— Ты его не хотел. Ты сам так сказал. Помнишь, как ты возил меня в ту квартиру, где собирался трахать в перерывах между своей женой, а?! Ты помнишь, что ты тогда сказал?!
— Ты уже тогда знала? — бесцветно и тихо спрашивает, я отворачиваюсь, но злобно киваю.
— Да. Я узнала накануне.
— Те тесты…
— Да. Я просила их, чтобы убедиться точно.
— И ты не сказала… твою мать!
Сильным махом руки, Макс сносит с тумбы все, что там есть: вилки, масло, свой телефон. Грохот стоит просто кошмар, и я сижу, испуганно глядя из под ресницы, как Макс упирает руки в тумбу и тяжело дышит, молчит, старается сдержаться?
— Ты сказал, что дети тебе не нужны. Ты бы заставил меня его убить, — тихо продолжаю, цепко следя за ним издалека, — Мне было всего восемнадцать, Макс. Ты бы продавил, а если бы я пошла в отказ, мог бы и подсунуть чего…
Зря я это сказала. Макс медленно поднимает голову и смотрит на меня так, как когда-то смотрел лишь раз — перед тем как дать мне пощечину. Черт… тормози…
— Что ты сейчас сказала?! — еле слышно произносит белыми от злости губами, и я отстраняюсь еще сильнее, оправдываюсь…
— Ты сделал мне укол, о котором ничего не сказал. Что мне было думать?
Но не помогло. Макс резко подскакивает ко мне и хватает за горло, сильно сжимая и дергая на себя так, что мы почти упираемся друг другу в носы, а мое сердце замирает. Я вообще теперь не из пугливых, если честно, но оказаться в клетке с тигром один на один не была готова. Черт…
— Считаешь, что я бы подсунул тебе таблетку, да? Что я бы узнал о ребенке и…
— Это не имело значения. Ты был прав — я сделала выбор. Я выбрала своего сына, и знаешь что? Была бы у меня возможность все переиграть, я бы все равно выбрала его. Потому что я всегда буду выбирать его! Всегда!
Хватка неожиданно расслабляется, а пощечина, которой я честно жду, не следует. Кажется, мои слова сработали, не знаю почему, но сработали. Я берусь за его руку и отстраняю ее от себя без проблем, а потом смотрю ему в глаза гневно и твердо.
— Я должна была защитить своего ребенка. Любыми способами.
— Защитить от меня?
Его голос потерял в одночасье весь запал, стал таким тихим, бесцветным, таким… острым. В нем крыло столько боли, столько обиды, столько сожалений, как и в глазах. Они были наполненным до краев этой едкой, разрушающей силой, и мне стало так его жаль. Аж до слез. Они срываются сами по себе, а мне остается только быстро смахнуть их и сказать, наконец, правду.
Я раскрываю свои ладони и направляю их на него, чтобы показать память, которая осталась с той страшной ночи — огромные шрамы от ножа, за лезвие которого я хваталась, лежа на холодной, промозглой земле.
— Той ночью меня на самом деле пытались убить, Макс, и если бы не мой отец, о котором ты говоришь с таким пренебрежением, меня и Августа бы здесь не было.
Он молчит, почти не дышит, тянется к моим рукам, но я сразу их убираю и отталкиваю его, поднимаясь со стула.
— Спасибо за чудесный ужин и разговор, комнату найду сама.
Сбегаю, потому что не могу больше выдержать. Потому что мне больно. Потому что снова страшно. Потому что воспоминания, которые я так сильно хотела бы забыть — возвращаются с такой силой, что даже в эту майскую, теплую ночь, я чувствую дыхание сухого мороза и смерти.
Глава 5. Шрамы
Такой мороз, что коль убьют, то пусть из огнестрельного оружья.
Иосиф Александрович Бродский
Амелия; 23
Я бегу. Бегу быстро, как могу, а вокруг стоит тишина. Мертвая тишина, что, кажется, обычно живой лес — это не лес вовсе, а декорации. Деревья — ненастоящие. Они пластиковые. А вот слезы настоящие. Они замерзают на моих щеках, оставляя шрамы, глубокие следы из жгучего льда, царапают сердце. Оно колотится. Я не могу дышать от этого ритма, хватаюсь за бутафорию, впиваясь в нее ногтями до боли. Кора из-за мороза стала, как сталь. Она, словно кинжалы, режет, причиняет боль. Снова. Снова. Снова. Все вокруг будто только этого и хочет — убить меня, но больше всего он. Огромный человек без лица, но с ярким, красным пятном. Я вижу его. Он идет за мной. Идет без проблем, и если я пробиралась сюда по сугробам, они перед ним расступаются. Его шаг огромен. Его ноги, как ходули. Он — великан. Преследует меня, куда бы я не свернула. Идет-идет-идет, а я бегу-бегу-бегу, пока не чувствую, как меня хватают.
Резко вскакиваю, тяжело дыша. Вокруг все еще темнота, но теперь я слышу посторонние звуки города, чувствую дуновения ветра, а значит, что я жива. Я здесь. Пусть я и не сразу понимаю, здесь — это где? Но я жива, и это самое главное.
Успокаиваюсь достаточно, чтобы сморгнуть свой самый страшный кошмар, но натыкаюсь сразу на другой. Макс сидит на кровати рядом, хмурит брови, и я вздрагиваю.
— Твою мать!
— Ты кричала.
Господи… натягиваю простынь до подбородка, я же под ней совсем голая, хмурюсь, смотрю на него исподлобья.
— Мне приснился кошмар.
— Я?
— Ты кошмар в моей реальности, этого достаточно, чтобы во сне меня не доставать.
Усмехается и пару раз кивает, медлит. Я знаю, что он хочет что-то спросить, но не уверена, что хочу услышать, поэтому молчу. Жду. И он тихо говорит.
— Я чертовски зол на тебя, и мне очень сложно это сдерживать, Амелия. Я совершенно не знаю нашего сына и как с ним общаться. Миша вышел из ситуации так легко, а я онемел. И из-за этого злюсь только сильнее.
— Ты научишься.
— Он меня боится.
— Неправда. Он стесняется, но он тебя не боится. Я ему о тебе рассказывала.
— Что?
— Что ты шпион.
Макс на секунду застывает, и это так смешит, что я не сдерживаюсь. Жму плечами, тихо хихикая.
— Он думает, что папа был шпионом, так что нормальное объяснение.
— Шикарно просто.
— Я не говорила ему ничего плохого о тебе. Никогда.
— И давно он обо мне знает?
— Когда начал задавать вопросы, я почти сразу и рассказала. Лет с двух примерно.
— Пока мы ехали в Москву, он молчал всю дорогу. Потом тоже. Впервые, я услышал его голос, когда ты появилась.
— Он стеснительный, Макс. Сейчас слишком много новых впечатлений, людей. Дай ему немного привыкнуть и прекрати вести себя, как льдина. Улыбайся хоть иногда.
— У меня много поводов улыбаться…
— Сарказм?
— Пятьдесят на пятьдесят, — говорит, поднимая глаза, а потом вдруг добавляет, — Не отнимай его у меня.
— У меня такой возможности нет.
— У тебя одной она есть. Он реагирует на тебя. Как ты себя ведешь, так и он, будто считывает. Я прошу тебя, не настраивай его против. Пожалуйста. В прошлом я допустил много ошибок, но… черт возьми, Амелия, это мой сын.
Мы молчим достаточно долго, чтобы он решил — разговор окончен. Макс собирается встать и уйти, но я неожиданно хватаю его за руку и тихо прошу.
— Не уходи, пожалуйста. Посиди со мной. Мне страшно.
Что. Я. Делаю. Боже… как это убого и глупо, но этот мороз… Я все еще чувствую руки этого ублюдка на своей шеи, и от этого хочу рыдать. Какой-то триггер сработал, и теперь, все то, что я так успешно хоронила, вырвалось из недр, захватило. Мне нужен кто-то рядом, просто необходим, и, кажется, Макс это понимает.
— Тебе нечего бояться, Амелия. Ты в безопасности, и тебя никто не тронет.
— Только ты?
Задумывалось, как шутка, но вышло косо. Макса это задело, он отводит взгляд, хмурит брови, а я хочу было объясниться, но он успевает раньше.
— Я никогда тебя не ударю. Этого больше не случится, я дал тебе слово тогда, и оно не потеряло своего веса.
— Но хватать буду?
Боже. Да кто меня тянет за язык?! Макс смотрит на меня в ответ, неожиданно теплеет и даже слегка улыбается, а потом тихо шепчет.
— Ты изменилась, но это, кажется, никогда не уйдет, да? Говорить все, что в башку взбредет? Или так ты прощупываешь мои намерения?
— Возможно и то, и другое.
— Прекрасно. Спасибо за правду, и лови такую же в ответ: да, я буду тебя хватать столько, сколько смогу. Потому что я так хочу.
«О господи. Он что со мной флиртует?! Это же не угроза точно! Не она! Он… и взгляд этот его… игривый… С ума сошел?!»
Резко сжимаю одеяло сильнее, хмурюсь больше, Макса это веселит. Он встает с постели, но не уходит, а пересаживается на кресло рядом и кивает.
— Спи, я буду здесь.
Хочется сказать что-то еще, да погаже, но я слишком потеряна для этого. Я слишком… шокирована, а больше всего тем, что мне этого не хватало. Его.
Ложусь, укрываясь одеялом, но смотрю на Макса — он отвечает, а самое смешно, что весь мой ледяной ужас отступает на шаг в темноту. Меня снова шокирует, но я чувствую себя в безопасности. Так глупо… а, кажется, правда, потому что я засыпаю быстро и сплю спокойно. Возможно впервые за многие годы…
— Я хочу поговорить о том, что было вчера.
Так начинается мое чудесное утро, и я перевожу взгляд на Макса. Вообще, спасибо ему, подсуетился: когда я проснулась, рядом с кроватью стояли пакеты с одеждой, а когда зашла на кухню, меня ждал шикарный завтрак.
«Прямо по-царски…»
— О чем? О моем трипе в образе шлюхи?
— О том, что случилось тогда.
Застываю на миг над препарацией куриного желтка, а потом и вовсе ее откладываю в сторону, сжимаю руки на груди и жму плечами.
— Нечего рассказывать.
— Да ну? — усмехается, — Ты жива и сидишь передо мной, но кто-то все-таки умер и лежал в том лесу. Это уже тянет на хорошую историю.
— Почему ты спрашиваешь только сейчас? Почему не сразу? Ты же явно этого хотел.
— Хотел, но не давить на тебя хотел еще больше.
— О, какая забота. Ценю.
— Давай без сарказма, окей?
— В нашем случае это достаточно проблематично.
— Ты права, но моя мама сказала верно: мы теперь родители, и нам нужно учиться общаться адекватно. Готова попробовать?
— А ты?
— Если я предлагаю, то да. Логично же, нет?
Чувствую, как его голос становится тверже, и при этом он явно хочет ляпнуть какую-то гадость, но сдерживается, и я улыбаюсь.