— Серьезно?
— Ага.
— И что? Спустила с рук?
— Не, Макс и Лекс вписались за нее, так что Марину указали в качестве консультанта и теперь платят ей процент.
— Ни вашим, ни нашим. Да и…
— Что?
— Макс тебе не говорил, что Марина детей не может иметь?
Я резко поворачиваюсь, а Алена слегка пожимает плечами.
— Она давно это знает, уже лет семь как. Вряд ли женщина, у которой стоит диагноз «бесплодие», способна убить ребенка.
В этом есть смысл. Я хмурюсь, смотрю себе под ноги и думаю о том, как мне ее жаль, о том, что произошло, о том, как хладнокровно все это было организовано…
— Но кто это был тогда? У Макса нет врагов такой давности.
— Это правда. Но знаешь? Если бы спросили меня, я бы поставила на Ксюшу.
Усмехаюсь.
— Его бывшая? Это вряд ли.
— Ты недооцениваешь женщин, Мел.
— Она — отличница, лучшая студентка и вообще…
— Ты тоже.
— Ален, ты серьезно?
— Знаешь? Лекс мне как-то рассказывал о ней… И она ему вообще не нравится. Он говорит, что Ксения… темная лошадка.
— В каком смысле?
— Да в прямом. Она — жестокая и двуличная. Как-то в школе, Макс увлекся одной девчонкой, так Ксения столкнула ее с лестницы.
— Что?!
— Ага. Девчонка ходить не могла — спину сломала.
Стою, хлопаю глазами. Серьезно, блин?!
— Там такой скандал был… — закатывает глаза Алена, — Целая война. Дети то в их школе упакованные, но отец Ксении тот еще гад. Он свой чертов бизнес построил на крови, когда отжимал леса и заводы стольких положил, что Александровский старший ему в подметки не годится. Лекс даже сказал, что Малиновский был единственным человеком, кто его отца пугал…
— И ты говоришь мне все это только сейчас?!
— Успокойся, — выдыхает, — Я их давно уже проверила. Как только услышала, как Ксения любила твоего Макса — она сразу стала моим подозреваемым номер один.
— А как она его любила?
— До трясучки.
— Макс сказал, что они расстались добровольно.
— Это ему так казалось. Лекс в это не верил: она была им буквально одержима. Не просто же так согласилась выйти за него на тех стремных условиях.
— В смысле? О чем ты?
— Макс не хотел жениться, но он ей обещал, поэтому пришел и сказал: мы это сделаем, если ты этого хочешь, я тебя больше не подставлю и не опозорю, но разведемся через пару лет.
— Ты этого никогда не говорила!
— Потому что ты мне запретила! — срывается, как я, потом долго смотрит мне в глаза и уже шепотом добавляет, — Ты запретила даже намекать, что он тебя на самом любит. Я это приняла. Тебе было страшно, что ты ошиблась, тебе было тяжело — это бы давило больше, зачем? И я молчала.
— Но ты ее проверила?
— Естественно. Я вообще сразу проверила, хоть ты и не называла ее имени, а когда узнала еще парочку потрясающих подробностей — поставила ей прослушку.
— Каких подробностей?
— О ее жестокости легенды ходят, Мел. Она как-то уволила весь отдел в газете, включая их беременную руководительницу. Даже глазом не дернула — просто смела. Да при том ни за что… Они немного косякнули, но такого не заслужили — а ей было будто плевать. Она холодная и бездушная машина. Чертова любительница паролей и тайных знаков.
— Что это значит? — тихо спрашиваю, Алена лишь слегка жмет плечами.
— Любит она всякий заковырки, мол, забери документы, но скажи пароль. Что-то типа того…
И все. Тут меня сносит так жестко, что я хватаюсь за раму, чтобы не упасть. Это она. Мой аноним — Ксения.
Как в бреду я хватаю телефон, но папа не отвечает. Максу звонить бессмысленно, он вообще не берет уже несколько часов, а меня начинает колотить. Почему я о ней вообще не думала? Это же было так очевидно, а я совсем вычеркнула ее из списка подозреваемых. Наверно, потому что я думала, что она обо мне и знать не знает? А может потому что Макс о ней никогда не говорил? Точнее говорил, но только хорошее: она мой близкий друг, она мне помогала, она хорошая. Вот почему у меня сложился такой странный образ в голове: она хорошая. Ага, конечно! Это все она! Это всегда была она, а сейчас…
— Ее отец… — проглатываю вязкую слюну, — Ты говоришь, что он…
— Что он чертов психопат? Да. Петра когда не стало — он его заменил, можно сказать. Только тот намного жестче и…
— Где он живет?
— Зачем тебе?
— Потому что я на сто процентов уверена, что Макс сейчас там. И… Ален… — тихо шепчу, глядя ей в глаза, — Я боюсь, что все кончится очень плохо…
Макс; 31
Я иду четким шагом по длинному, мраморному коридору, разнося эхо, наверно, по всему дому. Первым делом я заехал в офис, чтобы закончить все дела. Подписал бумаги. Теперь, абсолютно все, что у меня есть, принадлежит ей и моему сыну — это правильно, но сложно было подписывать заявление о разводе. Это правда было сложно, а выхода нет. Даже если я выберусь живым из этих катакомб, то, что я услышал… Амелия права. Все опять неправильно, я снова облажался. Жаль, что по-другому просто не умею. Наверно правы все-таки психологи, когда говорят, что дети учатся выстраивать отношения с самого детства, а когда не видят «нормальную» модель, прокляты повторять ошибки. Я просто не умею и не знаю, как нужно делать правильно.
Сейчас я еще могу анализировать, и когда я вспоминаю три главных женщины в моей жизни, понимаю, что ни с одной у меня никогда не было «обычных» отношений. Ксения — с ней мы познакомились, когда нам было четырнадцать. Ее перевели к нам из Лондона, и, как все детские отношения, наши начались просто. Не было ничего, кроме: ты мне нравишься, ты мне тоже.
Лилиана? Там все было слишком сложно. Она построила целый план по моему завоеванию, и, думаю, в конечном счете, это все уже было не про чувства, а скорее закрытый гештальт: я добилась, до свидания.
Амелия… моя маленькая девочка. Из всех, кого я когда-либо встречал, только ее любил и всегда буду. Но, как ни крути, она права — все между нами неправильно, не так это должно было быть. Я бы хотел, чтобы у меня было больше времени, хотел бы ей доказать, как она ошибается, но еще больше хочу защитить ее. Ее безопасность для меня на первом месте, и, клянусь, никто больше к ней не приблизится и на пару шагов, поэтому толкаю двустворчатые двери и захожу в холодный, просторный кабинет своего бывшего тестя.
Малиновский сидит за столом и что-то пишет. Этот человек всегда вызывал во мне какое-то странное чувство, будто ты и не с человеком вовсе разговариваешь, а с роботом. Говорит словно "сквозь тебя", и, не смотря на внушительный возраст и казалось бы немощность, он — воплощение силы и твердости характера. Стальной такой, от которого несет могильным холодом.
— Добрый вечер, Максимилиан, — говорит тихо, я слегка щурюсь.
Я сразу понял, кто это был на самом деле. Стоило услышать про желтые тюльпаны — уже знаю: это Ксения. Марина бы не стала, она во-первых, в действительности не способна на такое, во-вторых, слишком сильно меня любит, и в-третьих, не может иметь детей. Для нее это больная тема, поэтому мы никогда об этом не говорим, и именно поэтому в свое время отец окончательно отступил от идеи выдать ее за какого-нибудь политика.
— Даже не знаю добрый ли он.
— Что так?
Усмехается. Я вижу эту мерзкую усмешку на его роже, и аж дергает, но я держу себя в руках, прохожу к креслу и сажусь.
— На мою жену напали.
— У тебя уже есть жена? Не знал.
— Давайте больше не будем притворяться. Это были вы.
Малиновский кладет ручку на стол, отклоняется и складывает руки, медлит, словно наслаждается, а потом кивает.
— Да.
— Зачем?
— Зачем?! Ты серьезно?!
— А похоже, что я шучу?!
— Ты опозорил меня.
— Мы с Ксенией расстались добровольно.
— Да ну? Чья это была инициатива?
— Она знала, как обстоят дела. Я ей не врал.
— И?
— И?! Если ее что-то не устраивало, она могла отметить свадьбу, а не выходить за меня. У нее был выбор, а ты пытался убить моего ребенка, ублюдок.
— И убью, — рычит, подаваясь вперед, — Что?! Думаешь, что это конец?! Я убью твоего выродка, чего бы мне это не стоило…
Бьет красным в глаза. Я вскакиваю и наставляю на него пистолет, но в ответ получаю лишь очередную усмешку.
— Мальчик, спрячь эту пукалку, подожми хвост и вали к себе. Завтра мы начнем войну, на которую ты хотя бы в теории способен. Выстрелить ты не способен в принципе и…
Отжимаю предохранитель. Малиновский на миг замирает, словно оценивает, словно наконец прозрел, молчит еще пару долгих секунд и наконец шепчет.
— Если ты выстрелишь, моя охрана тебя отсюда живым не выпустит.
— Зато моя семья будет в безопасности.
Нажимаю на курок. Мне не жаль, когда я делаю это, когда повторяю, снова и снова. В ушах и перед глазами стоит его рожа: холодный, решительный взгляд, ядовитый тон, опасность. Я словно чувствую ее, как облепляет со всех сторон и толкает вперед: я должен защитить свою семью, чего бы мне это не стоило.
Он испускает свой последний вдох. Царственный, сильный, а все мы в конечном счете перед лицом смерти одинаково жалкие. Я на эту мысль усмехаюсь, а потом вдруг пошатываюсь — что-то мне не хорошо, но это не тошнота. Опускаю глаза и понимаю: точно… перед смертью все мы одинаково жалкие — на моей белой рубашке расползается огромное красное пятно.
«Я и не заметил…» — думаю со смешком, а потом падаю на пол.
Где-то вдалеке раздаются выстрелы, слышу топот, но это уже как будто и не со мной вовсе — я медленно теряюсь, словно уплываю. Вдруг жесткие пальцы встряхивают, и я когда я медленно открываю глаза, то сталкиваюсь с ней.
— Макс, не смей вырубаться!
Голос не ее — слишком грубый, мужской, и тащить меня на себе Амелия вряд ли сможет.
— Артур…
— Да, твою мать, — он тянет меня куда-то, а я еле языком шевелю.
Ноги сейчас, точно два бесполезных отростка — волочатся и мешают.
— Макс, очнись!
Снова встряхивает, и я силюсь открыть глаза, как раз когда он опускает меня куда-то в угол.