А кому это делать и как, я судить не берусь, потому что в конце концов это будет решать народ. И когда придет время, народ и решит. (V, 22)
(2009)
Интервьюер:Помню, в свое время Вы ратовали за вынос тела Ленина из Мавзолея. Как сегодня, по прошествии стольких лет, в течение которых многое можно было осмыслить, прочитать и узнать, относитесь к Ленину? По-прежнему ли считаете, что держать в Мавзолее и выставлять на всеобщее обозрение мумию не по-людски?
Просто это против всех христианских правил и православия как такового: душа должна свободно отлететь, а тело – быть предано земле.
Ленина я считаю одной из самых трагических и несчастных фигур в мире – достаточно просто посмотреть его последние фотографии, на которых он предстает растением…
На телепроекте «Имя России», где определялись наши величайшие соотечественники, отстаивавший Владимира Ильича Зюганов привел как положительный пример то, что за короткое время в зависимости от ситуации Ленин четырежды менял программу: мол, как он был гибок! Простите, но это же катастрофа, когда в огромной стране человеку приходится четыре раза менять курс…
И метаться. То красный террор…
То продразверстка и продналог, то НЭП есть, а то уже нет, то нужна интеллигенция, то ни к чему – отправить ее подальше…
Это же очень трагичная вещь, и, думаю, в какие-то моменты осознание содеянного могло для него быть страшнее любой пытки.
Он был великим человеком, как Вы считаете?
Однозначно!
И Сталин?
Конечно. Другой разговор – с каким знаком… А вот скажите, Нерон – великий?
Двух мнений, по-моему, быть не может…
Вот видите…
Ленин был невероятной реакции и деятельности стратег, который реально, вот в эту секунду творил историю. Власть упала – он ее подобрал. Кто-то чесался бы, колебался, а он сориентировался мгновенно. Что надо народу? Долой войну! Землю крестьянам, фабрики рабочим! Посулил все! Почему проиграли белые? Они не могли обещать то, чего не в состоянии были дать, эти люди были сделаны из другого теста…
Совесть не позволяла?
Вот именно, а тут – хап все! «Пошли на мировую, потом разберемся», потом: «Сдайте оружие – мы вас простим». Когда белые офицеры, привыкшие держать слово, разоружились и признались, что воевали с красными, их посадили в баржи и затопили в Черном море.
Вы представляете, кем в этом смысле Ленин со своей бандой был?
Конечно, как реальная личность он не имеет никакого отношения к тому идолу, которого из него сотворили соратники, и если бы Ленин потом увидел, что наделано от его имени и кто пришел к власти, вот просто посмотрел бы на всех подряд – Маленковых, Хрущевых, Брежневых, – думаю, он сам попросился бы из Мавзолея. (I, 137)
(2010)
Вопрос:Как Вы считаете, необходимо ли наконец принять нелегкое решение о захоронении вождя революции? Интересовались ли власти мнением деятелей культуры по данному вопросу?
Я не хочу, чтобы мое мнение стало мнением деятелей культуры, это мое личное мнение.
Я давно об этом говорил. Другой разговор, что… Вы понимаете, мне кажется, что, если бы Владимир Ильич Ленин при жизни узнал, что его тело будет находиться на поверхности земли и его будут показывать детям и людям как просто некий неодушевленный предмет, он бы человека, который это придумал, подверг бы серьезному наказанию.
Потому что это действительно наказание. Это большое наказание.
Другой разговор, что есть люди старшего поколения, для которых это символ и образ. Их не так много осталось, и не так много им жить. Поэтому я думаю, что здесь нужно просто сбалансировать и принять решение… (V, 24)
ЛЕНИНЫ
(2004)
Мне очень интересна судьба семьи Лениных.
Нет, не того Ленина, которого мы знаем как Владимира Ильича, а другого Ленина – Анатолия Васильевича. Это был морской офицер, закончивший Петербургский морской корпус. Он воевал на Черном море, потом воевал с японцами, был награжден. Он не выбился в большие чины, но, как и сотни тысяч, как миллионы русских воинов, честно нес свою службу, будучи убежденным в том, что этим самым служением он и подымает свою фамилию для своих потомков.
Но так случилось, что его паспорт, вернее, не его паспорт, а паспорт его родственника Николая Ленина был украден для того, чтобы это имя (Николай Ленин) стало псевдонимом Владимира Ульянова, для того чтобы под этим именем совершить все то, что было совершено в России.
Эти трагические метаморфозы, наверное, время от времени ложились тяжелейшим грузом на плечи людей, по праву носящих фамилию Ленин, которую они заработали в те давние времена покорения Сибири, когда казачество приходило туда и воины реки Лена получали эти фамилии.
Эта революция отнимала не только жизнь, но даже имена у людей.
Вы можете представить себе, каково было жить честному русскому офицеру под фамилией, которая олицетворяла кровное зло для всех тех, с кем он вместе воевал, для всех тех, с кем он вместе оказался на чужбине и с кем вместе он сегодня лежит на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа под Парижем? (XV, 2)
ЛЕСТЬ
(2005)
Интервьюер:Вы способны отличить искреннюю похвалу в ваш адрес от банального лизоблюдства?
Конечно.
Это всегда и сразу видно. Ошибиться тут невозможно. Потому что всякой дури о себе слышу много, да и читаю не меньше. Так вырабатывается чутье на неприкрытую лесть. Отец в таких случаях говорит: «Пусть лучше завидуют, чем сочувствуют».
Я с ним согласен. (II, 50)
ЛИМОНОВЦЫ
(2008)
Интервьюер:До сих пор очень часто в Рунете, как только заходит речь о Михалкове и надо увесистый камушек кинуть в огород, вспоминают историю десятилетней давности с лимоновцем.
С чем?
С кем. С лимоновцем, который пришел к Вам на мастер-класс и бросил яйцо. Вы приказали охране его схватить, подошли – и ботинком по ро… пардон, по лицу.
Ты имеешь в виду того парня, у которого еще и пистолет нашли?
Этого я не знаю.
Зато я знаю. У него нашли газовый пистолет. А в Самаре те же лимоновцы пытались плеснуть в меня серной кислотой. В Питере кинули нож.
Пока у меня сил хватит, я буду бить любого, кто посмеет посягнуть на мою честь и безопасность. А также на честь и безопасность моих близких. Бить буду в кровь – так и запиши. А вся эта интеллигентская херня: «Бедного мальчика – ботинком…» Ты поднял руку – будь готов отвечать.
А как же «подставь другую щеку»?
Я сожалею, что, может быть, в этом вопросе мне не хватает смирения. Но тогда надо быть отшельником, монахом. Я не монах, силы у меня есть, я много занимаюсь спортом, так что – не умеют любить, пусть боятся.
А Вы сами чего-нибудь боитесь?
Конечно. Много чего боюсь. Себя потерять боюсь, в первую очередь…
Понимаешь, я не хочу рассказывать людям – тем людям, которые на полном серьёзе сочувствуют этому лимоновцу и проклинают Михалкова, о жутком творческом одиночестве. О том, как не хватает ушедших – того же Паши Лебешева. О том, как трудно бывает, когда на тебя одного все наваливается и не у кого спросить совета…
У меня замечательные друзья, соратники, высочайшие профессионалы, один Леня Верещагин чего стоит, но все же есть вещи, так глубоко и почти невидимо запрятанные, что ощутить правильность пути можно, только протоптав все тропинки, долго и мучительно нащупывая правильную дорогу. И тут так нужны попутчики, которые понимают тебя и мучаются вместе с тобой…
Последний вопрос: насколько искренне Вы отвечали?
А ты сама не чувствуешь? (I, 129)
ЛИТЕРАТУРА
(2005)
Интервьюер:Как сын известного писателя, Вы не могли не начать заниматься литературой, писать книги.
Я с иронией отношусь к своему литературному творчеству.
Мне есть о чем рассказать. Но лень.
Вы иронично относитесь к себе как к писателю. А что еще у Вас вызывает такие же чувства?
Я сам… В этом мое спасение от бронзовения. (II, 50)
Детская литература
(2010)
Я в курсе кампании, развернутой в Интернете против присвоения Государственной детской библиотеке имени моего отца. Договорились уже до того, что будто бы Сергей Михалков душил детскую литературу.
Хорошо им ответила женщина, руководитель какого-то издательства: «Ну вот, Михалкова не стало, что же вы не несете свои потрясающие произведения, которые при его жизни не могли увидеть свет. Где они? Приносите – напечатаем!» (XV, 46a)
Русская литература
(2010)
Русская литература погубила Россию во многом очень. На мой взгляд. Хотя и не только на мой.
Интервьюер:Это интересная точка зрения.
Так же думает и Василий Васильевич Розанов, с которым я согласен в данном случае…
А почему русская литература погубила страну? Объясните мне. Это Вы имеете в виду конкретных людей? Чехова там, Бунина, я не знаю?
Я Вам скажу. Вот это ощущение себя виноватым, ощущение себя все время копающимся в том, как правильно или неправильно поступил. Ощущение, которое, с одной стороны, дает потрясающее смирение и возможность думать о другом человеке, который, как мы понимаем, есть не средство, а цель. Это величайшее достоинство русской литературы. А с другой стороны, это же самое привело к тому, что любое явление, которое не должно быть оспариваемо, скажем, как аксиома должно восприниматься, начинает все чаще и чаще подвергаться разъедающему и разрушающему сомнению.
Пример. Один.
Например, все отношение к православию. Ну в какой стране можно было в течение двух-трех лет лишить огромную страну с почти двухтысячелетней историей – православия, заставить взрывать собственные храмы, разграбливать их, сжигать иконы и закапывать живьем священников? В каком страшном сне?