— Макс…
— Я не знал, что ее столкнули… — тихо обрывает меня Макс, отказываясь от поддержки, — Но Лекс догадался сразу. Накануне как раз произошел разлом в нашем маленьком клубе. Последнее соревнование, которое выдвинули… оно было… максимально ужасным.
— Что за соревнование?
Макс молчит. Теперь я даже не знаю, а скажет ли? Вижу, что как будто решиться не может, поэтому двигаюсь к нему ближе и кладу свою руку на него, как бы говорю: Макс, теперь ты не будешь один. Я с тобой. Он не реагирует. Точнее как? Он смотрит только на наши пальцы, но не мне в глаза, когда тихо произносит…
— Это был секс на скрепление.
— Что?
— Это был даже не спор. Это был какой-то больной акт "скрепления" наших уз, как во всяких трешовых фильмах бывает. С кровью, так что это должна была быть обязательно девственница, жестко. Сразу все. Везде. И плевать на нее…
О боже.
— И… ты…
— Нет, — мотает головой, потом все таки смотрит на меня и шепчет, — Мы с Араем и Лексом на такое готовы не были, испугались, если хочешь, и не пришли. Уже до этого все стало не таким веселым, и все больше нас троих тяготило. Странное такое ощущение появилось, когда ты понимаешь: я делаю что-то неправильно. Давит… на грудь, знаешь?
— Да…
— Но остальным было нормально. Что меня больше всего поразило — Ксении было нормально. Она… уходить не собиралась, продолжала и подначивала. Это все вообще ее идея. Мы на этой почве рассорились в пух и прах, а потом расстались.
— Поэтому Лекс думал, что это она толкнула ту девушку?
— Да. Он мне говорил, что с ней что-то не так, что она странная, что она его пугает… Меня она тоже стала пугать, если честно. Я чувствовал опасность, но Ксюша после того, что случилось… она пришла ко мне в слезах, говорила, как это было мерзко — тот последний спор, — как она испугалась…
— Что она не ожидала, что они это действительно сделают?
— Да… откуда ты знаешь?
— Догадалась. И ты поверил…
— Я думал, что она — мой друг, — тихо подтверждает, а я еще тише спрашиваю.
— Но девушка была?
— Да.
— Что с ней стало?
— Я не знаю. Я об этом ничего не знаю, клянусь. Меня там не было.
Молчим снова. Я не знаю, что на это ответить — воистину ужасно, но виню ли я его? Зная всю историю? Не знаю. Больше нет, чем да — он ведь был ребенком сам. Запутавшимся мальчишкой, у которого не было матери, и чей отец был слишком занят своими миллионами, чтобы ему помочь. Он только глушил последствия, но не объяснял ничего. И по итогу, кто в этом на самом деле виноват? Макс или родители? Мария, которой было восемнадцать, и которая сама не умела строить отношения с мужчиной, а уже была замужем, и даже больше, была матерью? Петр, которого воспитывал жестокий, по-настоящему жестокий и холодный человек? Наверно, все же правы люди, когда говорят: родителями надо быть, когда ты сам уже не ребенок и когда ты готов. А может я просто слишком его люблю и выгораживаю? Не знаю, но знаю, что буду на его стороне все равно. Искать оправдания, защищать, мне плевать — я, наверно, могу его понять, потому что хочу понять. Осудить легко, это легче остального, а вот принять любым — это уже сложнее. Не тем красавчиком, а всех его демонов. Уродливых, страшных, насмехающихся — это сложнее, но это и есть любовь, в конце концов. Принять полностью…
— Ты можешь снять кольцо, Амелия… — тихо говорит, и вот он этот момент.
Перипетия. Повернёшь направо: снимаешь кольцо и уходишь, а потом страдаешь всю жизнь без своей любви, сдаешься. Повернешь налево: надеваешь кольцо плотнее и действительно стареешь понять и принять, работаешь и трудишься ради своей семьи. Для меня здесь выбора как будто бы и нету, но для кого-то может быть, и это тоже нормально. Ты сам выбираешь свою судьбу, в конце концов, поэтому я улыбаюсь, поднимаю глаза и тихо цыкаю.
— Сколько раз повторять, что я сниму его, только после того, как ты купишь мне новое?
— Амелия…
— Макс, нет, послушай… — перебираюсь к нему обратно, обнимаю и, уткнув лицо в грудь, шепчу, — Ты был ребенком сам. Злым и одиноким, поэтому тобой управлять было просто. Ты виноват, что не прекратил все это, я тебя тут оправдывать не буду. Ты должен был помочь девчонке, но с другой стороны… Я очень сомневаюсь, что ты мог что-то сделать.
— Я…
— Серьезно. Я по себе просто сужу. Меня никто не смог бы сбить с моего курса, а раз она согласилась на всю ту дичь, значит и ее не могли. Был вариант сообщить учителям, конечно, но вряд ли в твоем возрасте найдется кто-то достаточно смелый, чтобы это действительно сделать. Что касается остальных твоих… развлечений. Макс, когда мы проходили через такое же, я точно знала: это мой выбор. Ты никогда на меня не давил и ничего не заставлял делать — я этого хотела. Даже не из-за тебя, хотя ты и играл огромную роль, я просто хотела попробовать. Мне было любопытно. Я на многое ответила отказом, и ты это все принимал. С ними было иначе?
— Нет.
— Значит они сами этого хотели. Просто ты… очень убедительный, к тому же секс с тобой — это что-то на потрясающем…
Мы тихо смеемся, и тогда я поднимаю глаза, чтобы встретиться с его и еще тише добавляю.
— Ты просто знаешь, что тебе не будет больно, а будет очень хорошо. Почему тогда не попробовать, если ты этого действительно хочешь? Вряд ли по итогу они о чем-то жалели. Потому что я не жалела, слышишь? Никогда. Ни об одном разе я не жалела.
— С тобой всегда все было иначе, малыш. Я и половины не делал…
— Если бы я почувствовала, что для меня это слишком, я бы отказалась. Ты бы стал давить?
— Да.
— Заставлять?
— Нет, но уговаривать и манипулировать — да. Прости.
— А если я бы не поддалась на твои уговоры и манипуляции? Что тогда?
— Ну…
— Ты бы взял это силой?
— Я этого никогда не делал и не собираюсь начинать. Никогда.
— Что мы тогда обсуждаем? Ты сам сказал: вы были злыми, брошенными детьми. Такие дети раньше взрослеют, и таким детям раньше становится интересно «другое».
— Пытаешься убедить меня, что я не такой мудак?
— Пытаюсь показать тебе, что ты тоже человек. Ты имеешь право ошибаться, но также я пытаюсь показать тебе: ты не всесилен. Ты не бог. Ты не решаешь по факту. Если бы ты их насиловал, это был бы другой разговор. Скажи мне честно, тот последний раз подразумевал насилие?
— Он предполагал. Условия были: не останавливаться, даже если она захочет.
— И тебя там не было.
— Не было.
— Это для тебя было слишком?
— Это для всех нормальных людей слишком.
— Вот видишь. Ты мог пойти на поводу, тобой ведь тоже манипулировали, но ты отказался. Она тебя уговаривала?
— Много раз.
— И ты все равно отказался?
— Наотрез.
— Значит и твои девушки могли отказаться, но сами решали продолжать. Чувствуешь к чему я веду?
Усмехается. Чувствует, я тихо добавляю.
— Ты выбрал в этом не учавствовать, и, может быть, этого вообще по итогу не было?
— Я не знаю. Мы никогда не открывали эту тему.
— Вот именно. Думаю, что этого никогда не было.
— Они не боялись, Мел.
— Да, но всем хороводом руководила Ксения, а тебя она потерять боялась.
— И?
— Думаю, что у нас серьезные проблемы, Макс.
— В смысле?
— Ксения… она… она психопатка, Макс. При том по-настоящему, это не шутка. Нам нужно выяснить, почему ее убрали из школы в Лондоне, а еще ты должен дать мне все имена, которые были в вашем клубе. И всех, с кем ты спал или тех, с кем спали остальные.
— Зачем?
— Мы должны знать, с кем имеем дело. Думаю, что ты сам до конца не понимаешь, кого встретил.
— И кого же я встретил?
— Она манипулятивна и опасна. При этом, у нее очень высокий IQ. Одиннадцать наследников собрать в кучу и связать тайной? Дать им общность? Цель? Семью, если хочешь? Но при этом поиметь компромат? Когда основали клуб? Сколько вам было?
— Четырнадцать… — растерянно говорит Макс, на что я киваю.
— Четырнадцать, Макс. Она провернула такое в четырнадцать, ты это понимаешь? Понимаешь, что в перспективе это ей дало бы? Управление одиннадцатью самыми перспективными семьями России?
Макс не отвечает, только смотрит на меня, хлопая глазами. Да… с этой стороны он никогда не думал, и теперь это его не на шутку пугает, поэтому в следующий момент, он берет меня за руку и серьезно так говорит.
— Ты должна улететь в Японию.
— Нет.
— Да, Амелия. Ты…
— Мы останемся вместе и со всем разберемся. Вместе. Но ты должен дать мне все имена. Абсолютно все, что о ней помнишь. Я передам информацию Элаю.
— Элаю?
— Что тебя так удивляет? Он очень хорош в трепотне, или ты сомневаешься?
— Нет, просто думал… ну… что вы ненавидите друг друга.
— Что за бред? — усмехаюсь, дергая головой, — С чего ты взял?
— Ли сказала.
— Ли — дура. Она наши отношения никогда не понимала, но на самом деле… Элай… он мой абсолютный.
— Что это означает?
— Что он понимает меня абсолютно, Макс. Это невозможно объяснить, просто… между нами очень прочная связь. Как я могу с ним не ладить, если он — и есть я? Отдыхай пока, вспоминай, а я его найду. Нам предстоит работа, дорогой…
Поднимаюсь с его кровати и уже иду к двери, но у самого выхода Макс меня тихо окликает:
— Мел?
— М?
— Я люблю тебя.
Я слегка улыбаюсь и киваю.
— И я люблю тебя, Александровский. Вспоминай имена. Чем больше сможешь вспомнить — тем лучше. Нам нужно больше вводных.
Глава 20. Пуанта vol2
Непобедимость заключена в себе самом, возможность победы заключена в противнике.
«Искусство войны» — Сунь-цзы
Амелия; 23
Три угла — это треугольник. Вот мы тут стоим как раз. Один — Макс, второй — я, третий — Ксения и ее пистолет. Хотя. Стоп. Нет здесь никакого треугольника. Есть только я, мой мужчина против психопатки, которая испортила ему жизнь. И да, я так искренне считаю, особенно после всего того, что о ней узнала.