Зарабатывая при этом в разы больше, чем он сам, то есть, именно, что «делая» деньги, а не мантуля в промзоне на дядю.
Из пятидесятых-шестидесятых-семидесятых годов эти понятия, принесенные в теперешние восьмидесятые, воспитанные развитой пропагандой одного очень интересного теперь для историков социального строя.
Только, времена на дворе другие и понятие «сделать» стало гораздо престижнее, чем «заработать» или «заслужить». Однако, мои родители от такой жизни очень далеко, у них нет никаких знакомых в магазинах и КБО, никакого доступа к дефицитам, что выкинут в каком-то магазине или на что придет очередь — тому и рады. Просто и честно трудятся на своих производствах, как подавляющее большинство остальных советских людей.
Удалось все же большевикам воспитать такую общность — советский народ, правда, понятие это — оно больше именно к славянским народам относится.
У других народов все же немного не так, хотя, в игры с коммунизмом и его понятиями они играют гораздо изобретательнее, однако, всерьез его не воспринимают.
— Ну, хорошо, давай поговорим, сын. Раз уж ты стал такой большой и споришь с отцом, — начинает разговор отец.
— Подожди-ка, папуля. Позвонить мне нужно, — вспоминаю я, что после вчерашнего вечера щедрых поцелуев не стоит надолго оставлять Юлечку без присмотра, обязательно нужно подогревать отношения.
Девушка должна получать все, что положено такой известной в четвертой школе красавице от влюбленного не на шутку подростка, все эти признания и ласковые слова. С таким обхождением проблем не будет, намурлычу все, что ей требуется. Да и деньги завелись у меня нормальные, и на раскрутку хватит, и побаловать подругу можно.
Разговариваю пять минут, все сказал, как она хочет слышать, никаких мальчишеских глупостей и дерзостей, заодно договорился на прогулку в три часа дня. Еще намекнул на подарок к восьмому марта, погуляем по магазинам, возможно, ей что-то понравится. Если же такого не найдется, тогда можно вспомнить популярный лозунг:
— Книга — лучший подарок!
Книг у меня со Стасом много, спасибо попавшемуся очень вовремя под руку спекулянту. Есть возможность для маневра, тем более, он пока на распространении эротических материалов среди школьников плотно работает, насчет целевой реализации книг еще ничего не придумал.
Потом я сажусь напротив отца и слушаю его:
— Сын, мне кажется неправильной твоя идея уехать в Ленинград. Ты еще такой юный и неопытный, — ну и все в таком духе.
То, что именно я, наоборот, очень такой опытный, пока не стоит доводить до отца, не понятно, как он отнесется к тому, что в теле сына засел взрослый мужик, непонятно как туда забравшийся.
Да и опытный я, откровенно говоря, для своего времени больше, про жизнь в эти годы серьезно позабыл, тем более, доучился в комфортной атмосфере небольшого города до десятого класса, после чего так же легко перешел на государственное содержание в закрытую военную структуру.
Да, жизнь на улицах большого города для меня в новинку теперь окажется.
И, конечно, в ПТУ придется ставить себя пожестче, чем в той же военной системе. Там то курсанты и люди гораздо более приличные по жизни, особенно доминировать над кем-то не принято. А вот в общаге профессионально-технического училища или в нем самом все не так мягко окажется, впрочем, я готов к такому.
Приятель из Пушкинского строительного рассказывал, что у них за колбасу на КМБ поначалу дрались, у нас такое точно бы не прокатило. Все-таки уровень самосознания повыше будет, такие колбасные разборки только привлекут к тебе общее презрение.
Попался у нас как-то на воровстве из-за укладок парень из соседнего взвода. Впрочем, давно за ним это подозревали, однако, поймали с поличным только на третьем курсе. Сразу же отчислили из системы, хотя, он тоже был спортсменом, целый мастер спорта международного класса по подводному плаванию.
Постоянно первые места на всех соревнованиях занимал для училища.
Он еще потом попробовал восстановиться в училище и доучиться, начальство решило бывшую роту спросить, что мы думает о таком варианте. Мнение оказалось единогласное — воровство не прощается никогда, с такими товарищами офицерам не по пути.
Так что, посмотрю, как с этим делом в ПТУ окажется.
Однако, пора ответить отцу на его слова, раз уж его совсем не убедили мои рассказы о смерти Брежнева и недолгом правлении остальных. Это все начнет реализовываться только в ноябре, а сейчас еще начало марта, поэтому требуется что-то более близкое по временному промежутку.
Придется доставать что-то из семейных секретов и рассказывать отцу, что я такие сны увидел недавно. Наши разговоры с ним до этих времен я давно позабыл, да и не рассказывал мне отец ничего из того, что я знаю теперь.
Ничего про историю семьи, ее украинской ветви, где немало такого трагичного случилось по жизни.
— А давай, отец, я расскажу тебе еще один сон, а ты сам сможешь оценить, насколько сны мне показывают правду.
— Давай. Расскажи. Потом я тебе расскажу, как у тебя жизнь после ПТУ пойдет, — не сдается отец, однако, он не подозревает, что я сейчас выложу ему самому.
— Приснился мне сон, как вы с дедом Романом провожаете тебя на поезд в Ленинград, времени еще несколько часов до его отправления, вы на станции Ржевусской взяли бутылочку и закуску в буфете на вокзале.
Отец смотрит на меня с немалым удивлением, и я продолжаю рассказ:
— Вот тогда дед тебе и расскажет, как он избежал лагерей после войны.
— Почему, будучи сыном расстрелянного врага народа, попав в окружение под Киевом, когда он смог добраться до своей деревни и семьи живым, прожив в оккупации почти три года, был снова призван нашими в армию зимой сорок четвертого года, однако, умудрился контуженным еще и в плен попасть к немцам, почему он не был отправлен в лагеря? При том, что работал он у фермера в Шварцвальде и освободили его американцы, когда из двухсот человек в СССР захотели вернуться только пятеро, по его рассказу.
— Почему его не осудили, хотя, обычно хватало для приговора только одного плена? А у него и ЧСВН, и окружение, и два с половиной года оккупации, потом в плен попал, да еще американцы освободили?
— Не знаешь о таком? — интересуюсь я у отца, но, он удивленно молчит.
Похоже, поражен в самое сердце моим рассказом и даже не знает, как реагировать на такие тайны семьи, которые оказались в открытом доступе теперь.
Людей, чье детство пришлось на правление товарища Сталина, на кривой козе не объедешь и тайны из груди не вырвешь, даже на смертном одре, как у моего отца.
Тем более, его родного деда расстреляли в Умани в тридцать седьмом году, по доносу, возможно, спасающих свои жизнь бригадира и председателя колхоза. Дед работал простым конюхом по профессии, правда, поляком по происхождению, а заявление на него написали украинец с евреем.
Когда на Украине открыли архивы КГБ, дед не поленился и съездил в Киев, где получил возможность ознакомиться с делом своего отца и точно узнал, кто же из односельчан написал донос.
Не знаю, пришла ли тогда жесткая разнарядка на поиск врагов народа или то, что одна из лошадей случайно сломала ногу в ничем не огороженной яме послужило поводом доноса, но, такова историческая правда. Самих доносчиков к тому времени в селе уже не проживало, как и их потомков, так что мстить оказалось некому. Но, прокатившаяся волна поджогов и даже убийств заставила новые киевские власти быстро прикрыть свободный доступ к архивам, насколько я слышал от отца.
Все свои знания я выкладываю отцу под видом приснившихся мне в одну из ночей, все из них, которые он сам расскажет мне через примерно тридцать пять лет, которые сейчас и сам еще полностью не знает.
— Так почему же деда Романа не посадили, когда он вернулся из Германии? — только один вопрос задает мне отец.
Похоже, что теперь он поверил в вещую силу моих сновидений сразу и окончательно, что мне и требуется.
— Собирались, только и у него нашелся свой аргумент. Он достал из обмотки на ноге сохраненный в плену комсомольский билет, ну то, что от него осталось. Поэтому обвинение сняли.
Отец, похоже, встревожен тем, что я знаю столько всякого из истории семьи. Сам то он мне рассказал про расстрелянного деда только через тридцать лет после крушения социализма, а сейчас просто не понимает, откуда у меня такая опасная информация взялась.
Придется ему поверить в мои вещие сны, деваться некуда.
Поэтому он пока перестает меня уговаривать остаться в школе и уходит обдумать мой рассказ.
Я же даю ему прийти в себя и очень хочу посмотреть, что отец сможет придумать для дальнейших уговоров.
Пока же ухожу гулять с Юлечкой, день на улице такой весенний, солнышко светит, хорошенькая девчонка смеется над моими шутками — что еще требуется молодому парнишке для счастья. Да и моему пожилому сознанию тоже нравится продолжать жить, даже в новом-старом теле, когда еще все впереди и никакая совесть о неправильных поступках не напоминает по ночам.
Походили по магазинам, выбор, конечно, скромненький такой везде, мало что просится взять себя в руки. Пока не добрались до магазина канцелярских товаров, там девушку привлекла солидная готовальня в красивой коробке.
— Мне такая в школу нужна, — закусила губу подруга.
Стоит солидная коробка восемь рублей, прямо такое произведение искусства, что глазам страшно. Сколько в ней разных приспособлений для работы с чертежами, я даже ни одного названия теперь вспомнить не могу, кроме пары циркулей.
— Будешь носить такую тяжесть в школу? — спросил я и тут же расплатился за готовальню с большим облегчением.
Подарок найден, можно больше не ломать голову насчет его поисков, а просто и безмятежно целоваться в укромном месте. Потом еще цветочки в сам праздник, какие попадутся в городе, для Юлечки, и моей мамули, и все.
Удивил, кстати, подругу свою тем, что так легко достал деньги и расплатился. Теперь может задаться вопросом, откуда у меня лишняя десятка на кармане, на сына сильно обеспеченных родителей я не похож.