[97]. Но дело не в этом – обычно титул графа бывает очень полезен профессиональным шантажистам.
– Думаю, что должен быть с вами откровенным. Вы и так слишком много знаете.
– Для этого мне пришлось использовать свои маленькие серые клеточки… Итак, синьор Асканио, вы посетили убитого утром во вторник – этого вы не отрицаете?
– Да, но я никогда не был у него на следующий день вечером. В этом не было никакой необходимости. Сейчас я вам все расскажу. Некая информация, касающаяся человека, занимающего в Италии очень высокое положение, попала в руки этого мерзавца. Он потребовал солидную сумму денег за то, что вернет эти бумаги. Я прибыл в Англию с целью все организовать. И в то утро я был у него в соответствии с договоренностью. Со мною был один из молодых секретарей итальянского посольства. Граф оказался более вменяем, чем я о нем думал, но даже в этом случае сумма была очень значительной. Однако мне пришлось заплатить.
– Простите, а как вы заплатили?
– В итальянской валюте, относительно мелкими банкнотами. Я сразу же, на месте, заплатил всю сумму. После этого он передал мне обличающие бумаги. Больше я его никогда не видел.
– А почему вы не рассказали всего этого, когда вас арестовали?
– Моя позиция была достаточно деликатна, и мне пришлось отрицать любую связь с этим человеком.
– А что, по вашему мнению, произошло на следующий вечер?
– Могу только предположить, что кто-то намеренно выдал себя за меня. Как я понимаю, в квартире не было найдено никаких денег?
Пуаро взглянул на мужчину и отрицательно покачал головой.
– Странно, – пробормотал он. – У всех нас есть эти маленькие серые клеточки в голове, но только избранные знают, как ими пользоваться… Всего доброго, синьор Асканио. Я вам верю. Во многом я всё так и предполагал. Но мне придется в этом убедиться.
Проводив нашего гостя, Пуаро вернулся в свое кресло и улыбнулся мне:
– Давайте послушаем, что скажет по этому поводу Monsieur le Capitaine[98] Гастингс.
– Ну что же, мне кажется, что Асканио прав и кто-то выдал себя за него…
– Вы решительно не хотите пользоваться теми мозгами, которыми наградил вас Господь Бог, Гастингс. Вспомните слова, которые я произнес, когда мы уходили из квартиры в ту ночь. Тогда я сказал, что занавеси на окнах не были задернуты. Сейчас июнь – значит, в восемь часов вечера еще светло. Однако к половине девятого значительно темнеет. Ça vous dit quelque chose?[99] Меня терзают смутные подозрения, что ничего. Но давайте продолжим. Я уже говорил, что кофе был очень черный. При этом зубы графа Фоскатини были на удивление белыми. А ведь от кофе зубы темнеют. Однако во всех трех чашках был кофе. Кому было надо, чтобы все думали, что граф пил кофе, когда на самом деле он этого не делал?
Я покачал головой, совершенно запутавшись.
– Позвольте мне помочь вам. Откуда мы знаем, что Асканио и его друг или двое других мужчин, выдававших себя за них, были в тот вечер в квартире? Ведь никто не видел, как они входили, и никто не видел, как они выходили. У нас есть только свидетельство одного человека и косвенные улики в виде неодушевленных предметов.
– Вы имеете в виду…
– Я имею в виду ножи, вилки, тарелки и пустую посуду. Это была совершенно гениальная идея. Грейвс – вор и негодяй, но как он методичен в своих действиях! Он услышал только часть утренней беседы, но этого было достаточно, чтобы понять, что он может поставить Асканио в ситуацию, когда тому придется защищаться. На следующий вечер, около восьми, он зовет своего хозяина к телефону. Фоскатини садится за стол, протягивает руку к телефону, и в этот момент Грейвс бьет его мраморной статуэткой сзади по голове. Затем он бросается к служебному телефону и быстро заказывает обед на троих. Обед присылают, он накрывает на стол и пачкает тарелки, вилки, ножи и так далее. Но ведь ему надо избавиться от еды! У этого человека есть не только мозги, но и безразмерный желудок! Однако, после того как он съел три жарких, рисовое суфле оказалось неподъемным даже для него! Для создания полной иллюзии он даже выкурил сигару и две сигареты. Все это было невероятно хорошо продумано. После этого он передвигает стрелки часов на восемь сорок семь и разбивает их. Грейвс не сделал только одного – не задернул занавеси на окнах. А если б это был настоящий обед, то занавеси наверняка задернули бы, как только стало темнеть. Затем он быстро покидает дом, не забыв упомянуть о гостях в присутствии лифтера. Он спешит к телефонной будке и звонит доктору, имитируя предсмертный крик своего хозяина, как раз в районе восьми сорока семи. Его замысел настолько гениален, что никому не приходит в голову проверить, действительно ли звонили из квартиры номер одиннадцать.
– Никому, кроме Эркюля Пуаро, я полагаю? – спросил я с сарказмом.
– Даже Эркюлю Пуаро это не пришло в голову, – ответил мой друг с улыбкой. – А вот сейчас я обязательно поинтересуюсь. Мне сначала хотелось проверить свои выводы на вас. Но вот увидите, все окажется так, как я сказал. Ну а потом Джепп, которому я уже обо всем написал, сможет арестовать нашего респектабельного Грейвса. Интересно, сколько денег он уже успел спустить?
И Пуаро оказался прав. Он всегда оказывается прав, черт бы его побрал!
Рассказ 11. Дело об исчезнувшем завещании
I
Дело, которое нам поручила мисс Виолетта Марш, приятно отличалось от нашей с Пуаро рутинной работы. В один прекрасный день мой друг получил от этой леди короткую и деловую записку, в которой она просила его о встрече, и ответил ей, что готов встретиться в одиннадцать часов утра на следующий день.
Мисс Марш появилась ровно в одиннадцать – молодая высокая женщина приятной наружности. Одета она была просто, но аккуратно, и у нее были манеры уверенного в себе делового человека. Сразу было видно современную женщину, которая поставила себе целью завоевать мир. Сам я не очень люблю этих так называемых новых женщин, поэтому, несмотря на ее приятную наружность, не почувствовал к ней никакого расположения.
– У меня несколько необычное дело, месье Пуаро, – начала она свой рассказ, расположившись в предложенном кресле, – поэтому я, наверное, начну с самого начала и расскажу вам всю историю.
– Если вам так удобнее, мадемуазель.
– Я сирота. Мой отец имел еще одного брата, и были они сыновьями скромного фермера в Девоншире. Ферма почти не приносила дохода, поэтому старший брат, Эндрю, эмигрировал в Австралию, где дела у него пошли просто блестяще, и благодаря удачным земельным спекуляциям он стал очень богатым человеком.
Младший брат Роджер – мой отец – не имел никакой склонности к сельской жизни. Он смог получить базовое образование и устроиться клерком в небольшую фирму. Затем женился на женщине, которая была чуть выше него по положению в обществе. Моя мать была дочерью бедного художника. Отец умер, когда мне было шесть лет; когда мне исполнилось четырнадцать, за ним последовала моя мать. Моим единственным живым родственником оказался мой дядя Эндрю, к тому времени вернувшийся из Австралии и купивший себе небольшое поместье, которое называлось «Дикая яблоня».
Он был невероятно добр по отношению к дочери своего умершего брата, оставил меня жить в своем поместье и обращался со мною так, как если б я была его собственной дочерью. Поместье «Дикая яблоня», несмотря на громкое название, представляло собой простой фермерский дом. Фермерство было в крови моего дядюшки, и он очень интересовался всем, что было с ним связано. Хотя он и был сама доброта по отношению ко мне, в голове у него твердо укоренились определенные идеи, касающиеся воспитания девочек. Сам он был человеком малообразованным, хотя и обладал невероятной практической смекалкой, поэтому не придавал большого значения тому, что он называл книжной ученостью. Особенно дядя выступал против женского образования. По его мнению, девочки должны были учиться ухаживать за домом и за коровами, помогать в делах на ферме и иметь как можно меньше отношения к учебникам. Именно так он и пытался воспитывать меня, к моему большому недовольству и огорчению.
Я открыто восставала против него. Я знала, что Бог дал мне хорошие мозги и что у меня нет никаких способностей к домашней работе. Мы часто ссорились с дядей по этому поводу, потому что, хотя мы и не чаяли души друг в друге, оба были очень упрямы. Мне сильно повезло, и я получила стипендию, после чего достаточно успешно двигалась по избранной дороге. Кризис наступил тогда, когда я решила ехать в Джиртон-колледж[100]. У меня было немного собственных денег, оставленных мне покойной матушкой, и я была твердо настроена наилучшим образом использовать все дары Господа Бога, которыми он меня наградил.
У нас с дядей произошел еще один, финальный, спор. Он честно выложил передо мной все карты: у него нет никаких родственников, кроме меня, и он планирует сделать меня своей единственной наследницей. Как я уже говорила, дядя был очень богатым человеком. Однако если я буду настаивать на этих своих «новомодных понятиях», то могу ничего от него не ждать. В свою очередь, я была вежлива, но тверда. Я сказала дяде, что всегда буду его любить, но у меня есть своя собственная жизнь. На этом мы и расстались. Его последними словами были: «Ты очень высокого мнения о своих мозгах, моя девочка, а я человек необразованный. Но в один прекрасный день мы с тобой померяемся умом и тогда посмотрим, кто победит».
Все это случилось девять лет назад. Я продолжала приезжать к нему на выходные, у нас были теплые, дружеские отношения, но взгляды его так и не изменились. Он никогда не заговаривал о том, что я окончила колледж и получила степень бакалавра. В последние три года его здоровье быстро ухудшалось, и месяц назад он умер.