Имейте в виду: тот, кто общается с подростками — по долгу службы или в силу родственных связей, — постоянно имеет дело как минимум с двумя детьми: своим физическим ребенком (или детьми) и своим внутренним ребенком. И если последний продолжает действовать (в чем мы себе не отдаем отчета) и мы хотим возместить ту боль, горе и страхи, которые причиняли в детстве нам самим, на своем физическом ребенке, то мы передаем — осознанно или нет — неуверенность дальше. С такими чувствами, как боль, горе, сомнение и гнев, нельзя справиться через заместителей — это можно сделать только внутри себя, через свое «я». Чем больше вы принимаете свое детство — а это не только негативный опыт, поражения и сомнения, это и радость, и счастье, и тоска по чему-то, — тем скорее вы сможете принять своего физического ребенка, своего внутреннего ребенка, а вместе с тем и себя самого как единую, цельную личность.
Тот, кто устанавливает границы, не всегда будет пользоваться популярностью у подростков. Он рискует столкнуться с недопониманием, гневом и злобой. А поскольку во многих областях педагогической деятельности преобладает иррациональное предположение, что нужно, чтобы тебя все любили и признавали, многие родители не решаются устанавливать границы. А ведь еще надо продумать наказание за их нарушение. Это сложно, требует мужества. Тот, кому комфортно только при наличии близких отношений, не способен так легко обрезать пуповину, сепарироваться. У меня возникает ощущение, что симбиоз и безграничную гармонию путают с любовью и чуткостью. Но если любовь, основанная на эмпатии, принимает и близость, и дистанцию, и самостоятельность, и характерные особенности, а вместе с ними границы — те, что между «я» и «ты», — то симбиотическая, безграничная привязанность угнетает, подавляет и вызывает зависимость.
Установить границы — значит отпустить подростка, предоставить ему возможность искать собственный путь. Этот процесс не бывает безболезненным. Те, кто хочет защитить подростков от реальности, обычно делают их нежизнеспособными. Трудности возникают тогда, когда подростки начинают заменять одному родителю второго, когда детям приходится обеспечивать смысл жизни своих пап и мам. Или когда с их помощью пытаются заполнить эмоциональную пустоту, отсутствие тепла и нежности в доме. Очень непросто приходится подросткам, запущенным в эмоциональном смысле, у них не формируются уверенность в себе и первичное доверие.
При этом границы не имеют ничего общего с запретами и наказаниями. Они не должны доминировать, скорее мягко направлять, поддерживать и стимулировать. Запреты и наказания нарушают свободу воли и демонстрируют власть. Мало того что их обычно никто не соблюдает (потому что произносятся они, как правило, в состоянии аффекта или в гневе), так они еще серьезным образом влияют на отношения между родителями и детьми, поскольку демонстрируют неуважение к подростку. При этом именно уважение его достоинства способствует укреплению внутренней самооценки взрослеющего ребенка. Но имейте в виду: тот, кто постоянно игнорирует нарушение установленных границ, ведет себя равнодушно, не только разрушает оговоренные установки, но и мешает формированию самооценки и уважения.
Границы показывают подросткам, где их место — а где уже больше нет; они документируют систему координат настоящего и обрисовывают перспективы на будущее: сейчас я здесь, а туда я хочу. Таким образом, понимание необходимости границ сопровождается желанием расширять и переступать их. Границы символизируют конец и начало пути. В течение какого-то времени они обеспечивают безопасность и защиту. Но однажды достигнутая цель требует поиска новых возможностей. Рамки дозволенного документируют близость и расстояние, доверие к достигнутому и готовность к новому. Они означают отделение от привычного и вхождение в неведомые измерения.
Родители, устанавливающие границы своим детям, должны руководствоваться некоторыми принципами.
1. Чем старше становятся дети, тем более значима для них родительская поддержка, ведь рисков и опасностей становится больше. Границы указывают подросткам на то, что те берут на себя ответственность за свои действия и в случае их нарушения будут сами разбираться с последствиями.
2. Установление границ работает тем убедительнее, чем больше в отношениях взаимного уважения, интуиции и чуткости. Если ограничения воспринимаются как контроль старших и при их нарушении следуют унизительные карательные меры, то вряд ли они приведут к установлению партнерских отношений между родителями и подростками.
3. Речь не идет о большом разнообразии правил. Тут скорее нужно подумать о том, имеет ли их установление смысл в принципе. Если каждая мелочь в жизни будет регулироваться договорами и соглашениями, тут есть чего испугаться. Такое положение дел начнет обременять всех участников процесса. Гораздо конструктивнее иметь несколько ключевых ограничений, появление которых легко объясняется проявлением любви и заботы, и всегда должна присутствовать возможность их изменить. Постарайтесь сформулировать правила как можно проще. Оставьте побольше пространства для маневра в простых бытовых ситуациях (модные тенденции, прически, хобби, карманные деньги) и установите более жесткие границы там, где возможна или вероятна опасность.
4. Исходите из намерений подростка соблюдать и уважать границы. Однако если правила будут постоянно нарушаться без каких-либо последствий, в них не будет смысла. В большинстве случаев это приводит к потере репутации теми, кто их установил.
5. Тот, кто решает ввести в жизнь детей ограничения, должен отдавать себе отчет в том, что подростки будут регулярно проверять их на прочность. А потому заранее подумайте: какие последствия будет иметь такое поведение? Знает ли о них подросток?
— Я стараюсь быть последовательной, — говорит мама тринадцатилетнего Тима. — Но бывают ситуации, когда я выхожу из себя и готова лопнуть от злости — когда Тим в тысячный раз ничего не хочет слышать.
— А кто такой Тим? — спрашиваю я.
— Мой тринадцатилетний пройдоха! — отвечает она, улыбаясь.
— Опишите мне ситуацию, когда он ничего не хочет слышать.
— Ну, — начинает она, — у нас есть четкая договоренность: в будни он должен быть дома не позднее восьми. И он это знает. Вечера мы любим проводить вместе. Но бывает, что он опаздывает на пять-десять минут, иногда даже на полчаса. И каждый раз называет какие-то нелепые причины.
Она усмехается.
— Пожалуй, только истории о том, что он встретил инопланетян, еще не было. — Она смотрит на меня. — Если я в хорошем настроении, то ничего ему не говорю. Если же настроение у меня не очень, я могу пилить его часами… И каждый раз он обещает быть дома вовремя.
Подросткам нравится вести споры по поводу границ. Они оценивают, как далеко можно зайти, как отнесутся к этому родители. Время возвращения домой — это возможность для Тима проверить свою маму. И тут важно придерживаться своей позиции, даже если речь идет всего о нескольких минутах.
— Я и сама чувствую, что веду себя как бюрократ, — говорит мама Тима. — Я не слишком педантична?
— Нет, — уверяет Альфред Крон, отец тринадцатилетнего Йонаса. — Я был таким же. Поначалу я не обращал внимания на то, что сын начал нарушать наши договоренности. Он должен быть дома в десять. Как-то раз он пришел в пять минут одиннадцатого, потом в шесть минут одиннадцатого и т. д. В какой-то момент я взбесился, гаркнул на него, но у него на каждое опоздание нашлось объяснение. Прямо как в вашем случае.
И тут же он рассказывает свою историю.
— Однажды вечером он опоздал, и я поговорил с ним, совершенно спокойно. Я напомнил ему о нашем договоре и спросил, помнит ли он о нем.
— Конечно, — ответил Йонас. — Но, знаешь, все время что-нибудь случается. Мне было бы проще приходить в одиннадцать.
— В десять, — повторил я. — Я за тебя в ответе. Так написано в законе, и ты с этим согласился.
— Ну да, — нерешительно ответил Йонас. — Но, знаешь, это так сложно.
— Что сложно?
— Я все чаще забываю о времени, а…
— Что «а»? — допытывался я.
— А остальным разрешают остаться подольше!
— Но ты не остальные, — дружелюбно ответил я.
— Точно, — в голосе Йонаса послышалась ирония, а потом он сказал с напускной серьезностью: — Ни у кого нет такого отца, как у меня!
— Верно!
— Хорошенькое дерьмо!
Я не отреагировал на эту ремарку, и тогда Йонас попытался поторговаться:
— Половина одиннадцатого?
— Как половина одиннадцатого?
— Не в десять, а в половину одиннадцатого!
Я покачал головой.
— Ну пожалуйста!
Я был непреклонен. Йонас допытывался:
— Почему нет?
— В десять, — повторил я. — Однажды я уже совершил эту ошибку: не был последователен.
— Ты мне, наверное, не доверяешь? — спросил Йонас вкрадчиво.
— Йонас, я тебе доверяю, вот только с соблюдением времени возвращения с вечеринки у тебя проблемы. Не получается у тебя.
— В следующий раз обязательно! Честное слово! Обещаю!
— На ближайшие четыре недели время то же: в десять! А потом я еще подумаю! — в моем голосе чувствовалось абсолютное владение ситуацией.
— В четверть одиннадцатого, — продолжает Йонас.
— Йонас! В десять!
Сын лишь пожал плечами. В комнату вошла Эльфрида, моя жена.
— Папа такой упрямый! — бросил сын.
— В чем же?
— В том, что касается времени возвращения, — Йонас посмотрел на мать в поисках поддержки. — Я должен быть дома в десять!
— А ты, — она улыбнулась сыну, — когда ты хочешь быть дома?
— В четверть одиннадцатого, — голос Йонаса прозвучал немного плаксиво. Потом он повторил: — Всего лишь в четверть одиннадцатого!
— Ну не будь таким педантичным, — сказала мне Эльфрида. — Таким дотошным!
— Точно! — подтвердил Йонас. Я посмотрел на жену.
— А кто беспокоится, когда нашего сына нет дома в пять минут одиннадцатого? Не случилось ли с ним чего? И кому приходится в десять минут одиннадцатого выходить на дорогу и искать его?