Я не стал больше сдерживать себя, дал организму выложиться на всю подгорающую в венах энергию.
Стукнуло тоже довольно звонко, как хорошая пощечина, гопник даже завыл в голос от боли, видно, что по уху попало совсем немилосердно. На вид ему лет семнадцать, может, шестнадцать, не особенно крупный, зато, тощий и резкий.
Схватившись за пострадавшую половину лица, он присел прямо у решетки, баюкая руками невыносимую боль, а через пальцы потекли первые ручейки крови.
Да, кожу я точно рассек, так ведь и ударил со всей силушки, понимая, что мне требуется обязательно остановить самого наглого и смелого гопника с одного удара. Второй пока выглянул из-за решетки, на вид не такой опасный, лицо потолще и движения не такие настораживающие плавные. Увидел меня, ждущего, когда он вылезет из-за решетки, с хорошим дрыном в руках и в полной готовности ему тоже отвесить, как следует. Рассмотрел еще своего подельника, все так же байкающего половину лица и напрочь забывшего, что требуется делать дальше с жертвой нападения.
По лицу второго я понял, что нападать он уже не хочет, только начал негромко звать приятеля вернуться в подворотню, не осмеливаясь самому дотянуться до того и помочь ему.
Из-за поворота с Садовой свернули в нашу сторону люди, тетка с мужиком, несущим авоськи, куда-то сюда идут и мне бы лучше исчезнуть, пока меня не разглядели внимательно. Пацан этот уже весь в крови, все ладони и на шею натекло, с точки зрения простых зрителей — явно жертва страшного избиения.
Поэтому я посмотрел последний раз на одного и другого налетчиков, повернулся и легко побежал к Фонтанке. Отбежав подальше, через пол минуты я обернулся на пару секунд, увидел, что прохожие остановились около невезучего жигана и о чем-то с ним разговаривают.
Наверняка, ничего про меня хорошего гопники не скажут невольным свидетелям происшествия, впрочем, мне признание от них и не требуется никакое.
Я пересек Египетский мост, дальше уже иду спокойным шагом, потому что посмотрел с высоты моста назад и не увидел никакой толкучки на месте столкновения.
Значит, скорую не вызывают, клиент не совсем дошел до кондиции, скорее всего, сейчас эта тетка оказывает ему посильную помощь и бинтует голову у себя дома. Впрочем, может и оказывает, и скорую одновременно вызывает, если рассечение слишком сильное.
Парень попробует, конечно, отказаться от врачей, ему самому это ни к чему, отмечаться в сводках городских происшествий и давать показания дознавателю. Однако, возможно, что придется зашивать рану, в любом случае посещения больницы не избежать, тогда медики точно сообщат органам о случившемся.
Ладно, что он там наврет, меня не особенно касается. Понятно, что правду точно не скажет никому из органов, что собирался по наводке старших товарищей прижать и грабануть подроста-спекулянта.
Вскоре я сижу в электричке, очень довольный сегодняшней торговлей и сложившейся на редкость удачно схваткой.
Что-то ведь я почувствовал своими взрослыми мозгами, что есть какая-то задумка у моих конкурентов. Типа, добьемся своего не мытьем, так катаньем, не хочешь так книги продать подешевле, тогда просто потеряешь их с концами и все деньги еще вместе с частью здоровья.
Слишком мелкий я для того, чтобы свободно торговать со взрослыми мужиками рядом, так они думают.
По взглядам на мои книги, по интонации предложения о покупке и по тому, как они быстро свернулись и ушли.
И ведь не докажешь ничего потом, что это твои книги лежат у мужиков на сумках, посмеются только и прогнать попробуют малолетку, наградить пинками за ложные обвинения.
Ладно, план у них пока провалился, правда, серьезные проблемы у меня впереди вполне возможны.
Теперь не только мужики-спекулянты на меня косо будут посматривать, еще и пострадавший гопник постарается отомстить серьезно. А это ему не трудно, исправно получая свежую информацию от своих подельников, может кодлу побольше собрать, тогда уже реально прижать меня около ЛОК после торговли. Вид то у меня совсем-совсем не внушительный, а сам занимаюсь такими делами, что жаловаться в милицию не побегу наверняка.
Поэтому, завтра еду торговать, а вот про следующие выходные придется подумать, как следует. С густо перевязанной бинтами башкой и вероятным сотрясением мозга вряд ли пострадавший малолетний уголовник там завтра станет отираться, чтобы отомстить. Придется еще сделать вид перед мужиками, что не догадываюсь, кто гопников по мою душу наслал.
Так и поступил, приехал снова еще раньше, посетил туалет на вокзале, чтобы по нужде не выскакивать из двора. Опять с дрыном под рукой торгую, поставил его у себя за спиной на всякий случай, встал еще от вероломных мужиков подальше, чтобы на моих продажах уши не грели.
Привез все книги подешевле и продаю их немного меньше своей прежней цены, снова отлично поторговал. Из десяти шесть продал, теперь с нашими подарками и продажами осталось всего двадцать книг у меня со Стасом.
Стоял снова до конца, конкуренты уже ушли давно, потом собрался, спрятал деньги подальше и выйдя из опустевшего двора, бдительно осмотрелся, после чего повернул к Никольскому морскому собору.
Постоянно оглядываясь и остерегаясь, добежал до Площади Мира, откуда вернулся на вокзал. Снова двухчасовой переезд с одной из книг в руках, чувствую наглядно, что поездки каждый день утомляют. А ведь есть же люди, которые так ежедневно катаются на работу или учебу.
Правда, устаю я скорее морально — в ожидании облавы, мести гопников или вероятных проблем с покупателями.
Собираемся у Стаса и подбиваем общие доходы вечером воскресенья.
— Смотри, у нас было сорок четыре книги, четыре мы забрали на подарки, я еще продал, — я считаю вслух, — Три, потом две, потом пять, потом четыре и сегодня шесть. Всего двадцать книг в итоге. Денег получилось двести тридцать восемь рублей, из них накладных расходов примерно восемь рублей, — я считаю только те поездки, в которые я что-то продал, — Твоих денег всего пятьдесят семь рублей и пятьдесят копеек, моих — сто семьдесят два рубля пятьдесят копеек, — подвожу я итог.
Стас недовольно смотрит на меня, что уж больно большая разница в доходах. Поэтому я все же некоторое время думаю рассказать ему свое приключение на Литейном, особенно, как трагически получил сотрясение мозга с рваными ранами на голове молодой опер. И что меня ожидало, если бы не получилось убежать совсем.
Да и может еще впереди ожидать, если я с ним встречусь.
Однако, это точно такая информация, которой ни с кем делиться нельзя.
Зато, про гопников, подстерегавших меня по дороге на Балтийский вокзал я рассказываю с чистым сердцем.
— Ого, какие у вас там проблемы! — поражается Стас, — Прямо натравили, думаешь?
— А ты что думаешь? Все очень опасно и страшно, да и пожаловаться некому. Теперь мне там не поторговать свободно, подловят через неделю гопники с Рижского и отмутузят по потери пульса.
— Все рано у меня доля очень маленькая, — замечает приятель, сочувственно помолчав с минуту.
— А кто в этом виноват?
— Кто? — прикидывается дурачком Стас.
— Твой длинный язык, кто еще? Забыл, что ли? Так бы делили на три трети, одну продающему и по одной каждому, тогда бы ты получил на двадцать рублей больше. Купил бы себе еще двадцать пять шоколадок по восемьдесят копеек и сожрал в одну харю, жопа ципками снова покрылась бы, как ты тогда хвастал, — подкалываю я его.
Стас обиженно молчит, критику он очень не любит, однако, быстро отходит. Ведь, вопрос про его деньги стоит на кону.
— А что теперь делать думаешь? Дальше с книгами? — переживает Стас, — И почему так мало денег с торговли получается, мы же рассчитывали на пятьсот пятьдесят рублей минимум по началу.
Намекает, похоже, в ответ за обиду, что я деньги ему не все объявляю и отдаю.
— Потому что я отдаю книги явно дешевле остальных спекулянтов, чтобы они быстрее продавались. Мне тоже не хочется кататься полгода в Ленинград, рискуя каждый раз уголовной статьей. Я же тебе рассказывал, что книги, которым цена десятка, я отдавал поначалу по шесть рублей. Сейчас продаю так же, как мужики, однако, торгуюсь и уступаю по цене, если вижу реальный интерес. Так и остальное я отдаю дешевле, пусть и не на столько.
Я смотрю на недовольное лицо Стаса и продолжаю объяснять дальше:
— Нам по ценам барыги с Ульянки не получится никак продавать, нет ни связей с постоянными покупателями, ни репутации, ни вида солидного внешнего. Тем более, все дешевое уже продано, остались книги, которые он продавал по двадцать пять рублей и выше. Так что, может, они и стоят больше, однако, нам этот локоть никак не укусить. И стоять на улице тоже смысла особого нет, в лучшем случае за день по одной штуке будет продаваться. А риска не меньше от этого.
Стас продолжает недоверчиво смотреть на меня, придется его немного носом ткнуть:
— Если хочешь, ты можешь сам попробовать пройти этот путь. Тебя не посадят, если попадешься, только в военное училище или институт уже не возьмут потом. Из комсомола выпрут, конечно. Будешь пробовать?
Нашего однокашника, Юрку Соколова, так судьба спасла от долгих военных тягот. Зачем-то парень поступил в танковое училище, наверно, блат там какой-то имелся или тоже отец постарался из сына мужчину сделать. Через месяц после присяги пришла информация в училище из МВД, что он в школе фарцевал и, значит, точно попадался на этом деле. Отчислили из училища и отправили его в войска срочную дослуживать, потом он вернулся на гражданку и стал миллионером.
Нет, рисковать будущим приятель не согласен. Думает, что советская власть навсегда, как все мы тогда думали.
В восемьдесят девятом и девяностом годах рабочих еще гнали на партсобрания на родных заводах, я еще работал комсоргом, а на выросших ларьках около вокзалов уже висели охранные грамоты авторитета Малышева, оповещающие население, что пришла новая жизнь и законы теперь другие — бандитские понятия.
Я Стаса хорошо понимаю, однако, и рассказать ему про наше будущее ничего не могу, проболтается сразу же всему свету. Хорошо все же быть взрослым и знать по опыту прошлой жизни все недостатки приятелей и будущих партнеров по бизнесу.