«Вот козел!» — злобно хмурю брови, — «И почему меня это волнует?! Да плевать!»
Макс смакует, это меня гораздо больше остального бесит, поэтому в следующий миг я мерзко улыбаюсь и отрываюсь от зеркала, плавно выпрямляя спину. Смотрю точно в глаза. Закидываю нога на ногу и приподнимаю одну бровь, фиксируя, как взгляд его сам собой обращается ниже. Разглядывает. Врет. И это забавно.
— Если ты хочешь так, пожалуйста, мой милый, но знаешь? Если ты уж собираешься врать, не прижимайся так близко, чтобы в следующий раз я не почувствовала, как жестко у тебя стоит.
О. Да. Шах и мат, сучка! Наблюдать, как его злость снова вырывается и берет в руки весь контроль — просто превосходно, и я улыбаюсь. Улыбаюсь так широко, что щеки болят, свечу ярче солнца, и он неожиданно отвечает. Как раньше. Смешком. Не ледяным, тем самым теплым, настоящим. А потом он делает ход, давая мне понять еще кое что: это не конец, дорогая, так, лишь простой шах, который очень просто исправить.
Макс подходит ко мне вплотную, самолично расцепляя ноги, также самолично и невероятно нагло он их раздвигает и резко дергает меня на себя. Все под его взглядом, от которого я не могу оторваться, и от которого у меня бегут мурашки. Черт возьми…
— Говоришь, могу в тебя кончить? Отлично. Ты же помнишь, как я ненавижу презервативы?
Звучит это как-то настолько смешно, особенно в свете наличия у нас ребенка, что из меня вырывается смешок, который я не контролирую, и почему-то даже не собираюсь его отталкивать. Сюр, бред, но я прикрываюсь игрой и своим абсолютным нежеланием проиграть ее.
«Сомневаюсь, что он станет… эм… да нет, не станет! Сюда войти может каждый, включая его жену, это совсем странно! Провоцирует! Точно! Держись!»
Держусь. Поэтому мы оба молчим, он продолжает сжимать мои бедра, я продолжаю смотреть ему в глаза, когда он тихо шепчет.
— Хорошо, что ты сняла линзы. Карий — не твой цвет.
Дверь за его спиной открывается, спасая меня от глупости «ради победы». Так я прихожу в себя, а Макс резко поворачивает голову и рычит.
— Вышла.
Перечить ему не смеют. Дверь тут же закрывается, а я отстраняюсь, освобождаясь от его рук.
«Боже, что ты вытворяешь…» — но Макс на это не реагирует, хотя снова покрывается коркой льда, усмехается. Благо не так ядовито, как раньше, но все равно недостаточно, чтобы не дать мне возможность снова ощутить пусть легкое, но презрение.
— Слезай с камня, задницу простудишь, идиотка.
Как мило. Забота. Хмыкаю, но следую его совету, мне ведь действительно холодно на нижнем этаже. Теперь я это замечаю, и слегка краснею от осознания того, что всего несколько секунд назад, мне было дико жарко. Макс тем временем снимает пиджак и накидывает мне на плечи, слегка хмурит брови.
— Достаточно было просто сказать, а не наряжаться, как на трассу.
— А ты даешь мне что-то сказать? Ха, очень смешно.
— Все, что ты говоришь, дико бесит меня, а мой сын итак меня боится.
Снова этот взгляд, полный осуждения и вины, от которого я ежусь и опускаю свой в пол. Мария права, он хочет знать, что произошло, но не спрашивает. Почему?
— Я отвезу тебя к себе, не хочу, чтобы Август видел, что его мать синее бомжей на вокзале.
— Не надо утрировать, ясно? Я не такая пьяная.
— Ты еле ноги переставляешь.
— Но…
— Не спорь. Ты сегодня уже получила свой компромисс.
«Ба-лин…» — тут мне крыть нечем. Все получить невозможно, поэтому я следую за ним и молча стою позади, пока он объясняется с друзьями.
Стараюсь абстрагироваться от взглядов и прочего, вместо этого разглядываю фойе. Красивое, богатое, элегантное — Марина все-таки спец в гостиничном бизнесе, как и во много другом тоже. Например в подставах…
«Интересно, это была все-таки она?» — думаю, сидя на переднем сидении его машины, хмурю брови.
Я очень сомневаюсь, что он знает. Конечно нет. Кошусь на его профиль, Макс, думаю, чувствует это, но не подает виду. Он только выбивает ритм на руле, придирчиво разглядывая пробку, и я расслабляюсь и подтыкаю голову рукой, чтобы дальше пойти на еще один компромисс. Рассудив, что это вроде как «положительного» подкрепление удачной для меня динамики, я тихо говорю.
— Он любит смотреть разные, познавательные шоу.
Макс резко замирает, а я выдыхаю и хмурю брови, продолжая.
— Динозавры — это его страсть. Еще он любит пиратов, но это из-за Богдана. Тот показал ему «Пиратов карибского моря», когда сидел с ним, еще и разыграл сценку, так что теперь Август от них просто в восторге. Он ненавидит, когда ему в чем-то помогают. Я имею ввиду… в бытовом плане. Август как-то снес у нас дома банку с красками, все залил вокруг, и я хотела вытереть, так он устроил такую истерику. Даже не так… выговор. Отчитал меня, как школьницу, а потом весь день обижался. Это было забавно…
Александровский продолжает молчать, и я бросаю на него короткий взгляд, чтобы убедиться, что он вообще слушает, и тут же внутренне умираю. Макс слушает внимательно, словно ловит каждое мое слово, за что я себя ненавижу окончательно. Представляя себя на его месте, мне все становится ясно. Я бы тоже ненавидела, тоже презирала, мне бы тоже было обидно и больно, поэтому еще тише я говорю то, чего не хотела говорить вообще никогда.
— Это было очень сложно.
Не смотрю. Не хочу смотреть на него, потому что мне страшно. Знаю, что он понял о чем я, но все же поясняю через силу.
— Сбежать тогда… Точнее принять это решение. Мне было сложно.
Макс усмехается злобно, от чего у меня размывается взгляд, и я закрываю глаза, не давая слезам воли.
— У меня не было другого выбора.
— Молчи.
— Макс…
— Я сказал, молчи, — хрипло отбивает, трогаясь с места, — У тебя был выбор, Амелия.
«Нет, его не было…»
Но я молчу, не говорю этого, потому что понимаю — если начну, точно опущусь до заливания этого шикарного салона своими слезами. А это делу не поможет точно…
Он привозит меня в свой пентхаус, о котором без устали говорит Астра. Понятно почему. Помню ту квартиру на пятьдесят втором этаже, помню другие свои пристанища, но это не идет ни в какое сравнение — обстановка просто шикарная. Коричневые, мягкие тона, стильные детали, модные решения — черт, а он знает толк в роскоши. Мы, если честно, попроще, хотя думаю, что у папы примерно столько же денег.
«Забавно так…»
— Твоя жена не будет против, что я нахожусь в вашем доме? — невзначай спрашиваю, остановившись напротив огромного камина во всю стену, на что Макс усмехается и бросает куда-то ключи.
— Она здесь не бывает.
— А что ты сбежал с приема?
— Тебя до странного сильно заботит Ксения.
— А тебя до странного мало.
— Ты ела?
Не ожидаю такого вопроса, поэтому дергаю головой, получая усмешку.
— Просто пытаюсь понять, сколько ты выжрала, раз в таком состоянии.
— Три бокала всего!
— Понятно, значит не ела. Пойдем.
— С чего вдруг такая забота?!
— Не хочу, чтобы Август видел тебя такой.
«Стыдит меня?! Серьезно?!»
— Его здесь нет, и он…
— Завтра ты будешь выглядеть, как дерьмо. Тебе надо поесть.
Этот довод он кидает уже из кухни, оставляя меня здесь одну в пустой, огромной гостиной. То есть без очередного права выбирать, поэтому я иду за ним, злобно раздувая ноздри, а когда попадаю в не менее шикарную и огромную кухню, ядовито усмехаюсь.
— А ты знаешь толк в роскоши.
— Адель занялась дизайном, ее проект.
— Как мило. Адель чем-то занялась…
— Что будешь? — игнорирует колкость, открывая холодильник, я молчу.
Меня бесит, что он опять управляет мной, точнее пытается, и я бастую. Не собираюсь идти на поводу, правда, кажется, слишком это предсказуемо. Макс усмехается и кивает.
— Понятно. Сам выберу.
Выудив тарелку, покрытую пленкой, Александровский убирает ее и ставит в микроволновку, а потом отходит чуть поодаль, быстро нажимая на экран телефона.
— Тебя потеряли?
— У тебя словесный понос что ли?
— Ты сам хотел поговорить. Что-то непохоже.
— Передумал. Молчи и ешь.
В этот момент звучит трель, а в животе неожиданно урчит. Это его улыбает, и, как мне кажется, он только и ждет, чтобы я уперлась рогом. При очевидных противопоказаниях — это будет крайне глупо и забавно, понятное дело, и также мне понятно, что упереться сейчас, значит дать ему повод снова надо мной подшутить. Это я позволить не могу, поэтому гордо вздергиваю нос и забираю тарелку.
— Хорошая девочка.
— Раздавай приказы молча.
— Проблематично раздавать приказы молча, Амелия.
— Как и говорить, закрыв рот.
— Ты хочешь поговорить, значит? — усмехается, откладывая телефон на кухонную тумбу, в которую далее упирает руки точно напротив меня, — С чего вдруг, а?
— Ты притащил меня в этот сраный город, заявил, что хочешь поговорить «долго и не особо приятно для меня», а потом заткнулся. С чего вдруг, а?!
Гневно смотрим друг другу в глаза, долго и не особо приятно, но не только для меня. Спорю на что угодно, для него сие действие тоже не прогулка под луной, и когда он цедит сквозь зубы, я в этом только убеждаюсь.
— Я хотел поговорить, но потом понял — все, что ты говоришь, как и звук твоего голоса, так сильно меня бесит, что я убить тебя готов. Сейчас мы наедине, и нет здесь никаких факторов сдерживания, а я не хочу перегнуть, понятно?! Ты единственный мостик к моему сыну, которого ты украла у меня!
— Я у тебя его не крала!
— Ты просто мне не сказала о нем! — повышает голос, сильнее сдавливая мраморные края, — А потом сбежала! Нет, стой, ты не просто сбежала! Ты заставила меня думать, что умерла! Представляешь себе, каково это было видеть «твое» тело в том лесу?!
— У меня не было выбора!
— Закрой рот с этим дерьмом! Был! Ты его сделала!
— Ты бы его убил! — отчаянно ору, заставляя Макс вдруг отпрянуть и застыть.
Так мы проводим еще одну минуту: он с неверующим взглядом, я тяжело дыша, пока первая не нарушаю эту тишину.