Родители Иоаны в шоке из-за поведения дочери, но ничего не могут поделать, так как не понимают ее странных действий. Когда взрослые позволяют себе комментарии по поводу вырывания волос и расцарапывания ранок («Ты что, скажи, спятила?!»), пытаясь установить какие-то правила и пресечь ее действия, Иоана грозит самоубийством, отказывается участвовать в совместных обедах и ужинах (и может голодать по несколько дней). Родителям ничего не остается, кроме как беспомощно уступать.
Началось все это, по словам матери, с полового созревания, «ей было около тринадцати». У нее и раньше настроение скакало, но с тех пор все совсем вышло из-под контроля. «Она стала хуже учиться, отсиживаться в своей комнате. Ей все было не так. Она по-настоящему возненавидела себя». Тогда и «началась вся эта история с волосами, это самобичевание».
«Просто какое-то извращение, — добавляет отец, — когда она расцарапывает себя до крови, а потом спокойно смотрит. А через несколько минут прикрывает раны. Мы к ней больше вообще не подходим!»
Иоане кажется, что жизнь — абсолютное дерьмо. «Я считаю себя дерьмом. Никто меня не любит. А моя грудь, мой живот, мои руки… Грудь слишком маленькая, живот слишком большой, руки слишком длинные. Отстой, абсолютный отстой, и я исправляю свое тело, улучшаю свой вид!»
Если сравнить эти две истории, то можно увидеть существенное различие: самоповреждения могут быть — и Янин это доказывает — молодежно-культурным явлением. Но за ними также может скрываться — как в случае с Иоаной — психологическая проблема, душевная рана.
Самоповреждающее поведение у Янин — акт символический. Она не стесняется своего пирсинга и шрамирования. Янин их всем показывает, провоцирует окружающих, проявляет независимость, обращает на себя внимание. Проколы, шрамы и татуировки представляют тут собой своего рода ритуал принятия, как это бывает в разных первобытных обществах: когда у вас есть отличительные знаки, вы становитесь одним из группы, носителем общих культурных ценностей.
Кроме того, совершая акт самоповреждения, вы получаете индивидуальный физический опыт, доходите до границы того, что еще предстоит испытать. Пирсинг и шрамирование связаны со страхом, с болью, но, если человек выдержал их, его принимают в группу. Чем яростнее родители борются с селфхармом у подростков, чем решительнее они его не принимают, тем интенсивнее проживается и ощущается отделение подростка от культуры родителей. Селфхарм Янин равносилен путешествию сказочного героя, который должен сначала уехать, чтобы, вернувшись, обрести себя. Янин мысленно готовится к акту самоповреждения и проходит эту проверку после неудачного первого опыта. Вот он, хеппи-энд: она справляется с опасностью, не бежит от нее. И теперь гордится собой, носит сережку и татуировку, как тавро, как логотип, как бы говоря: «Посмотрите, кто я!»
Совершенно иная история с Иоаной. Ее селфхарм осуществляется как тайный акт, имеет иной смысл и поэтому оценивается по-другому, в отличие от поведения Янин, которая таким образом определяет себя как самостоятельную личность. Действия Иоаны выражают беспомощность: она не справилась с безнадежностью и не обрела поддержку. В основе ее селфхарма лежит психиатрическая проблема: за вынужденным расцарапыванием кожи и расчесыванием ранок, вырыванием волос на теле и их проглатыванием стоит неизбежность причинения себе боли. С возникающим давлением она может справиться только через самоповреждение. Кровоточащая ранка сначала вызывает облегчение, но потом появляются стыд и ощущение вины.
Однако есть и другие причины самоповреждающего поведения: внутреннее эмоциональное напряжение, беспомощная попытка почувствовать себя живым; проявление власти над своим телом, а также стремление обрести над собой контроль.
Селфхарм, как у Иоаны, обычно сопровождается чувством неполноценности, ненавистью к себе и отсутствием перспектив в будущем. Ярость и гнев, которые вызывают окружающие, направляются на себя и против себя. Если в подобные акты самоповреждения не вмешается специалист, то могут возникнуть — как в случае с Иоаной — изменения в симптоматике: депрессивное настроение, отказ от еды и питья, угрозы суицида.
«Мне было тринадцать лет, — рассказывает Николас, которому сейчас пятнадцать, — я на некоторое время отпустил поводья, ушел в отрыв. Я регулярно был в стельку пьян. Пару раз полностью отрубался, — он качает головой. — Я был самым молодым среди ребят, просто хотел быть крутым. Потом у меня как-то случился приступ, я оказался у врача, и тот рассказал, куда меня может привести выпивка. Я был в шоке».
Шестнадцатилетняя Илона считает, что ей время от времени все еще нужен «впрыск» алкоголя. «Мы отрываемся по пятницам или субботам». Начать пить было «наименьшей из проблем», ведь найти выпивку можно повсюду.
— Контроль осуществляется очень вяло, — она ухмыляется. — А еще есть дискотеки, где за этим вообще не следят.
Теперь Илона улыбается.
— Запреты заставляют мыслить креативнее. Выход всегда найдется.
— А родители что говорят, — спрашиваю я, — когда ты приходишь домой «под мухой»?
— Полной отключки у меня никогда не было, — парирует она твердо, — а так — отругают, назначат две недели домашнего ареста или что-то в этом роде.
Но тогда девушка просто начинает канючить, родители смягчаются, и она снова может отправляться куда ей вздумается.
— Больше раздражают эти нравоучения матери. Читает мне лекции о вреде, который принесет алкоголь в будущем, если я продолжу так пить, — она хмурится. — А она вообще в курсе, хочу ли я состариться?
Девятнадцатилетний Патрик в течение трех лет регулярно сильно напивался. «Но вот уже около двух лет, как я с этим покончил. Ну, может, две-три кружки пива или иногда вина. Но больше никаких крепких напитков». Он изо всех сил старается держать ситуацию под контролем. Потому что потеря контроля, алкогольная кома — самое ужасное, что может быть.
«Ты ничего не чувствуешь, только шатаешься. Со мной случилось кое-что ужасное, — говорит он с серьезным видом, — и с того момента с пьянством было покончено!» Патрик на мгновение мысленно возвращается в ту ситуацию. «Мы что-то праздновали в парке, все были уже хорошенькие. И я упал с лестницы. Мои приятели ничего не заметили. В какой-то момент они просто ушли, даже не поняли, что меня нет, настолько были пьяными». А он остался лежать там «в своем дерьме, в собственной блевотине». Его случайно обнаружила супружеская пара, которая поздно вечером еще гуляла по парку, выяснилось, что у него было переохлаждение и оказалась сломана рука. «После этого мне больше не нужно было ничего объяснять о последствиях выпивки. Я исцелился. Мне было так стыдно за то, как я выглядел и как от меня воняло». Его голос еле слышен. «Когда я проснулся, у меня между ног была пеленка, потому что я ничего не мог держать в себе». Это было дико унизительно, но в то же время оказалось и очень полезно.
Три эти небольшие истории иллюстрируют субъективный взгляд на пьянство. Под запоем понимают не легкое подпитие, а чрезмерное потребление алкоголя, которое ведет к интоксикации или коматозной потере сознания. По данным управления статистики, число подростков, обращающихся в клинику для стационарного лечения из-за этих двух состояний, становится все больше. За период с 2002 по 2009 год это число выросло более чем в два раза: в 2009 году на лечении в клинике находилось около 26 000 детей и подростков.
Причин такого увеличения много, проблема носит комплексный характер.
• Благодаря повышенной социальной чувствительности эта тема попала в фокус всеобщего внимания — стало понятно, насколько срочно нужно действовать, предлагая подросткам клиническую помощь. Сегодня уже никто не отворачивается при виде пьяного ребенка.
• Употребление алкоголя и последствия этого больше не умаляются. Очевидно, что дети и молодежь начинают пить и напиваться в более раннем возрасте, чем раньше. В отличие от предыдущих поколений, у многих современных подростков на физическом уровне отсутствует понимание, когда пора завязывать с выпивкой. А поскольку они не воспринимают эту физическую границу, то постоянно ее переступают, перегружая организм и нанося вред самому себе. Молодые люди впадают в алкогольную кому, несмотря на многочисленные предупреждения, рисующие самые страшные перспективы. Однако в целом, благодаря позитивному воздействию профилактических мер, потребление алкоголя снижается. Сегодня все меньше подростков пьет все больше! Именно на этой уязвимой целевой аудитории должны быть сосредоточены все превентивные меры. Легко сказать, а вот добиться этого сложно, так как именно эта целевая аудитория практически не поддается профилактическому воздействию.
• Без сомнения, в пьянстве решающую роль играют друзья, групповое давление. Хочется поймать настроение, все вокруг начинают подначивать последовать общему примеру. Потребление алкоголя объединяет, вы чувствуете себя великолепно, кажетесь себе непобедимым, забываете о чувстве опасности, находитесь в кругу единомышленников. Перестраивающийся мозг подростка не осознает проблем (не говоря уже о повреждениях в его структурах), которые может повлечь за собой пьянство. Мозг подростка, находящийся на этапе перестройки, и, в частности, вырабатываемый им дофамин требуют радости и незамедлительного удовлетворения потребностей. Увещевания о том, что в будущем могут возникнуть проблемы, звучат неправдоподобно и воспринимаются как нотации и поучения.
В процессе разговоров с молодыми людьми о выпивке и возможных последствиях становится очевидной их неосведомленность. Подростки мало знают о последствиях полной отключки, например, что:
• можно переохладиться и умереть или заработать гангрену;
• можно оказаться в собственных рвотных массах и задохнуться;
• можно опорожниться и лежать в собственных экскрементах.
И это не говоря о вреде, который наносится здоровью в целом. Нередко бывает, что печень элементарно не справляется, даже если речь о молодом организме. Именно поэтому наряду с профилактическими мерами особое значение приобретают просветительские кампании, информационная поддержка молодежи, доступность медицинской помощи и выполнение физических упражнений (спорт, музыка).