Тогда сверкнет меч Немезиды над нашими головами, наступит момент возмездия, покарают даже несовершеннолетних пособников такого отвратительного явления, как спекуляция дефицитными товарами во время строительства коммунизма!
Там — все по налаженному, тупо суд и конфискация книг, нам опять ничего сильно страшного, кроме письма в школу и небольшого штрафа родителям, однако, про дорогу на рынок за трубой придется забыть навсегда ради сохранения здоровья своего.
Если книги не удастся сохранить — тогда точно светиться там не стоит.
Поэтому, весь наш побег — это возможность решить серьезную проблему в наших малых силах и неплохо заработать на таком смелом поступке.
Вскоре мы вылезаем около станции и поднимаемся на высокий перрон. Пока ждем электрон на ветру, как можем отряхиваем друг друга от подсохшей в жарком автобусе грязи, остатками снега оттираем мокрую обувь от кусков налипшей земли. Этим же занимаемся и в вагоне, где я даже на эти десять минут пути кладу насквозь промокшие носки на электрическую батарею и примерно прикидываю цену попавших к нам книг.
Некоторые из них примерно по десятке стоимости, однако, большинство — довольно редкие книги, насколько я помню. Значит, весьма дорогие, рублей по пятнадцать-двадцать пять, как я смог расслышать называемые нашим новым товарищем цены.
Точно, судя по ассортименту и поведению, он — не рядовой жулик, самый-самый верхний барыга по уровню блата и возможности покупать книги мимо кассы.
Всего в сумках сорок четыре книги, и влезет туда почти столько же, значит, он продал сегодня тоже не мало. Примерно с девяти утра до двенадцати дня, судя по ажиотажу около его столика, не меньше двадцати штук, а то и все сорок весьма дорогих экземпляров.
Уверен оказался, что сегодня не будет облавы и нарвался на очень серьезные неприятности. Есть над чем нам серьезно подумать, только, пора избавиться от вещественных улик, раз уж мы немного привели себя в порядок, а электричка подходит к перрону Балтийского вокзала.
Надеваю нагревшиеся носки и снова вставляю ноги в мокрые насквозь сапоги.
— Купим побольше газет на вокзале и попробуем просушить обувь, — говорю я Стасу, мы подхватываем сумки и обходим вокзал с правой стороны, мимо входа в метро, чтобы не проходить рядом с отделением милиции с левой стороны и по самому вокзалу не светиться.
Камеры хранения расположены у входа с площади, правда, у нас только две монеты по пятнадцать копеек, поэтому мы скоренько распихиваем сумки по свободным ячейкам.
— Фу-у!!! Основное дело сделано, — я вытираю пот со лба и откидываюсь на стену около окна.
— Жрать охота! И ноги просушить! — мечтательно говорит приятель.
— Теперь можно все! — радуюсь я, когда заглянувший в камеры хранения сержант подозрительно смотрит на нас, поэтому я подталкиваю Стаса на улицу.
Эх, раньше я сам здесь пару недель гражданку держал и переодевался здесь же, пока не нашел на соседней улице имени товарища Розенштейна в последнем доме хорошую женщину, у которой потом вещи пару лет хранил, пока не выпустился из системы. Она здесь дворником работала, с Украины приехала, с Ворошиловградской области и за трешку помогала мне вести активную жизнь на городских улицах по гражданке. Связалась потом с засиженным матерым уголовником, так, наверняка, и пропала с ним по жизни.
Менты, заразы, и тогда постоянно в камере хранения маячили, проверяли, чтобы воровства не было и не очень одобрительно к таким переодеваниям относились, ибо, место все же общественное, сверкать уставными трусами там не положено.
Покупаем сразу же пару тошнотиков на вокзале с лотка и быстренько перекусываем, чтобы первый голод утолить. Пирожки из местного привокзального ресторана и, в принципе, вполне ничего такие, когда горячие, однако, легенды, кто там что в них нашел, ходят очень страшные.
Потом идем в знакомую булочную на углу Обводного канала, там уже объедаемся сдобой и выпиваем по два стакана горячего кофе с молоком, пока ждем электричку в нашу сторону. Я для себя снова вспоминаю цену в двадцать две копейки за такой вкусный напиток, ведь забыл уже.
— А, тут же еще котлетная есть на Шкапина, за баней, — вспоминаю я.
Ладно, потом как-нибудь навестим аутентичное советское заведение из моей курсантской молодости.
С новыми монетами возвращаемся в камеру хранения, раскладываем по ячейкам сумки по отдельности, две я ставлю на свой день рождения, одну на Стасов.
— Что теперь делаем? Вообще, зачем ты сумки скомандовал сюда везти? Почему не в ту кафешку при универсаме, про которую мужик сказал? — наконец то у приятеля прорезались законные вопросы.
— Пойдем на электричку. Вон уже сейчас первая отойдет и там поговорим.
Мы снова сидим в вагоне, отправляющемся даже в Краснофлотск, я опять сушу носки, забиваю в сапоги смятые газеты в большом количестве, сидя по-турецки на деревянном сиденье, чтобы согреть ноги.
— Давай, рассказывай свой план, — требует приятель, так же усевшись, как я.
Рядом с нами никого нет, мы заняли места в третьем, дребезжащем вагоне, где приличные люди стараются не ездить по возможности. Когда вылезем на станции, сначала присмотримся, что вокруг творится и тогда скорректируем свои планы.
— Почему я не пошел в кафешку, про которую мужик сказал? Когда его отпустят — одному богу известно, может, только к ночи и что мы там делать будем столько времени. Придется в подъезде его дожидаться, где-нибудь на чердачной площадке в холоде, зачем вообще нам такое счастье? Как мы потом в город вернемся?
— Да, это не вариант, меня матушка съест за такое опоздание, — согласен Стас.
— Однако, основная проблема не в том, когда он появится и даже не в том, не прихватят ли нас менты в том районе…
— А в чем же? — не понимает приятель, глядя на меня через очки.
— Одно дело, когда он подошел к нам в кафе, где мы сидим с сумками рядом. Тут все от него зависит, как нас наградить, может дать по десятке или похлопать по плечу. Это его район и его книги, как он скажет, так и получится в итоге.
— А в камере хранения он ничего нам сделать не может, тут все от нас зависит, только мы знаем номера ячеек и коды на открытие. То есть, ситуация полностью меняется в нашу пользу и никакая пара бойцов, если он прихватит таких с собой, нам ничего не предъявят, когда рядом постоянно бродят менты.
Что-то я много про бандитов думаю, не те времена еще, как мне кажется.
— Верно. А сколько ты хочешь попросить у этого спекуля?
— Сейчас прикинем. Сорок четыре книги, возьмем в среднем цену по пятнадцать рублей на продаже, итого, шестьсот пятьдесят — семьсот рублей, скорее, немного больше. Многие книги я не опознал, а они могут и по сотке рублей стоить, та же Цветаева или Мандельштам, например. Так что, вполне возможно, наш груз стоит больше тысячи рублей. Но, я хочу попросить у спекуля четверть, как положено при нахождении кладов или немного поменьше. Сам понимаешь, проделать такой трюк в камере хранения можно без проблем. Рублей сто-сто двадцать за наши услуги, минимум, еще смотря на его поведение.
— А если оставить книги себе? — вопрос у Стаса злободневный, конечно.
— Оставить и кинуть мужика? Тоже можно, сами распродадим книги не спеша, — я до сих пор помню одну подворотню на Литейном, где сдал перекупам несколько книг из нашей семейной коллекции первой супруги.
— Рядовые книги можно сдать быстро, дорогие уже потом, когда более-менее разберемся в таких делах. Сейчас у нас есть возможность подумать до завтрашнего утра, а вот в кафешке при универсаме ее точно бы не оказалось.
— Да, мудро ты придумал с камерой хранения! — Стас с восторгом смотрит на своего умного подельника.
Знал бы он еще, какой я опытный в таких делах, смотрел бы с еще большим восторгом, впрочем, пора надевать сапоги, скоро станция Ульянка.
— Стас, собирайся, мы выходим, — говорю я приятелю.
— Снова на это поле вылезать? — с некоторым ужасом пугается он.
— Клада без этого поля Дураков не найдешь! Ты же хочешь найти клад? И пять сольдо? — вопрос, конечно, риторический.
Глава 14БОЛЬШАЯ УДАЧА
Электричка со свистом не спеша разогналась и улетела вдаль, мы посмотрели по сторонам с перрона и спустились за платформу, чтобы лишнего не светиться перед чужими взглядами.
Вышедшие с нами несколько человек перешли дорогу и скрылись в микрорайоне, в сторону рынка никто не двинулся, да и нет там никого.
Думаю, даже в торговый день все к двум часам заканчивается в такую зимнюю пору, а сейчас уже три часа.
Тем более, после облавы и выписываемых на конвейере протоколов и постановлений все активные торговцы сейчас получают свои приговоры. Счастливчики же, которым удалось скрыться, радостно отмечают свою удачу и пока не собираются больше рисковать. Пока не собираются, но, к следующей субботе соскучатся по острым ощущениям и хорошей прибыли.
Так что, мы в гордом одиночестве перебираемся через трубу и пока ждем, не притаились ли в засаде какие-нибудь менты. Не ждут ли в припаркованной машине без спецрасцветки?
Хотя, что им теперь тут делать? Около пустого поля?
Заодно переговариваясь между собой насчет того, не слишком ли сильно мы рискуем и подставляемся, в гордом одиночестве гуляя по истоптанному полю.
— Мы здесь как на ладони окажемся, когда полезем в эту канаву? Если расскажут этому мужику? — сомневается Стас.
— Ну и что, кто нас рассмотрит так, чтобы описать в подробностях и расскажет тому же спекулю? Никто, да и никому дела нет, что тут ищут двое неприметных пареньков, тем более, после такого шухера есть возможность что-то отыскать среди брошенных ящиков и картонок. Кассету там для магнитофона или еще какую мелочовку, интересную для мальчишек. Хорошо бы, конечно, дождаться первых сумерек через пару часов, однако, нас поджимает время.
— Почему поджимает? — опять не понимает Стас.
— Потому что фонарика у нас нет с собой, а спекуль не вечно же будет в околотке сидеть, рано или поздно составят на него протокол, и он первым делом рванет сюда, если спрятал деньги в канаве. Есть еще шанс, что отправят его на пятнадцать суток за попытку убежать, но, насколько он верный, мы не знаем.