мы ему жалуемся, он говорит, что после его урока у нас будет музыка и его коллега наверняка поставит нам что-нибудь медитативное, выслушает нас…
Йонатан громко вздыхает.
— А наш учитель биологии! Его сократили в университете, и он теперь отыгрывается на детях. Он просто отсиживается на уроках. Если у нас есть вопросы, он отправляет нас в интернет, потому что мы же, видите ли, компьютерные наркоманы. За духовное отвечает, по идее, учитель религии, он знает о законах жизни. Но после уроков он садится в свой «ягуар» и едет играть в гольф, потому что не может общаться с «такими идиотами», как мы, как он однажды выразился! А если у учителей есть возможность повысить квалификацию, то они обычно болеют или торчат на своем гольф-поле. Меня тошнит от таких типов: они много болтают, а на деле ничего толкового.
— Лучше бы они, — саркастически улыбается Тео, — ездили на Балтику и ровняли песок там — было бы куда меньше вреда!
У насилия и агрессии в школах — как и в обычной жизни — много проявлений. Шумных и тихих, ярких и не очень, очевидных и таких, которые никто не замечает, не слышит, не видит. При этом не время драматизировать, мол: «Насилие в школах принимает невыносимые формы!» Единичные случаи не должны затмевать школьную атмосферу согласия и сотрудничества, которую пытаются создавать учителя, ученики и родители. Но в то же время и не стоит преуменьшать проблему, говоря, что насилие существовало всегда.
Тот, кто отрицает явную жестокость, ее разрушительную силу, не видит или предпочитает делать вид, что ее нет, лишь развязывает руки склонным к ней школьникам. Именно из-за отрицания и нежелания замечать проблему в некоторых учебных заведениях деструктивная агрессия прямо-таки процветает. Я четко вижу эту взаимосвязь, когда школа «горит» в прямом смысле слова, а мне говорят, что все это «как гром среди ясного неба». Так не бывает, значит, кто-то просмотрел грозовые тучи на горизонте. Агрессия, как правило, накапливается, ей всегда предшествует долгий период терпения.
Те, кто игнорирует насилие и жестокость, создают некое пространство, в котором последние безнаказанно развиваются. Не нужно говорить «так было всегда», лучше признать: нынешняя ситуация отличается от того, что было еще каких-то тридцать или пятьдесят лет назад.
• Неоспоримо то, что подростков, склонных к насилию, стало больше. Если четверть века назад это число составляло 2 % от всех молодых людей, то теперь, согласно новым подсчетам, — около 7 %. Если раньше физическим насилием занимались в основном мальчики, то теперь уже и двенадцати-четырнадцатилетние девочки обращают на себя внимание словесной агрессией и брутальным отношением к вещам.
• Насилие стало более разнообразным, сложным: это языковая агрессия (насмешки, ругательства, смех, унизительные обзывательства и т. д.), вандализм (на территории учебного заведения и по дороге в школу, в классах и спортзале, по отношению к учебникам и другим пособиям и т. д.), нападения на одноклассников, насилие над учителями, нежелание ходить в школу, прогулы, моббинг, буллинг, нездоровая атмосфера в классе и депрессия.
Добавим сюда еще один фактор: тут быстро, если не сказать молниеносно, смешивают все виды насилия в одном котле и варят безобразную, слипшуюся, безвкусную кашу. Безобидные дразнилки, распространенные среди детей, быстро превращаются в моббинг; стычки и потасовки, когда дети просто меряются силами, заканчиваются жесточайшими драками. С насилием в школе можно справиться, только если действовать осторожно и не идти на поводу у современных трендов.
Я хочу продемонстрировать это на примере двух ситуаций: прогулов и моббинга.
В случае с прогулами все очевидно: в некоторых случаях они связаны со школой, даже если триггером является не она сама. А что касается моббинга, то решение этой непростой проблемы требует времени и особого подхода.
Тринадцатилетний Торбен во время уроков болтается на улице вместе со своим другом, сверстником Арне. Когда их спрашивают, не должны ли они сейчас быть на занятиях, они отвечают: «А мы и есть на занятии, у нас выездной урок!» В школе оба отпросились: у них запись к врачу. И только через несколько недель все открывается, когда учитель спрашивает у родителей, как здоровье Торбена.
У пятнадцатилетней Ульрики очень напряженная семейная ситуация. Ее родители хотят разойтись и дергают дочь, вынуждая ее принять решение, с кем ей остаться.
— Это все равно бессмысленно, — считает она. — Их не я сама интересую, а кто из них выиграет битву. На меня им совершенно наплевать. Что мне школа, если для меня сейчас ни в чем нет смысла.
— Они только хотят сделать из меня хорошего ученика! — говорит Бьерн, шестнадцать лет. — Родители замучили меня всякими дополнительными занятиями. Репетиторство и все такое. Но я еще заставлю их понервничать. Я хожу в школу не каждый день, сам пишу записки от родителей. На днях они обо всем узнали и устроили мне сладкую жизнь. Но отец продержался всего неделю. А мама смягчилась и того быстрее. Я с ними играю.
Мотивы для школьных прогулов весьма разнообразны, некоторые из них не поддаются никакому объяснению. Однако в целом можно выделить четыре основные причины.
• Прогул может быть сознательным нарушением границ, чтобы проверить, как далеко можно зайти. Эта модель поведения часто встречается на первой стадии полового созревания (примерно до тринадцати лет) и нередко сопровождается другими проявлениями бунтарства, такими как вандализм, отсутствие дисциплины или агрессивные действия. Устраивать скандалы в таком случае так же малоэффективно, как и преуменьшать проблему.
• Часто отказ от школы связан с проблемами дома. Иными словами, нарушение правил — это бессознательный крик о помощи для привлечения внимания к сложной жизненной ситуации. За прогулом кроется кризисная эмоциональная ситуация. Если ребенок остается никем не услышанным, его поведение может стать еще более вызывающим.
• Когда подростки чувствуют эмоциональное пренебрежение со стороны родителей и общую холодность в отношениях с ними, когда им кажется, что важные в их жизни люди удаляются от них, то с помощью прогулов они пытаются обратить внимание на свою эмоционально нестабильную ситуацию.
• За прогулами также может скрываться боязнь неудачи. Многие подростки чувствуют, что не соответствуют ожиданиям своих родителей. А когда начинают пропускать уроки, родители вводят санкции.
Прогулы иллюстрирует один момент, который упускается из виду при обсуждении насилия в школах: количество учащихся, которые ходят в школу с аутоагрессией, головной болью, проблемами с желудком, приступами головокружения и неврозами, превышает число тех, кто становится мишенью вербальной и физической агрессии, не говоря уже о тех, кто это насилие совершает.
Не поймите меня неправильно: не только школа создает давление и заставляет учеников страдать. Аутоагрессия чаще всего является криком о помощи, и оказать ее можно не через более усердное воспитание или репетиторство, а через выстраивание близких отношений между родителями и детьми, таких отношений, в которых подростки чувствовали бы себя понятыми.
Я использую слово «моббинг», хотя правильнее было бы говорить о буллинге (от bully = жертва). Но поскольку в просторечии закрепилось первое понятие, буду использовать здесь его.
Моббинг — часть агрессивного поведения, целью которого является намеренное причинение вреда другому. В моббинге — как мы видели на примере Михаэлы и Даниэлы — центральную роль играет социальная иерархия. Моббинг обычно случается в стабильной группе, власть в которой распределена очень неравномерно.
Человек, проявляющий такое агрессивное поведение, — моббер — обладает физическими и вербальными способностями, делающими его боссом, или главным. Жертва не может совладать с прессингом или нанесением ущерба, обычно не сразу открывается кому-то, сообщает о превышении полномочий в своем отношении. Ситуацию характеризуют как моббинг, когда издевательства происходят в течение длительного времени и отличаются разнообразием все новых и новых вариантов.
Для предотвращения агрессии такого рода необходимо принять меры на четырех уровнях.
• Моббинг поддерживается (не порождается!) недружелюбной, антисоциальной атмосферой, царящей в школе. Издевательства, как правило, совершаются в темных уголках, коридорах и переходах, где отсутствует надзор или сложно заметить нарушение правил поведения.
• Социальные и коммуникативные навыки школьников не могут предотвратить моббинг, но они способны ограничить его и в итоге свести на нет. Чем откровеннее отношения друг с другом, тем будет меньше скрытности, которая является предпосылкой для издевательств. Иными словами, чем больше тайн и секретов в межличностных отношениях школьников, тем быстрее могут распространяться подлости, ложь, злоупотребление властью, шантаж, принуждение и отсутствие уважения.
• С мобберами следует вести индивидуальные переговоры, настаивать на восстановлении мира. Вовлечение родителей при этом неизбежно — но часто, к сожалению, невозможно. Мобберы должны разобраться с последствиями своих поступков, осознать вину, сделать выводы. Кстати, Михаэла и Даниэла попали в специальный класс. Поначалу они сопротивлялись, но потом стали ходить туда с удовольствием, им оказывал терапевтическую помощь поведенческий психолог. Через два года после той истории они окончили среднюю школу и превратились в уверенных в себе молодых женщин, которые уже и не понимают, как могли такое вытворять. Важно, однако, и то, что они ушли из той беспринципной шайки, с которой тогда общались.
• Говоря о моббинге или иных агрессивных действиях, часто забывают о жертвах. Пока все занимаются мобберами, никто не обращает внимания на пострадавших. А ведь очень важно, чтобы после пресечения издевательств жертва выражала уверенность в себе на физическом уровне, чтобы ребенок или подросток транслировал свое право на физическую целостность: «Не прикасайся ко мне!» Необходимо дать возможность человеку помочь самому себе, почувствовать в себе силы дать отпор обидчикам.