Руцкому незачем было лукавить со мной, и потому я уверенно могу сказать, что он глубоко переживал происходящее: развал великой некогда державы, экономическую разруху, массовое обнищание народа.
Глубокий ли он политик? Нет. Мог ли он им стать? Наверное, если бы учился, набирался опыта и терпения не только слушать, но и слышать мир вокруг себя.
Уверен – меньше всего в событиях последних месяцев им руководило честолюбие, все-таки он в первую очередь человек убеждений, человек офицерской чести. Я склонен предполагать, что Руцкой во многом стал заложником и ситуации, и своего характера – горячего и импульсивного. (I, 53)
(1994)
Моя дружба с Руцким не носит политического характера…
Я его любил как летчика, офицера русского, товарища моего, веселого, смеющегося, выпивающего, рассказывающего про свою жизнь и выслушивающего про мою жизнь. Для меня совершенно не обязательно разделять с ним политические взгляды для того, чтобы его любить.
И, слава богу, я умею отделять одно от другого.
Я никогда не выбирал друзей по их должностям. Он стал моим другом до того, как вице-президентом, он был моим другом и в тюрьме…
Это мое личное дело. (I, 65)
(1996)
Он мой товарищ. Друг мой. Я люблю его. И всегда пытался уберечь от тех ошибок, которые он совершал и которые будет совершать…
Я уважаю его решение не выступать в качестве независимого кандидата <на выборах в Госдуму 1996 года> по одномандатному округу. Он пошел со своим движением. В этом, с одной стороны, достоинство, но, с другой стороны, в этом есть и легкомыслие.
Выборы, скорее всего, будут для него серьезным уроком… (I, 66)
(1998)
23 октября 1993-го я оказался единственным, кто публично не отрекся от Александра Владимировича. Я выступил тогда по телевидению и поддержал Руцкого, в тот момент уже обычного зэка.
И, поверьте, мне страшно было это делать, но иначе поступить я не мог… (I, 75)
(2005)
Интервьюер:А как Руцкой себя чувствует сейчас? Где он? Я видел его полгода назад в церкви у нас там, в Аксиньино. Что-то делает, у него есть проект коммерческий. Не думаю, что он счастлив, но, по крайней мере, полон достоинства. Не опустился. (II, 49)
РЫНОК
(1993)
Рынок – это не базар.
Это значит, что свобода принесла нам возможность и право стоять со своей рубашкой, а не с чужой, и предлагать ее на продажу.
Но посмотрите, во что это превратилось в результате.
Генеральские мундиры, ордена, фуражки, знаки отличия, то есть то, что было знаком, который достигался гигантским трудом, трудом служения Отечеству, висит на Арбате.
И это может купить – любой!
Вы можете представить себе державу, которая себя уважает, например, Францию или Америку, которая продает с молотка на улице знаки государственного отличия?.. (V, 1)
РЯЗАНОВ
(1985)
Драгоценное качество Рязанова как режиссера еще и в том, что участники его фильма по окончании съемок не спешат разбежаться в разные стороны, как это часто бывает, не ощущают, что смертельно надоели друг другу, но, напротив, сохраняют желание общаться не меньше, чем в начале работы.
Такая атмосфера особенно важна для актера, особенно начинающего. (II, 10)
С
САМОЕДСТВО (1984)
Очень многие люди, к несчастию своему, обладают неистребимым качеством: самоедством. Данная черта характера природой мне отпущена вволю.
За ответом нет уже ничего, ответ мертв, жизнь – в вопросах. Наваливаются разрешимые и, главное, неразрешимые проблемы – и ты воюешь, споришь, ищешь выхода.
А выход всегда в работе.
Во время съемок каждой картины наступают зоны отчаяния. Ощущение собственного косноязычия, когда вроде бы точно знаешь, что сказать, а слов не находишь. Если, конечно, ты не превратился в преуспевающего ремесленника, который всегда в себе уверен.
Лично мне спокойнее, когда мне неспокойно.
Кто я есть на данном этапе своего развития, куда двигаюсь и как это движение соотносится с процессами общественного бытия? Вне таких сомнений, вне «миллиона терзаний» ты произносишь команду «мотор!», не ведая зачем. Или – что еще опаснее – заведомо рассчитывая на то, что уровень тех, кто будет твою картину смотреть, ниже твоего собственного уровня.
А это уже – аморально. Даже в том случае, если ты прав. (I, 7)
САФОНОВА ЕЛЕНА
(1993)
Интервьюер:Героиня в «Очах черных» – она, по моему представлению, должна олицетворять идею русской красоты, русской души, русского добра… Все были очень удивлены вашим выбором на эту роль Сафоновой. Почему?
Я не очень понимаю, чем вам не угодила Лена Сафонова? Мне с ней хорошо работалось…
Она мне очень понравилась уже в картине Мельникова. Лена показалась мне актрисой нового характера – это во-первых, а во-вторых, она произвела впечатление на итальянцев-продюсеров: они не хотели бы русскую красавицу с толстой косой, они хотели нечто более европеизированное, субтильное, для понимания европейского менталитета. И я в этом направлении не сопротивлялся, ибо был уверен, что Лена Сафонова это может сделать.
Надо сказать, что картина открыла Лене огромные перспективы, она стала много сниматься и во Франции, и в Италии. Как я понял, эта роль принесла ей успех.
Довольны ли Вы как режиссер тем, что она сделала?
Во всяком случае, мы друг с другом сделали все, что могли. На большее я лично сам не мог бы рассчитывать.
Лена – очень профессиональная актриса, которая выработала в себе мощнейший иммунитет против плохой режиссуры.
Это вообще беда наших актеров: при ужасной режиссуре они все равно должны быть на уровне. То есть они как бы занимаются саморежиссированием и окружением себя определенным защитным полем, которое не дает грубому режиссеру, плохому режиссеру, неталантливому нарушить ту инфраструктуру, которая существует в актере.
Моя проблема в том, что это поле у Лены очень сильное, и поэтому нам было трудно вначале: мне добиваться ее доверия, а ей обмануть меня, что она искренна. (III, 2)
САФРОНОВ НИКАС (2004)
Он агрессивен, подвластен влиянию, знает конъюнктуру, умеет обмануть, очень мастеровит, свободен в технике письма, знает себе цену, не имеет никаких проблем с формой, обладает большой фантазией, независим, лишен комплексов, живописен, театрален… (I, 111)
СВОБОДА (1990)
Русскому человеку не свобода нужна, а отсутствие неволи.
Это разные вещи.
Русский человек понимает свободу как бунт, как вседозволенность. Отчего идет все негативное, отрицательное? Оттого, что человек связан. Его отпусти, и он создаст себе трудности сам и потом их героически станет преодолевать. Он живет только из сопротивления.
Для русского это принципиально важно. И никакая демократия ему не нужна… (I, 31)
(1990)
Многие считают, что свобода и демократия – понятия тождественные.
Но это вовсе не так.
Свобода – понятие, по-моему, прежде всего нравственное… То, что многие понимают у нас под словом «свобода», есть не что иное, как элементарное уважение к человеческой личности. Считать западный мир безоговорочно свободным может только тот, кто не испытал на себе этого уважения. Если тебя не могут без причины взять и посадить в тюрьму, или если ты можешь поселиться в любой обыкновенной гостинице любого города в своей стране, или если сидишь в ресторане и не боишься, что тебя обхамят, – это еще не свобода. Это просто признание элементарного правового общества, где уважают человеческую личность.
В нашем же понимании свобода часто как бы отождествляется со вседозволенностью. Ну а умноженная на безверие, нищету и страх, вседозволенность эта трансформируется во всеобщее бедствие, остановить которое ничем, кроме силы, нельзя.
Вот почему в России часто за каждой «оттепелью» начиналась новая жестокая реакция… (I, 32)
(1990)
Истинная свобода – это гармония человека с собственной исторической памятью, гармония с собственной душой… (I, 33)
(1992)
Люди накинулись на запретные ранее темы, стали похожи на детей, которых запустили в шоколадную лавку и разрешили есть что хотят, пообещав, что ничего им за это не будет.
И они обожрались.
Они с наслаждением кинулись ругать то, что нельзя было ругать раньше. Они предполагали, что, коснувшись запретных тем, смогут наконец сказать то, что хотели, и обрести истинную свободу.
Это неправда. Им нечего сказать. Кроме того, что они говорят о запретном. Не бывает несвободы. Свобода внутри человека. Для меня никогда не существовало несвободы.
И не потому, что я – Михалков. (I, 45)
(1995)
У д’Артаньяна, по-моему, был девиз: «Меньше свободы – больше независимости».
Мы не понимаем, что такое свобода. Я говорю от своего лица: «Я не понимаю, что это такое».
Вы знаете, что такое демократия во Франции? Это – можно то, что можно, а нельзя то, что нельзя. И только попробуйте перепутать это. А несвобода – это когда сегодня нельзя то, что было можно вчера. Тогда выходят с транспарантами и заявляют, что нарушен закон демократии.
А для России свобода – это когда можно все. Это называется «вольница»: Стенька Разин, Емельян Пугачев.
Мы же отсюда, мы же не из Лувра на землю нашу свалились. Мы продолжение этой вольницы, этих степных просторов, помноженных на широту души и созерцательность ума русского человека… (XII, 3)
(1999)
Интервьюер:Вы занимаете высокое место в социальной иерархии, скажите, путь наверх увеличивает степень свободы человека или ограничивает?
Чудовищно ограничивает.
Хотя – что понимать под свободой. Может быть, для человека, который всю жизнь был Акакием Акакиевичем, а потом вырвался и попал в Государственную думу, его ограниченные возможности расширяются с приходом к власти.