Что же, победа за явным преимуществом, что довольно здорово, сам то я Татарину уступаю в росте десяток сантиметров и в весе столько же килограммов.
Правда, теперь меня, как уже пострадавшего в прежней жизни за то, что я распускал руки, реально волнует, не получил ли парень какие-нибудь серьезные повреждения. В принципе, я не бил его по носу, только по скулам вокруг, там ничего такого опасного нет, да и по силе ударов сильного сотрясения не должно случиться.
Поэтому мы расходимся после уроков, Жека посматривает на меня с удивлением, Стас, уже успевший понять по прошлым событиям, что я сильно изменился, по-дружески поддерживает меня морально, как и некоторые одноклассники.
В смысле, что Татарин сам напросился на хорошую трепку.
Это то я и сам понимаю, поэтому решаю не переживать о случившемся, пока не узнаю что-то тревожное о здоровье одноклассника.
В школу на следующий день парень не пришел, однако, наша классная уже полностью в курсе, что случилось в туалете, сразу же оставляет меня на разговор после уроков. Парни, как положено, поделились увиденным с девчонками, девчонки напели класснухе всю историю на ушко, так что, я особо с ней не спорю, но и не соглашаюсь ни с чем. Молча выслушиваю взрыв негодования и ухожу, не сказав ни слова, чем привожу в полный восторг моих приятелей, подслушивавших наш разговор у приоткрытой двери.
Оправдываться, что он первый пнул мой портфель и я просто вышел вместо собравшегося драться Стаса — нет никакого смысла.
Класснуха во всем обвиняет только меня, чему я не удивлен совсем и даже откровенно грозит мне пролетом мимо комсомола, на что мне вообще наплевать теперь.
Вот так молодые упертые бойцы начинают строить свою хулиганскую историю с первой серьезной победы, наивно думая, что пара тяжелых ударов решает все проблемы, однако, я уверен в обратном. Что распускание рук решит тебя самого.
С другой стороны, теперь ни у меня, ни у того же Жеки больше не будет проблем в классе или с другими восьмиклассниками. Все скоро узнают о том, что Татарин не ходил в школу почти неделю именно после моих ударов, а подзуживаемые постоянно вредным Клисиным двоечники не захотят попасть на место Татарина.
Драться у нас принято один на один, так что шансов у них нет.
Глава 16ПРЕДМЕТНЫЙ РАЗГОВОР
Уважаемые читатели! Данная глава — своеобразный ответ одному из читателей, довольно настойчиво уговаривающему меня вернуться к спекулянту и оформить явку с повинной. Из-за возможный проблем с ним и его предполагаемой крышей, хотя, автор знает, что в 1982 году это была просто стихийная барахолка и никто массово не платил отсутствующей еще тогда в организованном виде братве. Впрочем, какие-то криминальные знакомые или коррумпированные сотрудники милиции в приятелях у него могут оказаться. Поэтому я слушаю его слова от другого персонажа и даю ответы по своему взрослому разумению.
После такой убедительной победы с последствиями отношение в классе ко мне изменилось заметно.
Да, так и случилось, и в лучшую и так же, как не печально, в худшую сторону.
Те ребята и девчонки, которые хорошо общались или дружили с Татарином, постарались показать мне, что не одобрили такое избиение и отдалились от меня, это я почувствовал вполне наглядно.
Они у нас составляют группу самых модных и продвинутых ребят, ведут классные дискотеки и в музыке явные авторитеты, что довольно важно в наше время и в нашем возрасте.
Ну, было бы важно, если бы я продолжил учиться в школе. Впрочем, я собираюсь обеспечить музыкой себя сам, и довольно скоро, это важная часть жизни любого подростка, а советского — особенно.
Сам Татарин, кстати, никак не показывает обиды на тумаки и ведет себя по-мужски. Мы здороваемся вполне нормально, однако, дружбой не пахнет, что мне вполне понятно.
Слишком я его все же побил, совсем в одну калитку и без шансов. Серьезно ударил по самолюбию парня. Если бы он хоть пару раз успел приложиться ко мне, наверно, всем им проще оказалось бы пережить такой исход. Не знаю точно, почему он отсиживался почти неделю дома, из-за синяков или легкого сотрясения мозга. Наверно, из-за всего вместе.
С другой стороны, я и так не слишком часто общался с ними. Хотя, разговор ребята по-прежнему поддерживают, однако, сами не проявляют инициативу и отвечают очень нехотя.
Зато, у группы двоечников я стал заметно популярнее, здороваются они теперь со всем уважением и на Жеку не лезут, когда я рядом нахожусь.
Наглядно видно, куда ведет по жизни путь сурового бойца и непобедимого драчуна…
Да и остальные приятели и друзья просто приняли теперь новое состояние дел и общаются примерно так же, просто не заходя дальше безобидных шуток и подколок.
Я же веду себя по-прежнему, ни на кого не давлю неожиданно появившимся авторитетом и не пытаюсь что-то доказать силой.
Правда, мне пришлось принять участие в неожиданной дискуссии, уже не в школе и не с класснухой, которая сразу же перестала зазывать меня в комсомол.
Впрочем, я уверен, что не ей что-то решать в таком всеохватывающем советскую молодежь процессе, как прием в комсомол новых членов согласно графика.
Скажут принять сверху и так же, пусть и с недовольным лицом, она предложит классной ячейке порекомендовать и принять.
Дискуссия произошла по вине Стаса, реально опасающегося проблем из-за нашего поступка со спекулянтом и доверившего нашу тайну своей любимой тетке, у которой сожитель — бывалый по жизни человек.
Бывалый, конечно, для тетки и восьмиклассников. Для меня уже не совсем, однако, поговорить оказалось интересно…
Я даже пока не стал выдавать лещей приятелю за строго запрещенную болтовню, самому любопытно оказалось послушать, как все наши поступки разложат переживающие за него люди с опытом.
Хорошо, что про найденные деньги Стас не стал упоминать, вопрос только о книгах обрисовал перед теткой, а та уже привлекла как бы бывалого мужика, своего нового возлюбленного, который ходит в загранку.
Мы добрались до ее квартиры на Ленинской улице и расположились на кухне.
Мужик, довольно крепкий и достаточно матерый, сам все же не сидел по-настоящему, поэтому о понятиях и всяких раскладах знает постольку-поскольку. Они с теткой попивают винцо типа «Лидия», нам не предлагают, да я и не прошу. Обхожусь чаем с купленным нами со Стасом самым дорогим тортиком и слушаю мужика:
— Так то, конечно, все некрасиво получается. Вы предложили помощь пожилому человеку и его же думаете ограбить. Не по-человечески это.
— Ну, может и не по-человечески, пусть этот пожилой человек — матерый спекулянт, что, кстати, уголовно наказуемо серьезным сроком в колонии по нашим справедливым законам. Однако, мы спасли его от такого лишнего приключения в его немолодой жизни и это тоже стоит учитывать, — уверенно начинаю я, — Зато, по понятиям то все вполне нормально. Грабануть барыгу или спекулянта жирного — это как раз в тему для блатных, — отвечаю уверенно я, — Он не на прогулке там оказался, в отличии от нас. А цинично и в особо крупном размере занимался спекуляцией дефицитными книгами. Наверняка, у него уже имеются проблемы с законом и получит он по максимуму. Если, конечно, не имеет крутых выходов на суд и прокуратуру. Книги и так бы конфисковали в любом случае, да еще посадили бы года на четыре. Считай, что мы спасли его от срока и просто подняли эти вещдоки с земли вместо него. Тоже рисковали нешуточно, убегая от милиции и оказывая ей пассивное сопротивление, с предметами преступной деятельности в руках.
Мужик смотрит на меня с удивлением, как и Стас со своей теткой.
Я понимаю, что говорю слишком уверенно и знающе для простого советского подростка, не имеющего никакого отношения к блатному миру. Никакого видимого отношения, мало ли, кто у меня есть из таких знакомых.
— Послушай, паренек! Вы обнесли барыгу, сами не являясь кем-то в блатном мире. Барыга может подать в милицию заявление о грабеже, которого по факту не было, он его может придумать вполне. Что у него подростки под угрозой тех же железных прутьев отняли немного денег и несколько книг, которые он купил на том же рынке, — выкладывает такую версию сожитель, пытаясь взять меня на испуг.
— Не обязательно быть кем-то в блатном мире, чтобы кого-то ограбить, за это нам не предъявят точно, даже если мы попадем в тюрьму, — разбиваю я его слова.
— Потом он то может придумать, что угодно, однако, по факту он отдал нам свои сумки с книгами абсолютно добровольно, еще и попросил об этом. Какой грабеж, какая кража? Нет никакого состава преступления, может, только злоупотребление доверием. Да, мы злоупотребили его доверием, пожалуй, так можно охарактеризовать наше деяние. Это все всплывет точно, если он даже додумается прийти в милицию и попробовать подать такое заявление. Однако, никуда он не придет, потому что не писал заяву в том самом отделении, когда его задержали. А придумывать на нас что-то потом, когда у нас есть алиби, что мы сидим дома постоянно, это совсем глупо. Еще и потому, что сейчас его оштрафуют или посадят на сутки, как наверняка неоднократно попадавшегося на рынке раньше. А если это дело всплывет, а мы дадим показания о том, как он продавал книги при нас и за сколько именно, ему срок светит серьезный. Так-то нас еще сотрудники поблагодарят в итоге, ибо, именно на наших показаниях он отъедет в места отдаленные.
— Так что, никуда он не пойдет, а если и пойдет, его менты просто на хрен пошлют и посмеются над дураком, — уверен я в своих словах, — Что два школьника испугали матерого спекулянта под сотню кило весом, сами ему по пояс едва достают при этом.
— Может через знакомых в милиции составить фоторобот и тогда вас будут искать по всей области, — не сдается взрослый мужик. Интересное предположение, кстати.
— И как он нас найдет? По фотороботу и паре чужих имен? Еще по тому знанию, что мы живем в области, если не наврали, конечно. А кто его делать будет, этот фоторобот? В милиции дело необходимо заводить по-настоящему, чтобы фоторобот составлять. Это нужно, чтобы его нашли с пробитой головой, тогда и дело заведут, и робот составят. Пойдет он на такой эксперимент, своей башкой рисковать? — спорю дальше я.