Макс коротко смотрит на мою грудь, потом резко возвращается к глазам, а словно это испытание. Вижу, как они вспыхивают, из-за чего наконец краснею, но он не разменивается на глупые шутки, а напротив — серьезен, как никогда.
— Я хочу детей, это правда, но я не стану заставлять тебя. Ты захочешь сама.
— Да что ты?! Похоже, что я хочу детей?! — гневно выплевываю, он в ответ только коварно улыбается, делает на меня шаг и кивает.
— Захочешь. Надеюсь, что в этот раз у нас будет дочка. Я очень хочу девочку…
Он снова целует меня, и снова, как бы я не сражалась, исход уже решен. Макс плавно спускается по шее ниже, слегка царапает ключицы зубами, еще ниже. Я упираюсь задницей в стол, цепляюсь за него, пытаюсь оставаться здесь, но от того, как он на меня смотрит уплываю и ничего не могу с этим поделать. Касается совсем слегка напряженного соска, и я тут же вздрагиваю, запракидывая голову назад, слышу тихий смех, а потом шепот.
— Долго ты будешь притворяться, что не хочешь меня? Это просто нелепо…
Резко возвращаю внимание на него, вижу, как он захватывает его губами, и стон сам собой вырывается наружу. Стол сжимаю сильнее, теперь не для того, чтобы удержаться в реальности, скорее чтобы удержаться и не наброситься на него. Макс словно читает это, улыбается, продолжает пытку. Он же действительно ловит кайф и не только от того, что делает сам, но и от того, как я борюсь с собой, трачу столько сил на это, а потом все равно ломаюсь, как тонкая тростинка под шквалом оглушающего ветра.
«Это же просто нелепо…» — отдается в висках, и я вроде как что-то нащупываю в голове, но все прерывается просто: меня спасает вежливый, аккуратный стук в дверь. Макс неохотно отстраняется, оборачивается и лениво спрашивает:
— Да, Аня?
— Максимилиан Петрович, простите, но вы просили сообщить за полчаса до посадки.
— Спасибо. Там все нормально?
— Эм… ну да, конечно, как обычно.
Голос ее какой-то уж слишком неуверенный, и даже мне резонирует, хотя я ее даже не знаю и не запомнила, как она выглядит. Максу тем более понятно, что нифига там ненормально: что-то случилось.
— Аня, что случилось?
— Это не так серьезно, просто… Эм… Пилот говорит, что нет необходимости вас пугать, но вы просили сообщать обо всем.
— Тогда сообщай.
— Были какие-то помехи на частоте, мы не сразу смогли связаться с землей, но они ответили и дали добро на посадку, так что…
— Что за помехи? — перебиваю ее, девчонка сразу замолкает.
Это бесит. Ну конечно! Я же не "Мяксьимилиянь Пьетровичь", мысленно кривляюсь, но сразу смотрю на королеву бала и хмурюсь.
— Скажи ей, чтобы отвечала мне, когда я к неей обращаюсь. Немедленно.
Макс усмехается.
— Заявка на успех.
— Ты слышишь плохо?!
— Нет, я хорошо тебя слышу. Аня, ответь, пожалуйста, что за помехи? — а потом шепотом добавляет, — Вот как надо с людьми разговаривать, хамка.
— Обычные помехи, госпожа… Такое правда бывает, может я просто придаю слишком большое значение…
— Вы слышали что-то вроде постукивания, а потом тихие гудки? Три, если быть точнее, максимум пять, — снова тишина, но, кажется, я лишила ее дара речи просто, поэтому нажимаю голосом, — Да или нет?!
— Д-да…
— Просто блеск!
Прикрыв глаза, я даю себе пару секунд, чтобы сбросить психоз, потом отрываю от лица руки и смотрю на Макса.
— Это отец. На земле нас ждет мой папа.
Глава 12. Запрещенный прием
Любовь высшее человеческое чувство. Оно требует взаимности.
Бел Кауфман — «Вверх по лестнице, ведущей вниз»
Амелия; 23
Вижу, как сказанное его бесит — глаза Макса тут же становятся холоднее льда, а губы растягивает притворная, ядовитая усмешка.
— Я его не предупреждала, — цыкаю, в попытках защититься даже ершусь, — Видимо Богдан мне не поверил. Так что угомонись, ясно?!
— Угомонись сама.
Хамит — ну конечно же! А потом отходит в сторону, бросая в меня мой сарафан.
— Одевайся.
Снова я виновата во всех смертных грехах, и это задевает. Я смотрю ему в спину долго и требовательно, и он, конечно же, знает это, но награждать меня своим вниманием не спешит или вовсе не собирается.
«Господи, ну какой же он мудак все таки!» — и то верно. Хуже не придумаешь.
— Мы должны придумать, что мы скажем.
— Сначала ты должна одеться…
— Может и нет.
Удивляю его настолько, что наша принцесса наконец оборачивается и поднимает брови, а я щурюсь.
— Я прикрою тебя и ничего не скажу, если мы договоримся здесь и сейчас насчет некоторых правил.
Пару мгновений Макс втыкает и молчит, а потом вдруг начинает смеяться и так снисходительно смотрит на меня, протягивая.
— Ты осознаешь, что находишься не в том положении, чтобы ставить мне условия?
— Или это ты не в том положении, дорогой мой, — отвечаю тихо, но твердо, — Мне достаточно лишь слово сказать, и мой отец тебя убьет. На месте, Макс, без выяснения причин. Например о том, как ты снова меня шантажируешь? Снова похищаешь? Или насилуешь?
— Ты обалдела?! — повышает голос и делает на меня шаг, извергая молнии праведного гнева, — Черту не переходи!
— Это я перехожу черту?! Если ты серьезно, то у меня для тебя новости: твоя нарисована где-то в параллельном мире!
Вот он — очередной миг нашего противостояния. Мы зло, даже яростно испепеляем друг друга глазами, убить готовы, и каждый стоит на своем, как будто мы быки и сцепились крепко накрепко рогами. Обычно в такой ситуации сдаю назад я, женщина же должна быть мягче, бла-бла-бла, умнее, но не в этот раз. Сейчас его очередь.
— Ты понимаешь, что моя смерть ничего не изменит? — смягчается, делая шаг назад, — Папка все равно существует, и у меня есть как минимум три человека, которые с удовольствием ее используют.
— Понимаю.
— Об отмене свадьбы речи не идет.
— Это я тоже понимаю.
— Чего тогда ты пытаешься добиться?
— Некоторых границ, которые ты не посмеешь нарушить.
— Каких?
— Первое: ты никогда не коснешься меня без моего согласия. Дай мне слово.
— Я никогда не касался тебя против воли.
— А что в кабинете было, забыл?! Напомнить?!
— Я тебя не насиловал!
— Как это тогда называется?!
— Ты охреневшая сука — вот как это называется! — взрывается и повышает голос, — Ночью ты готова скакать на моем члене, пока не сдохнешь, а днем говоришь, что я тебя изнасиловал?! Ты серьезно?!
— Я сказала «нет»!
— В отеле ты тоже говорила «нет»! Ты всегда говоришь «нет», а сама только и ждешь, чтобы я тебя взял! Или что?! Это неправда?! Снова будешь притворяться?! Будто я не вижу тебя насквозь!
«Вот козел!..» — еле дышу от негодования, хотя на задворках сознания и признаю: в чем-то он прав, чтоб его… Поэтому сбрасываю обороты, серьезно, но тихо говорю.
— Тогда я не хотела.
— Ты играешь со мной, — также тихо отвечает, — А когда я поддерживаю игру — злишься и обвиняешь во всех смертных грехах.
— То, что я сказала один раз «да», не значит, что когда я говорю «нет» — это можно игнорировать.
— Это нечестно.
— Ты мне будешь говорить о честности?!
— Так мы ни к чему не придем, — устало выдыхает и садится в кресло, подперев голову рукой, — И оденься наконец. А то вдруг я снова сорвусь и изнасилую тебя?
Внезапно вижу, что сильно зацепила его, и опускаю глаза в пол. Пару мгновений думаю, тереблю в руках сарафан, а потом снова смотрю и киваю.
— Хорошо. В БДСМ есть такое понятие, как стоп-слово. У нас оно тоже будет.
— То есть ты признаешь, что играешь со мной в игры?!
— Придумывай слово, твою мать, и не беси.
Подавляет улыбку, смотрит на меня долго, потом касается сарафана в руках и кивает.
— Синий сарафан.
— Это говно какое-то, а не стоп-слово.
— Согласен, он меня тоже дико бесит.
Немного потеряно смотрю на сложенную вещь, потом непонимающе на него, но вникать особо желания нет, и я соглашаюсь.
— Считай договорились. Дальше. Ты никогда меня не ударишь. Клянись.
— Я уже давал тебе слово, и ты, твою мать, знаешь, что я тебя не ударю.
— Я хочу…
— Хватит, — грозно обрывает, — Хватит трахать мне мозг, Амелия. Если бы ты действительно думала, что я тебя ударю — сидела бы молча, но нет! Ты трепишься без конца, говоришь вещи, которые никому другому не позволено! Не ври хотя бы себе, что ты меня боишься. Ты, сука, знаешь — со мной ты в безопасности, включая меня самого.
Тирада открывает мне глаза, если честно, потому что я же это действительно понимаю. Он столько раз мог меня ударить, и, будь на его месте кто-то другой, сделал бы это не задумываясь, но Макс не делает мне больно. Физически. Только морально, но это другая история, так? Приходится смиренно опустить глаза, даже не отреагировать на ядовитый смешок, ведь он означает: ага, я так и думал.
— Но тогда ты меня ударил.
— Тогда была другая ситуация, и мы это уже обсуждали, — тускло отвечает, взгляд отводит, но потом еще тише говорит, — Я был зол, а ты продолжала меня провоцировать.
— Это не оправдание.
— Я знаю, но этого больше не повторится. Если тебе будет легче: я клянусь, что искренне даю слово никогда не поднимать на тебя руку, чтобы ты не делала. Лучше? Ты довольна?
— Брачный договор, — хочу побыстрее сменить тему, которая нам двоим, как кость в горле, и приступаю к следующему пункту, — В нем мы изменил некоторые пункты, ясно?! Ты согласишься на все изменения.
— Мы это обсудим.
— Нифига. Ты согласишься!
— Не глядя?! Кем ты меня считаешь? Идиотом?
— Тебе лучше не знать, кем я тебя считаю.
— Но я итак это знаю — увы и ах, у тебя все на лице написано.
— Последнее… — жестко пресекаю его веселье, — Это касается Августа.
— Что с ним?
Макс моментально смягчается и даже подаётся чуть вперед, хмурясь.
— Ты прекратишь его баловать. Я не воспитываю сына так… — обвожу глазами частный самолет, а потом смотрю снова на него, — Считай меня хоть самой дерьмовой матерью на свете, но я не хочу, чтобы Август думал, что он — лучше остальных.