– Это предположение ужасно! Чтобы меня подозревали в краже драгоценностей хозяйки?! Всем известно, что в полиции работают одни идиоты! Но месье, он ведь француз…
– Бельгиец, – попытался прервать ее Пуаро, но Селестина не обратила на поправку никакого внимания:
– Месье же не будет стоять и наблюдать, как меня незаслуженно обвиняют, в то время как на пресловутую горничную не обращают никакого внимания. Эта горничная никогда мне не нравилась – красномордая, почти без волос – настоящая воровка! Как только я увидела ее, то сказала себе, что это нечестная женщина. я всегда очень внимательно следила за ней, когда та убирала комнату хозяйки! Пусть эти идиоты-полицейские обыщут ее, и если они не найдут на ней жемчуга мадам, то я буду очень удивлена!
Хотя вся эта тирада была произнесена на быстром и малопонятном французском, Селестина сопроводила ее множеством жестов, поэтому горничная поняла какую-то ее часть. Она покраснела от злости.
– Если эта иностранка говорит, что это я украла драгоценности, то это ложь! – горячо заявила она. – Я их и не видела никогда.
– Обыщите ее, – закричала Селестина. – Вы увидите, что я права.
– Вы лгунья – разве вы не слышали, как я это сказала? – ответила горничная, наступая на служанку. – Сама украла, а теперь пытается все свалить на меня… Да и была-то я в комнате всего минуты три перед тем, как вернулась леди, а ты там сидела, как кошка, которая выслеживает мышь, никуда не выходя.
– Это правда? – Инспектор вопросительно посмотрел на Селестину. – Вы действительно никуда не выходили из комнаты?
– Я просто старалась не оставлять ее одну, – нехотя призналась Селестина, – но я дважды выходила в свою комнату вот через эту дверь: один раз, чтобы взять катушку ниток, а второй – ножницы.
– Да тебя не было не больше минуты, – послышался злобный комментарий горничной. – Просто промелькнула туда-сюда… Я буду только рада, если полиция меня обыщет – мне бояться нечего.
В этот момент в дверь постучали. Инспектор пошел открывать, и он явно обрадовался, когда увидел, кто пришел.
– Ага, – произнес он, – очень хорошо. Я посылал за одной из наших сотрудниц, и она только что появилась. Надеюсь, что вы согласитесь пройти с ней в соседнюю комнату.
Он посмотрел на горничную, которая, встряхнув головой, переступила порог – женщина-полицейский следовала за ней по пятам.
Француженка, всхлипывая, опустилась на стул. Пуаро в это время осматривал комнату, план которой я привожу ниже.
– Куда ведет эта дверь? – спросил он, кивнув на дверь у окна.
– Наверное, в следующий номер, – сказал инспектор. – В любом случае с этой стороны она закрыта на засов.
Пуаро подошел к двери, подергал за ручку, а затем отодвинул засов и подергал еще раз.
– С другой стороны она тоже закрыта, – заметил он. – Тогда это исключено.
Он подошел к окнам и внимательно осмотрел каждое из них по очереди.
– И опять ничего. Нет даже балкона.
– Даже если бы он и был, – нетерпеливо заметил инспектор, – не вижу, что бы это могло изменить, если служанка не покидала комнату.
– Évidemment, – сказал Пуаро, ничуть не расстроившись. – Если мадемуазель уверена, что не выходила из комнаты…
Его прервало появление горничной в сопровождении женщины-полицейской.
– Ничего, – коротко доложила полицейская.
– А я и была в этом уверена, – добавила горничная с достоинством. – А этой французской девице должно быть стыдно за то, что набросилась на невинную девушку.
– Ладно, ладно, поспокойнее, детка, – сказал полицейский, открывая дверь из номера. – Никто тебя ни в чем не подозревает. Отправляйся и займись своей работой.
– А вы ее обыщете? – потребовала горничная, указав на Селестину.
– Да, да. – Он захлопнул дверь перед ее лицом и повернул ключ.
Теперь настала очередь Селестины пройти в комнату с полицейским. Через несколько минут она тоже вернулась. На ней драгоценностей тоже не было.
Лицо инспектора стало совсем мрачным.
– Боюсь, что вам в любом случае придется пройти со мной, мисс. – Он повернулся к миссис Опалсен. – Прошу прощения, мадам, но все указывает именно на это. Если их нет сейчас на ней, то они спрятаны где-то в комнате.
Селестина издала еще один пронзительный крик и схватила Пуаро за руку. Мой друг нагнулся и что-то прошептал ей на ухо. Она с сомнением посмотрела на него.
– Si, si, mon enfant[77], уверяю вас, что лучше не сопротивляться… Вы позволите, месье? – Пуаро повернулся к инспектору. – Один маленький эксперимент – просто для моего успокоения.
– Все зависит от того, что это за эксперимент, – безразлично сказал полицейский.
Мой друг еще раз обратился к Селестине:
– Вы сказали нам, что выходили в свою комнату, чтобы взять катушку ниток. Где она лежала?
– На верху комода, месье.
– А ножницы?
– Там же.
– Не затруднит ли вас, мадемуазель, если я попрошу вас повторить эти ваши действия? Вы сказали, что сидели вот здесь с вашей работой…
Селестина села, а потом по сигналу Пуаро встала, прошла в соседнюю комнату, взяла с комода необходимые предметы и вернулась.
Пуаро делил свое внимание между ее движениями и большими серебряными карманными часами, которые он держал в руке.
– Попрошу вас, мадемуазель, еще раз.
После второго прохода маленький бельгиец сделал какую-то пометку в своем блокноте и убрал часы в карман.
– Благодарю вас, мадемуазель. И вас, месье, – он поклонился инспектору, – за ваше терпение.
Казалось, что эта чрезмерная вежливость моего друга сильно развеселила инспектора. Селестина, вся в слезах, покинула комнату в сопровождении женщины и детектива в штатском.
После этого, еще раз извинившись перед миссис Опалсен, инспектор стал обыскивать комнату. Он выдвигал ящики, открывал коробки и полностью перевернул кровать. Кроме того, он простукал пол.
Мистер Опалсен скептически наблюдал за его действиями.
– Вы, что, действительно надеетесь его найти?
– Да, сэр, и на то есть своя причина. У нее не было времени вынести жемчуг из комнаты. То, что миледи так быстро обнаружила пропажу, нарушило ее планы. Нет, оно должно быть где-то здесь. Кто-то из них двоих должен был его спрятать, и мне кажется маловероятным, что это сделала горничная.
– Не просто маловероятным, а невозможным, – тихо сказал Пуаро.
– Что вы сказали? – посмотрел на него инспектор.
Мой друг скромно улыбнулся:
– Сейчас я вам это продемонстрирую. Гастингс, друг мой, возьмите мои часы. Только осторожно – это семейная реликвия. Только что я засек, сколько времени мадемуазель отсутствовала в комнате. Первый раз это продолжалось двенадцать секунд, второй – пятнадцать. А теперь следите за моими действиями. Мадам будет так добра и даст мне ключ от шкатулки… Благодарю вас. А Гастингс будет так добр, что подаст мне сигнал…
– Начали, – сказал я.
С почти невероятной скоростью Пуаро открыл нижний ящик столика, вытащил шкатулку для драгоценностей, вставил ключ, открыл ее, выбрал какое-то украшение, захлопнул и запер шкатулку и убрал ее в ящик, который он снова захлопнул. Двигался он как молния.
– Итак, mon ami? – спросил он, слегка запыхавшись.
– Сорок шесть секунд, – ответил я.
– Вот видите. – Пуаро осмотрел присутствовавших. – У горничной не было времени для того, чтобы достать ожерелье, не говоря о том, чтобы спрятать его.
– В таком случае горничная исключается, – с удовлетворением заметил полицейский и продолжил поиски, пройдя в соседнюю комнату служанки.
Пуаро задумчиво улыбался. Неожиданно он спросил мистера Опалсена:
– Это ожерелье – ведь оно, несомненно, было застраховано?
Было видно, что мистер Опалсен слегка удивлен этим вопросом.
– Да, – ответил он, поколебавшись. – Вы правы.
– Что все это значит? – спросила миссис Опалсен слезливым голосом. – Я хочу получить назад свое ожерелье. Оно уникально. Деньги его никак не заменят.
– Я понимаю, мадам, – успокаивающе произнес Пуаро. – Я все прекрасно понимаю. Для la femme[78] эмоции – это всё, не так ли? Но месье, который не столь впечатлителен, несомненно, найдет в этом некоторое облегчение.
– Конечно, конечно, – неуверенно произнес мистер Опалсен. – Однако…
Его прервал триумфальный крик инспектора. Он вошел в комнату с чем-то, что висело у него между пальцами. С криком миссис Опалсен поднялась из кресла. Она выглядела совсем по-другому.
– Боже, мое ожерелье! – Обеими руками женщина прижала его к груди. Мы сгрудились вокруг нее.
– Где оно было? – спросил Опалсен.
– В кровати служанки. Оно было спрятано среди пружин проволочного матраса. Должно быть, она украла его и спрятала до того, как горничная появилась на сцене.
– Вы позволите, мадам? – Пуаро мягко взял ожерелье из рук женщины и внимательно осмотрел его, а потом с поклоном вернул хозяйке.
– Боюсь, мадам, что вам придется передать ожерелье нам на какое-то время, – сказал инспектор. – Оно понадобится нам для оформления обвинения. Но мы вернем вам его как можно скорее.
Мистер Опалсен скривился:
– А это необходимо?
– Боюсь, что да сэр. Это простая формальность.
– Да пусть они возьмут его, Эд, – воскликнула женщина. – И мне будет спокойнее. Я ведь не смогу теперь спать, думая о том, что кто-то может прийти и утащить его… Что же за гнусная девица! Никогда бы о ней такого не подумала.
– Хорошо, хорошо, дорогая, не принимай этого так близко к сердцу.
Я почувствовал, как кто-то сжал мою руку. Это был Пуаро.
– Может быть, потихоньку уйдем, мой друг? Думаю, что наши услуги больше не понадобятся.
Однако, выйдя из номера, он какое-то время стоял в нерешительности, а потом, к моему удивлению, сказал:
– Мне бы хотелось взглянуть на соседний номер.
Дверь в него была не заперта, и мы вошли внутрь. Большой двухместный номер был не занят. На всех поверхностях лежал заметный слой пыли, и мой брезгливый друг состроил характерную гримасу, проведя пальцем возле прямоугольного следа, хорошо видного на столе у окна.