А сегодня выросло поколение, воспитанное только на войне. Люди, для которых война стала профессией. Причем не война за что-то против чего-то, а неправедная война, война не за освобождение!
Это просто – международные террористы. И к ним во всем мире есть вполне реальное отношение. Не нужно их путать с народом!
Я недавно был в Чечне, и я слышал, как мирные жители говорили: если русские отсюда уйдут, мы будем стрелять им в спины, потому что это будет предательство. Вы оставите нас наедине с бандитами. Это люди говорили в Чечне.
Зачем им было врать? Не для телевизора же?!
Что может сделать реально, сейчас, на ваш взгляд, Россия, чтобы переломить эту ситуацию отношения Запада?
Я думаю, что Россия должна идти своей дорогой.
Россия должна терпеливо объяснять Западу и пытаться добиться и пробиться к сознанию западного жителя, средств массовой информации, интеллектуалов и простых людей Запада.
Объяснять нужно!
Но это – не повод для того, чтобы замереть и вымолвить: знаете, как вы сказали, так и будет. В конце концов, мы сами отвечаем за свою жизнь. Запад за нас никогда не отвечал.
И я думаю, что у нас достаточно опыта, ума, таланта, культуры и истории для того, чтобы решать свои вопросы самим. Я абсолютно уверен – чеченский народ рано или поздно, и надеюсь, что как можно скорее, заживет в мире, наконец. И начнет строить свою жизнь в составе великой страны.
Я убежден, что только такое может быть.
И будет!
Все-таки, опираясь на опыт второй кампании чеченской, Вы верите в то, что России удастся навести там порядок?
А у нас нет другого выхода. Дело же не в наведении порядка самом по себе, а дело в том, что у нас нет другого выхода.
Повторяю еще раз.
Разговор идет не просто о Чечне, разговор идет совсем о других вещах. Намного более глобальных, намного более пристально и далеко смотрящих.
Я снимаю шляпу перед НАТО. Они ставят перед собой цель, и они ее достигают. Я мечтаю жить в стране, которая ставит перед собой цель, добивается ее и доказывает миру, что она права! (V, 5)
ЧИНОВНИК
(2001)
Интервьюер: Сейчас вновь появились слухи о высоких чиновничьих перспективах для Вас. Вы-то сами себя видите в роли чиновника?
Как бы сказать поточнее… Человеком в галстуке, который с утра в кабинете с бумагами, я себя не вижу. Мне это неинтересно, хотя я человек не ленивый (был бы ленивым, не снял бы в эти тяжелые времена пять картин): все равно сплю по четыре-пять часов в сутки. Но я не могу ради карьеры стать Молчалиным, который вынужден только слушать и подчиняться.
Импровизация в чиновничьей среде – вещь недопустимая.
Не хотел бы, чтобы мои слова были восприняты как уничижительные. Наоборот, я считаю, что России, как и любой другой стране, без квалифицированного чиновничества не обойтись. Однако чиновничья работа не должна быть проявлением стремления к власти. И без соответствующего призвания не обойтись. Я такими талантами просто не обладаю.
Словом, я себя не вижу в роли чиновника. (I, 81)
(2005)
Я очень внутренне удовлетворен тем, что не обременен никаким чиновничьим постом, который не позволял бы мне высказать свою точку зрения на любом уровне. А если б я был человек команды, то обязан был бы принять правила игры команды и выполнять их.
Но я выступаю как частное лицо и потому всегда высказываю свое мнение, пусть даже оно кого-то раздражает. Я предпочитаю, кстати говоря, вот так существовать, быть тем, кто я есть, высказываясь так, как считаю нужным, – нежели быть облеченным серьезной государственной властью и чиновничьими постами.
Меня это по большому счету устраивает. Хотя я мог бы и в Думе сидеть, и министром быть…
Интервьюер:Вы в печати недавно высказались в том духе, что Вы, если б захотели, то давно были бы министром культуры.
Да. Был бы, если б захотел.
Но смысла нет.
Никакого… (II, 49)
ЧИНОВНИЧЕСТВО
(1999)
Россия никогда не проживет без чиновничества. Не потому, что такая плохая страна, а потому, что в большой стране чиновники необходимы. Россия без чиновников – это хаос, анархия, безобразие и вседозволенность.
Другой разговор – зачем человек становится чиновником?
«Служить бы рад, прислуживаться тошно», – говорил Грибоедов. А ведь он-то был потрясающим чиновником. Грибоедов был великим чиновником, но таким, для которого политика, как сказал Достоевский, была всего-навсего любовью к Родине. (I, 77)
ЧТЕНИЕ
(2003)
Интервьюер:Кого из писателей любите, что читаете?
Приходится читать только то, что мне может пригодиться, что необходимо для работы. Это трагедия всех людей моей профессии. Но есть вещи из разряда тех, что навсегда. Это Пушкин, Чехов, Бунин, Толстой.
Знаете, у меня, когда я был совсем молодым, была смешная история. После «Я шагаю по Москве» я приехал в Венгрию, такой надутый индюк. И меня журналист спрашивает: «Каких Вы любите композиторов?» Я и начал называть всех, кого помнил: и Баха, и Моцарта, и Шуберта…Он смотрел на меня, слушал, а потом и говорит: «Давайте так! Кого Вы не любите?»
Тут я попал в полный просак, потому что до этого момента назвал всех, кого знал… (XV, 4)
ЧТО БУДЕТ? (2000)
Вы хотите узнать у меня, что будет?..
Мы сейчас переживаем новую мутацию. Мы снова учимся жить. Жить по-человечески, по-людски. И у меня есть безусловное ощущение возрождения. Абсолютно оптимистическое ощущение.
Посмотрите, самодостаточные люди, воспитанные в нынешних условиях, отказавшиеся многие от своих профессий, научившиеся жить в этих условиях, которые ездили по миру… Они хотят жить здесь. Потому что поняли, что только тут интересно, только тут весело.
Жить интересно только здесь!
Это не значит, что интересно жить среди нищиты, голода, нищих детей, бездомных… Нет, наоборот. Интересно, потому что видно, как это можно преодолеть.
Но есть органика. Органика движения. Естественность смены осени на зиму, а зимы на весну. Так вот, органика изменения внутренней жизни России – неторопливость. И она растянута во времени. Но мы не хотим ждать. Как атеистам, нам никак не хочется быть удобрением для будущего. Мы хотим все и сразу, сейчас и немедленно. Поэтому все обещают то, чего не могут дать. А люди хотят в это верить и верят тем, кто обещает. А потом разочаровываются и ищут нового. Только скорее, прямо сейчас.
Есть органика движения русской мысли, русского склада ума. Вы посмотрите, что понадобилось пережить за десять лет для того, чтобы вернуться к спокойному пониманию в общем-то простых истин: моя земля, мой дом, мой хлеб, моя жена, дети.
Нормально, когда есть преемственность во власти. Не будем говорить «наследственная передача» (об этом рано), но преемственность. Мы отвернулись от всего того, что было наработано не только в России дореволюционной, но и в годы советской власти. А ведь преемственность власти в России была всегда, пусть и в уродливой форме, но была. Я не говорю сейчас о ситуации революции. И в советские времена менялись лидеры, но абсолютно нереально было представить себе, что пришел новый генсек – и утром вышли люди с трехцветными флагами. Так же как и представить себе, что Буш или Клинтон сменился Гором, и все вышли утром с красными знаменами и запели «Марсельезу» или «Интернационал». Стабильность страны – такой, как Россия, равно как и Америки – заключается в преемственности власти.
Мы будем вновь учиться тому, что мир уже прошел.
К сожалению, нас никогда не учили чужие ошибки. Мы должны сами наступать столько раз, сколько Господь нам пошлет, на те же самые грабли, набивать себе шишки. И вот эти прошедшие десять лет надо было потратить на то, чтобы понять: не все было так плохо, что существовало до 1991 года, и что мы так стремительно разрушили, и от чего с такой легкостью отказались. Была мощь, достоинство. Была стабильность. Мир уважал нас, и сейчас не важно, что уважение порою зиждилось на страхе. Америку сегодня тоже во многом уважают из-за страха, а ее это, как видим, не очень-то волнует.
Так вот, начав реформы, мы решили, что достаточно лишь механически сменить направление – и все произойдет само собой. Оказалось, что это не так. И поэтому нам понадобилось десять лет, чтобы на собственной шкуре ощутить действие своего культурного и исторического легкомыслия. А легкомыслие это – плод отсутствия у нас национального иммунитета, духовной безопасности…
Я абсолютно уверен, что ни одно государство, особенно такое огромное, как Россия, не может рассчитывать на покой и благополучие, если его вооруженные силы не будут ощущать любви и уважения к себе со стороны и своего народа, и тех, кто им руководит. А без этого они никогда не смогут гарантировать ни независимости, ни покоя нашей стране.
Так вот через десять – пятнадцать лет, если Бог даст нам двигаться по правильному пути, те самые детишки, которые копошатся со своими бабушками в церквях, не понимая еще слов, которые слышат, они и станут основой этой армии. Хотя у меня уже сейчас есть ощущение возрождения русской армии, обретения какого-то внутреннего покоя и достоинства русским офицерским корпусом. И меня это очень радует. И дело не в стремлении построить всех, внедрить милитаристский дух. Нет. Это – моя опора. Для России армия была не столько средством защиты и нападения, это был образ жизни, это тоже была традиция. Золотые офицерские погоны на плечах – это не только знак власти и силы, это еще и образ чести и достоинства. Поэтому я уверен, что возникнут элитные офицерские корпуса, где будут воспитываться русские офицеры. Русские – вне зависимости от крови. Ведь русский офицер – это не понятие чистоты крови, это точка отсчета нравственного долга перед тем, что называется «твоя Родина, твоя Отчизна». Я догадываюсь, что некоторых перекосит от высокопарности этих слов, но я точно так же знаю, что никакая великая страна никогда не сможет достойно существовать, не имея исторически непререкаемых понятий и образов.