жестом.
– Вы же не умеете управлять яхтой, – сказал Лесли.
– Нет-нет. Не мы. Управлять будет Ларри.
– Ларри? – не поверил своим ушам Лесли. – Да он вообще ничего не смыслит в яхтах.
– Не говорите, – включился в разговор Дональд. – Он теперь эксперт. Он брал уроки у капитана Крича, который там тоже будет. Как член команды.
– Тогда все ясно, – сказала мать. – Я не поплыву на яхте вместе с этим мерзким типом, а Ларри в качестве капитана – это вообще угроза для жизни.
Они всячески пытались ее уговорить, но мать оставалась непреклонной. Максимум, на что она согласилась, – это своим ходом приехать на машине со всей семьей и Теодором в бухту, где состоится общий пикник и, если вода будет достаточно теплая, заодно и выкупаемся.
Утро выдалось ясное, солнечное, когда мы отправились в путь, и казалось, день идеальный и для яхтсменов, и для пикника. Но к тому моменту, когда мы приехали в другой конец острова и распаковались, в воздухе запахло сирокко. Мы с Теодором прогулялись среди деревьев и вышли к бухте. Море сделалось холодного серо-стального оттенка, ветер нагнал и подкрахмалил белые облака на синем небе. Вдруг над дальней кромкой воды появились три смерча и двинулись вдоль горизонта, похожие на извивающиеся шеи каких-то доисторических монстров. Кивая и раскачиваясь из стороны в сторону, они с лебединой грацией протанцевали слева направо и пропали.
– Ага, – сказал Теодор, с интересом наблюдавший за этим природным явлением. – Никогда еще не видел сразу три смерча. Очень любопытно. Вы обратили внимание, что они перемещаются вместе, как… э-э… как животные в стаде.
Жаль, сказал я, что они не подошли ближе.
Теодор хмыкнул и потер бородку большим пальцем.
– Едва ли смерч стоит того, чтобы с ним… э-э… познакомиться поближе. Помнится, однажды в Македонии один такой… э-э… посетил сушу и оставил полосу разрушений метров двести на четыреста. Даже большие оливы пострадали, а уж молоденькие ломались как спички. А почва в эпицентре впитала в себя тонны соленой воды и стала, сами понимаете, совершенно непригодной для земледелия.
– Слушайте, вы видели эти охренительные смерчи? – спросил присоединившийся к нам Лесли.
– Да, весьма любопытно, – сказал Теодор.
– Мать в панике. Она уверена, что они движутся прямо на Ларри.
– Я не думаю, что они представляют какую-то опасность, – сказал Теодор. – Слишком далеко.
К тому моменту, как мы обосновались в роще на берегу бухты, стало понятно: нас ждет один из тех внезапных и свирепых сирокко, что случаются в это время года. Порывы ветра кренили деревья, море покрылось белопенными бурунами.
– Не вернуться ли нам домой? – предложил Лесли. – Какой уж тут пикник!
– Дорогой, мы не можем, – сказала мать. – Мы обещали Ларри встретить его здесь.
– Если у них еще остались какие-то мозги, они где-нибудь пришвартуются, – предположил Лесли.
– Не могу сказать, что я им завидую, – изрек Теодор, глядя, как волны обрушиваются на скалы.
– О боже, надеюсь, что все обойдется, – сказала мать. – Ларри сделал большую глупость.
Мы прождали час, и с каждой минутой у матери все больше сдавали нервы. Лесли полез на соседний мыс и вернулся с новостью, что он их видел.
– Удивительно, что они так далеко уплыли, – сказал он. – Вокруг все грохочет, и они практически ходят кругами.
Наконец яхта вошла в узкую бухту, и мы увидели, как Дональд с Максом суетятся с фалами и парусами, а Ларри и капитан Крич налегают на румпель и кричат им какие-то команды. Мы с интересом следили за их продвижением.
– Надеюсь, они помнят про риф, – сказал Лесли.
– Какой еще риф? – всполошилась мать.
– Там, под белыми бурунами, скрывается чертовски опасный подводный риф.
Спиро, похожий на загорелую горгулью со свирепым оскалом, всматривался в море.
– Ох, господин Лесли, не нравится мне весь этот, – хрипло прошептал он. – Кажется, они не знать, как ходить под парус.
– О боже, – повторяла мать. – Зачем я только на это согласилась?
В ту самую минуту (и все потому, как мы узнали позже, что Дональд с Максом неправильно поняли команду и, вместо чтобы спустить один парус, наоборот, подняли его) одновременно произошло сразу несколько событий. Паруса вдруг поймали случайный порыв ветра и вздулись. С хрустом, услышанным на берегу, переломилась мачта и вышвырнула за борт Макса. Яхта упала практически набок и, подгоняемая ветром, с громким треском врезалась прямо в риф. Пару секунд она продержалась в естественном положении, а затем, словно потеряв всякую надежду на яхтсменов, томно легла на борт. А дальше – полный хаос.