Еще смешнее. Типа «послушная» жена, а у самой чертики в глазах скачут, когда она мотает головой.
— Ой нет, спасибо. Хотя… ужин звучит неплохо. Артур?
Папа игнорирует.
— Артур, ты что опять меня не слышишь?
Молчит. Тогда мама, вечно неугомонная мама, улыбается только шире и заходит с другого конца, обращаясь к Августа.
— Любовь моя, может ты сам спросишь дедулю? У него снова разыгралась выборочная глухота.
— Нет никакой глухоты, — ершится папа, — Я тебя просто игнорирую.
— Дедуля, — ведомый на мамину улыбку, Август словно и не слышит его, хитро протягивая, — Ты придешь к нам на ужин?
— Ну и я за компанию, а?
— Ирис, твою…
Обрывает на полу-слове, а Макс неожиданно прыскает. Зря. Папа медленно переводит на него убивающий взгляд, но ему ничего не остается, как признать поражение: все против него.
— Хорошо, — цедит сквозь зубы, — Мы будем.
— Как чудесно! — словно и не замечает мама, хлопая в ладоши, — Мы на ужине с семьей моей маленькой девочки. Просто потрясающе! Артур! Нужно будет в магазин заехать и купить мне платье!
— О господи…
Ситуация продолжается забавно, в теории. Они идут к большому, черному внедорожнику, спорят, а я смотрю им в след и умираю. Не могу дышать. Сейчас точно разрыдаюсь, поэтому шепчу что-то вроде: заберу вещи, и срываюсь в самолет.
Там, сидя на кровати, я даю себе эту возможность — отдышаться и расплакаться, приложив руку к груди. По крайней мере пока не слышу, что в комнату вошли.
— Мне нужна минута.
— Амелия…
— Просто дай мне эту чертову минуту, Александровский! — рычу, вытирая слезы, но когда все было, как я прошу?
Правильно. Никогда. Макс подходит ко мне, присаживается напротив, кладет свои руки мне на колени. Начинает тянуть. Ближе и ближе, а я вдруг так сильно начинаю его ненавидеть, что дергаюсь всем телом и резко встаю, отходя подальше. Он упирает голову в кулак, пару мгновений сидит так, молчит, но потом тоже поднимается. Мы снова друг напротив друга: я тяжело дышу, он просто молчит. Мне больно не из-за того, что снова призналась ему в любви безответно, даже не из-за того, что он меня вынудил это сказать, а из-за папы. Когда он уходил, то даже на меня не посмотрел, и это хуже всего. Я его разочаровала…
Макс делает на меня аккуратный шаг, но я выставляю руку перед собой и мотаю головой.
— Не подходи.
— Амелия…
— Я хочу, чтобы ты сейчас ушел.
— Давай…
— Синий сарафан! — повышаю голос, он застывает, и теперь я точно знаю — не притронется, поэтому отворачиваюсь, крепко сжимаю тумбу и шепчу, — Просто уйди.
Но вот в чем загвоздка: когда он уходит, мне не становится лучше, а наоборот. Шутка века, не меньше. Получаешь, что хочешь, а потом выясняется, что хочешь обратного, да?
Где-то на дороге в Палермо
Артур с силой бьет по рулю
— Сучонок! Видела?! Ты видела?! Наглый, вонючий ублюдок!
— Артур…
— Ирис, не смей! Даже, твою мать, не вздумай пытаться меня переубедить! — рычит, сжимая кожу сильнее, — Он заставил ее!
— Она его любит.
Тут ему крыть нечем. Чтобы он не делал — Амелия любит этого напыщенного козла. Черт, будь его воля, он бы выпустил ему всю свою обойму прямо в башку, но… перед глазами тут же встает его маленькая девочка. Он хорошо помнил тот вечер, когда привез ее домой. После того, как Амелия все ему рассказала, он тут же собирался ехать в Москву, но она буквально висела на его руке и рыдала в голос: папочка, не убивай его. Папочка, пожалуйста. Папочка, я люблю его. Я не смогу жить, если с ним что-то случится, я этого не переживу! Пожалуйста. Я люблю его…
Эта истерика до сих пор стоит у него в ушах, и за каждую слезу, Артур ненавидит Александровского лютой ненавистью. Он все испортил. Жизнь ей искалечил, просто ради шутки, просто потому что мог. Ублюдок!
Снова бьет по рулю, чтобы хоть как-то скинуть с себя это бушующее, разрушающее чувство, но оно отступает лишь когда его любимая жена кладет руку сверху на его. Они стоят почти в пустыне — нет здесь никого. В таком состоянии ему сложно вести машину, точнее он не рискнет. Вдруг что? С ним же едет любовь всей его жизни, а он ее не подвергает даже гипотетической опасности.
Она же его и смягчает.
— Успокойся, не думаю, что нам есть о чем переживать. Видел, как он себя повел? Как за спину завел? Как смотрел на тебя? А на нее? Думаю, что Макс любит ее не меньше.
— Ирис, ты так наивна…
— Разве?
— Да. Какое это имеет значение? Петр тоже любил Марию. Чем кончилось напомнить?
— Но у Марии не было тебя.
— А что я могу? — усмехается горько, — Видела, что она делает и как говорит о нем? Глаза ее видела?
— Видела… — тихо соглашается, а потом, шумно выдохнув, прижимается к его плечу лбом и шепчет, — Но я и его глаза видела. А Август? Слышал, как он о нем говорит? Прямо, как Амелия о тебе говорила в его возрасте. Папуля то, папуля сё. Ревнует, наверно, дико… Я ревновала.
Артур карикатурно закатывает глаза, и Ирис улыбается — узнает в нем дочь.
— Она так на тебя похожа… думаешь, позволит дать себя в обиду?
— Когда-то позволила.
— Сейчас все иначе. Артур… Давай дадим им шанс? Вдруг… вдруг у нее получится то, чего у нас не вышло? Столько лет без тебя… мне так тяжело было, и я вижу, что ей тоже тяжело. Она по нему скучает, грустит, сожалеет… Может быть… ей не придется ждать пол-жизни, чтобы быть рядом с тем, кого она так любит?
Артур бережно поднимает лицо своей женщины и стирает слезы большим пальцем, а Ирис ему вдруг улыбается.
— Если ты помнишь, то сам был не лучше. Ты меня похитил.
— Я тебя не похищал, — с улыбкой парирует, — Забрал.
— Ох, эта твоя английская способность вывернуть все наизнанку. Удобно…
— Замолчи…
— Давай попробуем, — тихо говорит ему, и Артур также тихо цыкает.
— Ты же понимаешь, что он ее заставил?
— Скорее всего да, но… может он просто по-другому не умеет?
— Меня это не волнует.
— Если не получится, мы всегда сможем ее забрать. Я сама убью его, в случае чего.
— Нет. Это сделаю я, пусть ненавидит меня, но будет в безопасности…
Глава 13. Вилла
Разум не должен вмешиваться в любовные дела. Правильно рассуждает любимая женщина или неправильно — это безразлично. Любовь выше разума.
Джек Лондон. «Мартин Иден»
Амелия; 23
Мы погружаемся в машину в полной тишине, едем тоже примерно в таком же стиле. Август очень быстро засыпает, и я бережно поглаживаю его по волосам, улыбаюсь. Он такой милый, палец сосет, хотя клятвенно заверяет, что нет! Вранье это все! Сказки! Ага, конечно. Макс молчит. Он бросает на нас короткие, редкие взгляды, но не достает — и на там спасибо.
Конечно, когда машина останавливается у огромных, железных ворот, у Августа словно срабатывает будильник — он тут же поднимает голову, сонно потирая глазки кулачком, и тихо спрашивает.
— Уже приехали?
Макс улыбается и слегка кивает, а потом медленно останавливает машину, сделав, по ощущениям, полукруг. Так и есть. Когда я открываю дверь и вылезаю вместе с сыном, вижу, что стоим мы на небольшой, круглой площади — это весьма стандартное решение для подобных домов, а дом… Черт, что надо.
Шикарная вилла на берегу моря. Она из серого, красивого камня, уложенного ровной, горизонтальной плиткой, а внутри… нет, это точно рай. Нас встречает огромная гостиная, соединенная с кухней. Здесь есть и зона-столовая, и диван, слегка «припущенный», «утопленный» в пол и идущий полукругом, и телевизор, как домашний кинотеатр. Мне бы уже привыкнуть к такому размаху, а не могу, особенно когда поворачиваю голову к окнам. Там открывается шикарный вид на безграничное, голубое море, искрящиеся в предрассветных лучах солнца. Оно словно продолжается в бассейне, у которого нет ограждения, что создает некую «иллюзию» уходящую вдаль. Терраса вся обита мягким, карамельным деревом, есть пара кресел-яиц, лежаки, бар — все, что душа пожелает.
— Ва-а-у… как красиво… — шепчет Август, который подходит ко мне, неловко сминая края свитера, поднимает голову, — А когда можно купаться?
— Сначала надо отдохнуть, малыш.
— Мам, но я совсем не устал!
— А кушать хочешь?
— Нет!
— А если папа предложит? — молчит, конечно да!
Бросаю взгляд на Макса. Он сидит на барном стуле, подоткнув голову рукой, смотрит на нас как-то странно, все молчит и улыбается по-дурацки, смущает меня. Я быстро отворачиваюсь и перевожу взгляд на сына, поправляя ему прядь волос, потом тихо спрашиваю.
— А если я очень попрошу тебя покушать?
— А ты будешь?
— Конечно. Папа у нас заботливый, набил холодильник всем, что душа пожелает. Да ведь?
Конечно да. Макс саркастично усмехается, и я беру Августа за руку, подвожу к кухонной гарнитуре и сажаю прямо на нее, а потом открываю злосчастный холодильник. Думаю, что будь он живым — стонал бы от боли, ведь полки прямо ломятся, и я кошусь на Макса.
— Ты весь магазин сюда завез? Ничего не оставил на прилавках?
— Хотел, чтобы был выбор.
— Мило. Август, ну выбирай. Есть йогурт с фруктами, могу сделать тебе кашу. Или, например, омлет? С рыбой? Хочешь?
— Я хочу йогурт с фруктами! — улыбается и по-военному рапортует, подняв ручки к потолку, я тихо посмеиваюсь, достаю продукты, а потом кошусь на Макса.
— Что-нибудь хочешь?
— Тоже самое, если не сложно.
Странный какой-то. Одариваю его непонимающим взглядом, но выяснять причину его такого поведения не хочу — отворачиваюсь и начинаю мыть фрукты.
— Август, попроси папу показать тебе ванную.
— Нужно помыть ручки.
— Точно.
— Хорошо, мамочка. Па-ап?
Они встают и уходят, а я нервно поправляю лямку на сарафане и веду плечами. Напрягает меня это настроение, уж слишком все как-то странно. Когда они возвращаются, я уже сижу на диване и смотрю в сторону моря. Нет, тут правда очень красиво, я так себе и представляла райское место когда-то давно, а самое смешное, что в этих мечтах он был. И дети наши были. Берегись своих желаний, как говорится, ведь вроде мы