— Пойдем скорее внутрь, м? — говорит сыну, слегка его подкидывая, — Там много интересного.
Естественно, что мальчику нужно для счастья, как не личный самолет?! Киплю, глядя им в след, потому что я не воспитываю сына так. Мы тоже можем позволить себе всю ту роскошь, что есть здесь в Москве, но я не хочу, чтобы мой сын стал кем-то типа Адель. Та же в жизни не ездила дальше Рублевского шоссе, и не дай Бог заикнуться при ней о Макдональдсе — будет смотреть на тебя так, будто ты, как максимум чернь, а про минимум вообще молчу.
«Надо будет об этом поговорить…» — думаю, забирая свою сумку и сумку Августа, куда он бережно наскладировал уже любимые игрушки, подаренные еще более любимым «папочкой».
— Госпожа Александровская, — вдруг слышу рядом голос и хмурюсь, оборачиваясь.
«Господи, неужели он потащит еще кого-то из своих родственников?! ТОЛЬКО НЕ МАРИНУ, УМОЛЯЮ!»
Но Марины нет на горизонте. Никого нет. Водитель так ко мне обращается…
— Что вы сказали?
— Я хотел забрать ваши сумки и…
— Нет, как вы меня назвали?
— О. Госпожа Александровская? Максимилиан Петрович сказал, что вы — его невеста. Не волнуйтесь, я осведомлен о приватности этой информации. Мы все подписали контракт и…
Он говорит что-то дальше, но я уже не слышу. Меня, как обухом по голове стукнуло, и это вдруг так внезапно. За неделю я смирилась с тем, что мне предстоит, но слышать…
— Я сказал что-то не так?
— Нет, — тихо отвечаю, поникнув разом, — Все так. Эти две сумки нужны мне с собой.
— Как скажите, госпожа…
Ускоряюсь, чтобы снова этого не слышать. Будто и не мое имя — все не мое.
А самолет шикарен. Я переключаю внимание на него, это лучше, чем копаться внутри своей души, уж точно. Огромные, кожаные кресла, в добавок ко всему диван, да даже не так! Это целая гостиная, будь она неладна. Светлая, красивая, шикарная. Август уже во всю увлечен своим окружением, нажимает на все кнопки подряд, а Макс ему о них рассказывает. Они меня и не видят, когда я опускаюсь на сидение, не видят, когда неловко мну руки и еще раз оглядываюсь. Вдруг думаю, что если бы меня вовсе не было — они бы не заметили, и снова обидно. Аж до слез. Отворачиваюсь к окну, подпирая голову рукой, не реагирую даже когда стюардесса заходит и говорит, что мы взлетаем через пять минут. Лишь когда Август подходит ко мне, я улыбаюсь и раскрываю руки: сын боится летать, и, видимо, постеснялся в этом признаться, потому что забирается мне на колени молча и утыкается в шею. Я глажу его по спине и слегка улыбаюсь, прижимая теснее, потом смотрю на Макса. Он хмурится, не понимает, что произошло, что он сделал не так, но я веду себя, как ребенок, и это признаю. Наверно, когда ты что-то признаешь, то уже на полпути к решению проблемы? По крайней мере мне есть чем оправдать свою дурость — показанный средний палец. Его это, однако, не впечатляет. Он щурится, потом закатывает глаза и сам отворачивается, как надутый пельмень — я улыбаюсь шире. Пусть и маленькая зацепка, но мне она удалась, и будет что вспомнить, когда станет совсем грустно.
Так проходит примерно полчаса, пока Август не привыкает.
— Малыш, надо покушать.
— Не хочу, — бурчит, хмуря бровки, я же слегка его потряхиваю, чтобы вызвать улыбку, и когда получается тихо цыкаю, — Не переживай, хорошо?
Сын мне не отвечает. Вместо того он врезается в меня снова, потом шепчет на ухо горячо-горячо:
— Не говори ему.
И я киваю. Это одновременно мило и забавно, но вместе с тем немного колет: он не хочет его разочаровать, а я, как дура, продолжаю ревновать.
— Макс, ему надо поесть, — говорю, бросая на него взгляд, — Через сорок минут он уже должен будет спать.
Макс слегка кивает и встает, уходит ближе к кабине пилота, где, видимо, находятся стюардессы, и я пользуюсь моментом. Смотрю на Августа и шепчу ему.
— Малыш, поверь, если ты признаешься, он не станет любить тебя меньше. Все чего-то бояться, даже деда боится лошадей, ты же помнишь?
— Папа ничего не боится.
— Это неправда.
— А чего он боится?
В этот момент Макс заходит обратно вместе с небольшой тарелкой, которую я принимаю, вдруг улыбаюсь и переспрашиваю уже первоисточник.
— Макс, чего ты боишься больше всего?
— Потерять свою семью, — сразу же отвечает, и явно хочет прибавить что-то еще, но оценивает быстро — зацепить удалось, поэтому слегка улыбается и добавляет, — И змей. А еще раньше я очень боялся летать.
Август сразу отстраняется от меня и палится. Сейчас я наконец понимаю, о чем все вокруг говорили про меня когда-то — и у него все на лице написано, как и в его вопросах.
— Правда?
Надежда, с которой он смотрит на Макса, умиляет. Я слегка смеюсь, за что сразу получаю суровый взгляд сына, но он быстро отвлекается — «папочка» кивает, присаживаясь на сидение напротив.
— Правда.
— Как тебе теперь не страшно?
— По работе много летаю — пришлось бороться, пока не привык.
— То есть мне тоже надо? Работать, где много летают?
— Тебе надо поесть, а остальное ты перерастешь сам. Ты намного смелее меня.
Краснеет в секунду, глупо улыбается, но сразу тянет вилку на себя, а я снова завидую. Мне бы пришлось уговаривать его поесть еще минут двадцать, а у Макса он фактически с рук готов.
«Боже, да прекрати ты!»
Уложив Августа спать, я еще немного стою в тихой комнате с огромной кроватью. Конечно, куда же без этого?! Частный самолет не частный самолет, если он еще и не гостиница.
«Господи, ну это просто за гранью… Совершенно точно, нам нужно обсудить многое, потому что меня это не устраивает!»
Решительно поправляю блузку и шорты, волосы, а потом выхожу, но словно попадаю в наше лето. Макс сидит за столом, а перед ним планшет. Хмурится, и словно нет ничего вокруг — мне это его состояние прекрасно понятно: он рисует. Так он выглядит всегда именно в этот момент, отдается процессу полностью, а мой запал тушит. Я снова веду себя, как дура — не хочу мешать, хотя он не заслужил милосердия даже в таком вопросе! И все равно иду тихо, присаживаюсь напротив и молчу.
— Хватит пялиться на меня, ты отвлекаешь.
— Нам надо поговорить.
— Не сейчас. Изучи пока это, — двигает ко мне толстую папку, даже глаз не поднимая, — Это брачный контракт. Слышал, что ты закончила юридический? Надеюсь, что не потребуется помощь? Потому что…
— Ой, да завали ты уже.
Снисходит до злого взгляда, который я отбиваю, передразнивая, но быстро теряю интерес — документы для меня сейчас важнее. Там прямо на первой странице черным по белому, жирненько так выделена истина: брачный договор. Правда ведь он. Все правда…
«Твою мать…»
Я, если честно, до этого момента все равно думала и надеялась каким-то боком своего сознания, что все это дурацкая шутка и прикол. Нифига. Макс настроен серьезно на все двести процентов, судя по внушительному списку его имущества. Все перечислил. Нет, серьезно, тут даже коллекция часов есть. Я читаю этот список уже полчаса, глаза аж в кучку, а еще столько условий… Особенно забавен пункт о верности.
«Супруга не имеет права…» — ни на что. Судя по этой писульке, я не имею права ровно ни на что, твою мать: у меня не может быть мужчины, кроме него. За измену чуть ли не смертная кара! Точнее, он грозится забрать Августа и разорвать договор в одностороннем порядке. Я не получу ничего.
«Ха, забавно. Будто мне что-то вообще от тебя надо, козел!»
— Как проходила твоя беременность?
Внезапно. Рассеяно отвлекаюсь от напечатанного каким-то сексистом текста, хмурюсь.
«Что, прости?»
Макс уже убрал свой планшет, теперь, подоткнув голову рукой, наблюдает за мной. Не знаю, сколько это длится, но он явно получает какое-то эстетическое удовольствие, хотя вполне возможно просто смакует свой триумф. Плевать. Я совершенно не хочу в этом учавствовать, поэтому снова утыкаюсь в текст, игнорю — его ожидаемо не устраивает.
— Ты оглохла? — грубо переспрашивает, зарабатывая сполна на мой злой, такой же грубый цык и ответ.
— Нет, я не оглохла.
— Я хочу знать все о твоей беременности.
— Я тоже много чего хочу.
— Что за абсурд?! — закипает, — Зачем вставать в позу?! Просто ответь…
— Что я должна ответить, а?! Как рожать было больно?! Как мне было страшно?! Что?! — я наконец взрываюсь и смотрю на него, как на врага, исподлобья, — Чего ты хочешь от меня?!
Макс молчит, взвешивает услышанное, но через миг его лицо снова трогает мерзкая усмешка.
— Понятно…
— Что тебе понятно?!
— Что ты не дошла еще до тринадцатой страницы контракта. Я подожду.
Вновь подпихивает свою лапищу под лицо, смотрит на меня холено, ждет — я от этого только леденею. Может быть и глупо это — вестись на провокацию, хотя в данном случае, наверно, все же нет. Я быстро открываю указанную страницу, чтобы через миг застыть на месте и потерять способность собирать слова в членораздельное, понятное предложение на пару весомых мгновений.
— Ты… ты охренел что ли? — шепчу, глазам не веря, Макс лишь тихо посмеивается.
— Это стандартное предложение. Я вполне готов увеличить…
— Моя матка не предмет торга!
Вот это я точно взрываюсь, отшвыривая бумаги на странице с «прайсом за ребенка». За мальчика мне полагается миллион, за девочку полтора, если она будет второй, а так тоже миллион, если третьей. ТРЕТЬЕЙ, КАРЛ! Макс откидывается на спинку кресла и спокойно пожимает плечами.
— Я готов говорить и идти на компромисс по поводу любого указанного пункта, но не насчет этого. Я хочу второго ребенка, Амелия.
— Я не собираюсь с тобой спать, а тем более рожать от тебя! Никогда!
— Никогда не говори никогда, или что же? Хочешь прожить без секса всю жизнь?
— Жила как-то пять лет и отлично себя чувствовала!
— Ты кончила, стоило мне в тебя войти той ночью, — резко краснею, — Сомневаюсь, что ты отлично себя чувствовала. Мы будем заниматься сексом, дорогая, и ты родишь мне еще одного ребенка. Потом еще одного.