Самостоятельность, самосознание, собственная идентичность формируются в первую очередь через телесное осознание. И это — как и весь процесс полового созревания — характеризуется крайностями: все становится пронзительным, чрезмерным, бросающимся в глаза, выходящим за рамки. Особенно тут достается родителям, олицетворяющим мир взрослых в целом: чем отчетливее подростки чувствуют, что родители воспринимают их телесные изменения только с точки зрения окружающих («А что скажут люди?»), тем сильнее они настаивают на экстравагантных способах самовыражения.
— Но что я могу сделать? — спрашивает мать Мануэлы.
— Проявляйте спокойствие, относитесь ко всему с пониманием. Но ни то ни другое не имеет ничего общего с равнодушием и отказом от собственного мнения. Сформулируйте четко свою позицию, — советую я. — Скажите Мануэле, что вам не нравится такая стрижка. Но самое главное, дайте дочери почувствовать, что принимаете ее, что рады ей, даже если ее стрижка вам не понравится.
Когда мама возвращается домой с семинара, Мануэла сидит дома с коротко стриженными волосами лилового оттенка и горько плачет. «Я похожа на ведьму. Я никуда не могу так пойти». Чуть позже мама звонит мне: «Сначала я хотела сказать: „Вот видишь, я же тебе говорила“. Но я воздержалась, сделала глубокий вдох и обняла ее. Ей стало получше. Мы больше об этом не говорили, со временем краска вымылась, волосы немного отросли, и теперь она выглядит симпатичной и дерзкой».
Ненавистная учеба
Беате Шустер, мама четырнадцатилетней Свеньи, рассказывает о школьных достижениях своей дочери, о том, как та в первые годы все делала сама, почти не нуждалась в помощи, не говоря уже о контроле.
«Первые семь лет все шло хорошо. Семь тучных лет!» Она смеется, но по голосу слышно, что она озадачена. «Я держалась от школы подальше и была очень рада, что у нее все получалось. Я доверяла своей дочери. Она чувствовала себя очень уверенно, да, я знала, что все будет хорошо». Мама делает паузу, а потом говорит: «Иногда я слышала, как другие родители жалуются — на проблемы с уроками и все такое, и очень гордилась дочерью… И собой, конечно. Ты хорошо справляешься, думала я». Она останавливается. «А потом Свенья получила аттестацию за полугодие и захотела поговорить со мной. Сказала, чтобы я не беспокоилась, но по математике и латыни на этот раз все выглядит плохо. Я пошла в школу, чтобы поговорить с учителями. И тут как гром среди ясного неба: Свенья почти семь месяцев не делает домашнее задание. Ее знания, по словам учителя, можно сравнить со швейцарским сыром: „Одни дыры, одни пробелы. Огромные!“» Оказалось, что Свенья — мастер рассказывать истории. «Учитель посмотрел на меня: „Говорят, вы были очень больны, и Свенье пришлось о вас заботиться“». Она поспешно делает глоток кофе. «Я мчусь домой, хочу поговорить с дочерью, но та отказывается: „Ты же у нас все равно знаешь все лучше всех и вечно меня поучаешь!“ Я попыталась спасти то, что еще могло быть спасено!»
На предложение матери нанять репетитора Свенья не соглашается. «День аттестации стал для меня катастрофой. Я ей сказала, что люблю ее такой, какая она есть, но это было как-то механически…» Мать, кажется, в отчаянии. «А Свенья ушла в глухую оборону: „Почему тебя интересует только математика и латынь? По немецкому и испанскому у меня пятерки“.
Свенья, улыбаясь, заявляет: „Мам, ты же знаешь, я люблю крайности. Там, где я не могу быть лучшей, я буду худшей“. А я, глупая корова, — говорит мать, — еще позволяю себе вести с ней дискуссии. Я говорю: „Свенья, подумай об уроках“. А она: „Ничего не задали. Я уже в автобусе все сделала“. Или спрашиваю: „Свенья, тебе еще математику делать“. А она, так спокойно: „У меня нет к ней способностей“ или „Я ее не понимаю!“» Мать сердится: «А еще она занимается, сидя на полу в своей комнате, потому что стол завален какими-то газетами или книгами».
Ее нервы на пределе. «Я не выдерживаю. И так уже, бывает, на нее срываюсь. Тогда она запирается в комнате и страдает — жалкое зрелище!»
Когда другие родители слышат подобные истории, они начинают кивать в знак согласия: у них все происходит ровно так же.
— Спасибо, — говорит Беате, — мне полегче. Но как только я приду домой, все начнется сначала!
— Это точно, — соглашается с ней Криста Швагер. — Вот сейчас я поеду к себе и еще с улицы услышу, как гремят басы. Это Тобиас, мой сын, слушает музыку в своей комнате, лежа на кровати, или листает музыкальные журналы. Хотя мне он сказал, что будет заниматься. Но он ничего не делает! А когда я что-то ему говорю по этому поводу, он кладет руку мне на плечи: «Мамочка! Все будет хорошо! Вот увидишь!» Но я же знаю, какие у него оценки. Он ленивый, ужасно ленивый. Притом что очень умный. Как бы мне убедить его хотя бы полчаса поделать что-нибудь для школы? Полчаса! Не больше!
В ее голосе слышна мольба.
— Я ведь не так много прошу! Полчаса! — Она смотрит на меня. — Как мне дать ему понять, что школа важнее его проклятых рок-групп?
Ни одна тема не вызывает такого беспокойства среди родителей и подростков, как школа. Иногда у меня создается впечатление, что все в жизни вертится только вокруг нее: одни родители умывают руки, другие примеряют на себя роль надсмотрщиков и контролеров. На многих моих консультациях речь идет исключительно об успеваемости, а точнее о ее падении, угрозе остаться на второй год, о неряшливо сделанных или не сделанных вовсе домашних заданиях. Многие родители жалуются, как многострадальная тема школы отравляет атмосферу в доме, но при этом не видят, что тоже несут за это ответственность. По моим наблюдениям, обсуждение уроков настолько часто всплывает в некоторых семьях, что там больше ни о чем и не говорят. Четырнадцатилетний Стефан на днях сказал: «За завтраком речь идет о школе: „Слушай там все внимательно!“ В школе учителя, днем домашнее задание, за ужином отец проверяет оценки, а ночью мне снятся кошмары все о той же школе». Но ведь есть же еще жизнь и за ее пределами!
Споры из-за школы потому такие непростые, что в их основе редко лежит бытовой конфликт. Большинство участников — сознательно или нет — решают тут проблемы в личных отношениях. Понимание этого ускользает от многих родителей, хотя нечто подобное было и в их школьные годы.
Отсутствие интереса к образованию в период полового созревания — явление нормальное. Физические, душевные и эмоциональные скачки в развитии требуют сил, отнимают много энергии, которой уже не хватает на интеллектуальные подвиги. В этом отношении отказ от учебы — признак зрелости. Но за ним может скрываться и крик о помощи, которым ребенок пытается привлечь внимание. Некоторые родители пропускают эти сигналы. Вместо того чтобы реагировать адекватно ситуации, они усиливают давление, например начинают активнее контролировать ребенка, который отдаляется еще больше или придумывает иные способы позлить родителей. Так и возникает порочный круг.
Некоторые родители уверены: самое главное, что они могут дать своим детям в жизни, — это отличное школьное образование. Это, безусловно, важно, но гораздо важнее научить молодых людей самостоятельности, базовому доверию и уверенности в том, что они смогут справиться с самыми трудными жизненными ситуациями. Лишь немногие подростки чувствуют, что родители их принимают такими, какие они есть, здесь и сейчас. Взрослые думают об отдаленном — особенно с точки зрения детей — будущем («Тебе нужен отличный аттестат, иначе из тебя ничего не выйдет!») или фиксируются на мнении окружающих («Что скажут люди, если ты останешься на второй год?»). Стоит подросткам представить себе образ мыслей родителей, как начинается мелочная борьба за власть.
Хочу еще раз подчеркнуть: в период полового созревания школьники все больше отдаляются от школы. Снижение успеваемости, среднего балла, повторение программы на следующий год, нежелание стараться и выдавать результат — это нормально и лишь отчасти обусловлено гормонами. Снижается интеллектуальная работоспособность, возникают проблемы с дисциплиной, молодые люди безобразничают или прогуливают школу. Впрочем, кое-что они все же делают — выполняют важные задачи развития. А для этого нужны силы и энергия.
Однако было бы упрощением говорить, что все вышеперечисленное связано исключительно с периодом полового созревания. Отсутствие мотивации, постоянное уклонение от школьных обязанностей могут иметь другие — иногда скрытые — причины.
Нельзя недооценивать потребность в рамках, присущую подросткам; в данном случае таким ограничителем выступает школьная система и, в частности, личность учителя. Если благодаря силе своего авторитета и харизмы ему удастся найти подход к ученикам, к их чувствам и представлениям о мире, то он сможет минимизировать их нежелание учиться. И наоборот: если преподаватель передает знания механически, не понимает, не замечает или игнорирует особенности развития подростков, то нежелание учиться с их стороны осложняется отсутствием взаимопонимания, готовности идти на контакт с обеих сторон.
По мнению взрослеющих детей, то, что в глазах родителей успешное окончание школы и блестящие оценки — обязательное требование для последующей карьеры, — это россказни и ложь. Подростковые психологи обнаружили: только четверть всех молодых людей согласна, что хороший аттестат нужен для успеха во взрослой жизни. Многие считают, что успеваемость в школе важна, но не имеет решающего значения для последующей карьеры. А половина придерживается мнения, что школьная успеваемость не имеет никакого значения для профессии, не служит доказательством заслуг и признания. Родителям следует это учитывать в разговорах с детьми-подростками.
У школьников, родители которых практикуют принцип невмешательства, мало о чем заботятся и не интересуются ребенком и его взглядами, не формируется самосознание, они оказываются не готовы к работе, потому что не в состоянии оценить свои способности. В результате они растут страдающими неуверенностью в себе неудачниками.
Многие подростки чувствуют, что взрослые слишком много от них требуют, особенно если поведение детей не соответствует родительским ожиданиям. Это может вызвать стресс и привести к эмоциональному выгоранию, потому что, если дети не сумели реализовать родительские надежды, их могут лишить любви. Подростки чувствуют, что родители проецируют на них свои ожидания или неосуществленные мечты. Как следствие, возникает борьба за власть. Мне тревожно видеть, что отцы (а чаще всего это они) ценят отличную успеваемость своих детей-подростков выше, чем эмоционально стабильный климат в семье. Иными словами, многие кладут эмоциональную составляющую воспитательного процесса на алтарь исключительных школьных достижений.