Я это ценю. (XV, 41)
ОППОЗИЦИЯ
(2005)
Мы все время находимся в борьбе, в оппозиции. Конечно, художник должен бороться, но когда есть с чем. Наша пресса писала, что я на Каннский фестиваль на яхте приехал. Бред! Врущий рассчитывает, что я среагирую на его вранье. Эсминец у меня или аэростат – пусть говорят что угодно. В голову не приходит людям, что, может быть, я просто человек приличный.
Мы научились подходить друг к другу с точки зрения отрицания, обвинения. (I, 118)
(2012)
Интервьюер:Координационный совет российской оппозиции 24 ноября собрался на второе заседание и назначил очередную массовую акцию протеста в Москве – «Марш свободы» – на 15 декабря.
Если бы деятельность оппозиции была по-настоящему серьезна, они не просто бы захотели власти и фигурирования, но и реально предложили бы программу, которая поможет к лучшему изменить страну.
Столыпин говорил: «Вам нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия». Если перефразировать, то получится, что великие потрясения нужны тем, кому есть куда уехать, а великая Россия нужна тем, кто хочет здесь жить.
Вот были выборы в Координационный совет. Шестьдесят тысяч человек – это много для Финляндии. Но для России шестьдесят тысяч проголосовавших – это, ну например, стадион. Вот стадион людей и выбирал Навального. Знаете – это такой театр для себя любимого. Человек, который работает в морге, он абсолютно убежден, что кругом трупы. Поэтому когда он выходит на улицу, он изумляется: «А что, и живые люди остались?»
То же самое и здесь.
Я просто думаю, что ко всему надо относиться серьезно. К съемкам, к отношениям, к жизни, к питанию, к лечению, к учебе, к работе. Если пропустить мгновение точки невозврата, то последствия могут быть непрогнозируемы. Мало того, я совершенно убежден, что безвластие в России страшнее любой самой жестокой власти, потому что такая огромная страна… Мы это видим по тому, что произошло в Гражданскую войну. Это уму непостижимо, что делали люди со своими собственными собратьями. Представить себе невозможно, что это делают не фашисты, не враги внешние, а сограждане внутри страны.
Это ужасающе!
Я, честно скажу, этого боюсь. Поэтому считаю, что внимание к этому должно быть очень пристальным. (XV, 73)
ОППОНЕНТЫ
(2010)
Есть оппоненты и оппоненты.
Глупо мне оппонировать человеку, который пишет, что Михалков не любит людей, не любит русских солдат, поэтому всех перемесил, правда, любит своих детей, поэтому они остались в фильме живы. Оппонировать человеку, который не видел картину или не хотел ее видеть, бессмысленно.
Другое дело – разговаривать с человеком, который заинтересован тебя убедить или понять что-то. Тогда мне интересно с ним, я сам нахожу какие-то ответы на вопросы, о которых даже не думал. То есть я должен для себя и для него объяснить какие-то вещи, которые подсознательно во мне сидели, но я их не формулировал… (I, 146)
ОПРЕДЕЛЕННОСТЬ
(2008)
На мой взгляд, сейчас наступает время определенности. Пора договаривать все до конца. Пора озвучить то, что в последние годы произносить вслух было не принято.
Вот картина архимандрита Тихона «Византийский урок» – пример, как можно сказать все до конца. Мюнхенская речь президента – пример.
Интервьюер:Да и речь на последнем Госсовете.
Конечно. Только проговаривая определенные вещи, формулируя их, мы сможем наконец понять, кто мы такие.
Не приведет ли наша определенность к жесткой конфронтации с Западом, к новой серии «холодной войны»?
Конфронтация возникает тогда, когда люди врут. Выдают одно за другое, надеясь, что их партнер или собеседник настолько глуп и необразован, что проглотит эту ложь и не подавится. Опять-таки, возвращась к фильму отца Тихона – там ясно показано, что менторское, уничижительное отношение Запада к Востоку превалирует еще со времен Византийской империи… (I, 129)
ОРГАНИЧНОСТЬ
(2004)
Вообще, российское общество, Россия всегда славились и отличались своей органичностью.
Как только разрушилась эта органичность, то возникли и девушки в мини-кокошниках; псевдоказаки с самодельными хоругвями и вермишелью в бороде, с чужими орденами; князья, неизвестно откуда взявшиеся, с визитными карточками, новые дворяне и так далее.
Сила казачества, как и общества русского, заключалась в своей органичности. Папаха, кинжал, шашка, само седло – это же не просто так, это не декоративный орнамент…
Как только советская власть решила привести все к общему знаменателю – атеизм как основа веры, построение социализма в отдельно взятой стране как основа идеологии, коллективизация как основа жизни – то возникло то самое начало эрозии, которое привело к удивительному уродству.
Если вы посмотрите на лица советских людей на досках почета (я много проехал по стране и много видел досок почета в городах, селах, деревнях) и на лица каторжников в дореволюционных альбомах, то вы увидите, в чем разница. (Они не отличаются антропологически, хотя можно и так подумать.) Просто в одних глазах есть свет, а в других нет. В них есть сила, есть воля, есть страх, есть добропорядочность, есть все, кроме света, кроме органичного ощущения своей внутренней жизни и общей жизни своей страны.
И как ни пытались большевики создать эту общую массу жизни, этот вал счастья вместе с парадами, выставками и «новыми народными праздниками» – это все равно была только та же самая «вермишель в бороде».
Это был орнамент без внутренней, невидимой, неразделимой связи жизни русского человека, без которой никогда не будет в России ни мира, ни покоя, ни благоденствия. (XVI, 2)
ОРДЕНА
(1992)
Интервьюер:Орден Почетного легиона не самый распространенный в нашей стране. Это редкое событие. Раскройте тайну – почему, за что?
Решение принимал не я, но в факсе значилось: «Кавалер ордена искусств и литературы… Одна из основных наград Французской Республики… Этим орденом отмечаются заслуги людей, отличившихся своими творениями в области искусства и литературы и внесших значительный вклад в искусство мира…»
Награда приурочена к выходу «Урги» на мировой экран. Я совсем не ждал этого, поэтому особенно приятно…
А российские награды есть?
Есть. Орден Трудового Красного Знамени.
За что?
Не знаю. Очередь, верно, подошла… (I, 45)
«ОСКАР» (1995)
Это не должно считаться только нашей личной победой. Это очень важное событие для национального кинематографа. Мне думается, что здесь самым главным является забрезжившая надежда на возвращение некоего достоинства нашего кинематографа и нас самих.
Я вам откровенно скажу, что за многие годы моих взаимоотношений с прессой в первый раз я ощутил по ее реакции четко выраженное желание быть и считать себя частью чего-то важного и великого, требующего самоуважения и чувства собственного достоинства.
Мы никогда ничего не сможем сделать, если мы будем продолжать считать чужие поражения собственными победами. Мы будем всего лишь искать некий фон, на котором мы будем более или менее прилично выглядеть в собственных глазах.
Вот есть два понятия: быть лучше и быть лучше других.
Быть лучше – это просто быть лучше, перед Богом. Быть лучше других – это значит постоянно озираться и искать тех, кто хуже тебя. И в этом случае идет постоянное снижение уровня… потому что он украл сто тысяч, а ты всего десять, он убил пять человек, а ты всего трех и так далее.
И вот в первый раз я ощутил, говоря про «Оскара», что это наш «Оскар». Понятие «наш» – очень важное понятие. Я не говорю о политическом значении этого слова, которое приобрело оно в последнее время, я говорю о том значении, которое объединяет нас всех в нашей общей победе.
Я сам не предполагал, что такое может быть. Когда американский конгрессмен в аэропорту, холодея и трясясь, попросил у меня «Оскара» в руки подержать, то это производит впечатление…
Это действительно первый российский «Оскар».
Я должен вам сказать, что условия, в которых делалась эта картина, несколько отличались от условий, в которых делались в нашей стране картины, получившие «Оскара», будь то – «Война и мир», или «Москва слезам не верит», или «Дерсу Узала».
Я, конечно же, ни в малейшей мере не могу и не хочу принизить заслуги и мощь художников, которые сняли эти картины, но согласитесь, тогда за их спиной стояло целое Государство.
За нашей же спиной стояло только Госкино, которое не могло решить многих и многих проблем, вставших перед нами… (XII, 2)
(2005)
Интервьюер:Вы были последним российским режиссером, получившим «Оскара» за «Утомленных солнцем». Потом Павлу Чухраю удалось с «Вором» войти в шестерку номинантов. И все! Почему в последнее время мы пролетаем мимо «Оскара»? Чего нам не хватает, чтобы выигрывать у испанцев, французов, индийцев, хорватов?
Дело не в том, чего не хватает нашим фильмам. Им всего хватает!
Просто существует политическая конъюнктура. Если в Югославии идет война, то победят хорватские картины. Так что не стоит искать причины в слабостях нашего кино.
Я считаю, что любая из наших картин <номинированных в этом году на «Золотого Орла»> могла бы с полным правом претендовать на эту премию. (I, 114)
(2008)
Интервьюер:Михалков знал, что не получит второго «Оскара». Во всяком случае в этом году. На вопрос: «А зачем Вы тогда летите в Лос-Анджелес?» отвечал:
Надо приехать – и достойно не получить. Не прятаться, прикрывая трусость напускным равнодушием или даже презрением: плевать, дадут – не дадут… Мне не плевать. Но я так много получил от этой картины < «12» >, включая саму картину, что номинации в пятерку вполне достаточно.