Почему Вы разделили «Утомленные солнцем – 2» на две части? Не опасно ли это с точки зрения даже зрительского интереса?
Опасно, опасно.
Но, с другой стороны, когда мы погрузились в этот материал по-серьезному, когда я начитался вместе с коллегами, соавторами воспоминаний, писем, то стало понятно, что хочется сказать о большем. Вложить все в одну картину невозможно. Сделать картину в шесть часов длиной тоже невозможно. Работать только на сериал – не хочется, потому что другой масштаб. Поэтому собственно…
В принципе мы не первые в этом вопросе. Уже, скажем, успешная картина Тарантино – она шла именно так. Важно, чтобы в конце первой части люди захотели посмотреть вторую.
Вот это – самое главное. (V, 24)
(2010)
Интервьюер:О чем все-таки ваше кино по большому счету?
О войне: о героизме маршалов и солдат, о танках и самолетах, жизни и смерти, вере и надежде…
Но! Воевали тридцать миллионов человек, и было на самом деле тридцать миллионов войн. У каждого была своя война – со своими воспоминаниями, запахами, страхами, неожиданностями… И Божьим промыслом в результате…
История со спасением на мине – это реальный случай?
Жизнь бывает намного богаче, невероятно страшней и прекрасней, чем любой вымысел.
Скажем, черная пехота, о которой почти никто не знает… Ведь Сталин отдал распоряжение вооружить черенками мужчин, которые оказались на оккупированной территории! Пятнадцать тысяч человек были пущены в атаку на немцев с черенками от лопат! Немцы обалдели! И объяснение было чудовищное – вы что хотите, чтобы вернувшиеся фронтовики резали тех, кто остался? Логика чудовищная… Но это правда. Каждый эпизод картины рожден из реальных событий. Я пытаюсь понять психологию людей на войне… Вот Сталинград, лютая зима – и наши солдаты выкладывают бруствер из замерзших трупов… Из убитых солдат… Строить невозможно, материала нет… И к людям уже не относятся как к людям, а просто как к охранительным заграждениям от пуль… И это не зверство, а случай, когда война становится привычкой, частью жизни, когда понятия жизни и смерти смещаются…
Кстати, о морозах. Конечно, история не терпит сослагательного наклонения, но опять же… А что, если бы в 1941-м была такая зима, как сейчас? Восемь градусов тепла. Где бы немцы остановились? Как бы они прошли? Нам помогли эти страшные, невероятные морозы…
Вы изменились после этой работы?
Когда погружаешься в этот мир, появляется иной взгляд на то, что происходило. Понять быт войны вообще трудно. Ежесекундно жить в состоянии человека, которого могут убить. Это дает совершенно иное ощущение реальной действительности сегодня…
Вы предпочтете премьеру картины 9 Мая в Москве или показ ее в Каннах?
Вопрос актуальный. Мы сейчас уточняем регламент. Кажется, у нас есть шанс: картина не должна выйти за границей. Если мы покажем ее только здесь, то, возможно, она окажется в Каннах – если ее возьмут, конечно…
Но если это не так, то просто предложим посмотреть… (I, 142)
(2010)
Интервьюер:Есть информация, что первая часть «Утомленных солнцем – 2» будет открывать или закрывать Канны, а вторую часть покажут в Венеции?
В незавершенном виде мы демонстрировали картину дирекции Каннского фестиваля. Конечно, как люди вежливые, они сказали, что фильм им понравился. Но пока не обсуждалось ни открытие, ни закрытие, ни конкурс. Сказать откровенно, мне бы было важно показать картину в Каннах. Причем дело даже не в конкурсе. В свое время с этим фестивалем было связано много надежд. Сейчас я уже к нему поостыл, и меня интересует чисто прагматическая сторона вопроса. Картина приобретена компанией Wild Bunch, которая имеет права на прокат в мире, и, конечно же, им, может быть, даже больше, чем нам, нужно, чтобы картину посмотрели в Каннах, будь это гала– или какой-то специальный показ, где фильм посмотрят журналисты, деятели кино. Надеюсь, что все случится, а уж в каком виде – не принципиально.
О Венеции я впервые слышу от Вас. Я вообще никогда не готовил картины к фестивалям, в том числе и фильм «12» – к Венецианскому фестивалю. Притом что за год до этого приезжал Марко Мюллер и просил картину, но она была не готова. На следующий год мы ее дали. Не было никогда тайного умысла подготовить картину к какому-то фестивалю. Может быть, поэтому у меня достаточно много «нечаянных радостей» и наград фестивалей.
А показать дилогию в Каннах и Венеции – было бы красиво. Но уж как Бог даст. (XV, 45)
(2010)
Интервьюер:Ваш фильм называется «Утомленные солнцем – 2». Как правило, любой сиквел – заведомый расчет на аудиторию, на ее ожидания. И огромная опасность – обмануть эти ожидания…
Те двадцатилетние, которые придут на мой новый фильм, были маленькими детьми, когда выходили «Утомленные солнцем»…
Было бы заблуждением делать картину только в расчете на тех, кто смотрел первый фильм. Мы намеренно ушли от этого. Меня возбуждало другое: во флешбэках может оказаться та же девочка из «Утомленных солнцем», которая теперь тащит раненых. Это должно эмоционально влиять на зрителя.
А сидеть, бояться, что будут сравнивать с первым фильмом…
Вы не боитесь сделать хуже?
Нет.
Страх есть всегда, но перед проектом, а не перед прошлым. Страх не найти правильного пластического языка, ошибиться в расстановке акцентов. Многие считают, что каждую картину надо снимать как последнюю, а я считаю, что как первую! Все начинаешь сначала!
А бояться – не сделать бы хуже «Механического пианино»… Снял, выпустил и пошел дальше.
Вы сделали безумно сложную, многофигурную картину. Каково было еще и играть в ней главную роль?
Страшно, конечно, было, но глаза боятся, а руки делают. Куда деваться?
Ну, например, убить комдива Котова и сделать фильм о его дочери.
В этом случае пропало бы самое главное – невероятная, пронзающая связь и любовь двух людей, отца и дочери. Была бы просто какая-то санитарка, которая вспоминает отца, но в этом случае история потеряла бы для меня интерес. Интересна-то метафизика того, что Бог их спасает, чтобы в какой-то момент объединить.
Вообще, я только в одной моей картине сам снимался по доброй воле и с удовольствием. Это был «Свой среди чужих». Я ездил верхом, мы хулиганили, все нам было по фигу. А дальше я снимался уже по необходимости: актер заболел или не смог приехать – пришлось мне. В «Утомленных солнцем» я снимался только потому, что мне была нужна Надя. Мою роль лучше меня мог бы сыграть любой хороший артист – Гостюхин, например. Но он играл бы папу, а Надя играла бы дочку, не было бы абсолютного слияния, которое невозможно симулировать. Так что я должен был сыграть Котова и здесь. Без этого не было бы движения героев друг к другу! Надя не знает, где папа, но она убеждена – он жив. В финале картины это приведет их к некоей точке…
Почему на плакате вашего фильма, который еще никто не видел, написано, что он «великий»?
Я делаю картины, а другие люди их продают. Дистрибьюторы должны зарабатывать на моем фильме и делают это так, как считают правильным. Меня даже не спрашивают.
Я бы представлял узкомедицинский интерес, если бы сидел и придумывал, как бы назвать свой фильм «великим».
Это коммерция, это не я. (I, 143)
(2010)
Интервьюер:Семнадцатого апреля в Кремле пройдет премьера первой части долгожданного продолжения «Утомленных солнцем» – «Предстояние». Первоначально планировалось приурочить это событие ко Дню Победы. Но Вы решили сдвинуть премьеру на более ранний срок.
«Предстояние» заканчивается 1941 годом – тяжелейшим в истории Великой Отечественной войны, кровавым, трагическим, когда казалось, что фашистов не победить. Поэтому и представить картину мы решили в самом начале празднования 65-летия Победы.
Сейчас, за неделю до официальной премьеры, Вы можете сказать, что довольны результатом, или подождете первой реакции зрителя?
Не могу быть недовольным по одной простой причине: в сегодняшней действительности поднять такой проект от начала до конца – это подвиг. Говорю даже не про себя, а про людей, которые не бросили, не остановились. Ведь были и такие, кто не выдерживал, сходил с дистанции.
Уверен, на «Утомленных солнцем – 2» выковалась команда, которая сегодня может снять все, что угодно, преодолевая любые условия. Мы проделали адский труд, назад даже страшно оглядываться. Такие титанические усилия не могут оказаться бесплодными. Ну не должно быть так! Не должно!
Вы все время повторяете слова «адский», «смертельно», «титанический», «ужасающий»…
Этот фильм – целая веха в моей жизни. Пройдя через эти десять лет и осознав, что все позади, я вдруг почувствовал невероятное опустошение. Кажется, что такого сложного материала мне никогда не попадалось. Мы изучили невероятное количество хроник и архивных, закрытых для широкого доступа материалов. Работали в буквальном смысле на износ, без передышки. Все – без исключения. Уставали действительно смертельно и, что называется, валились с ног. Помню, как в один из вечеров меня, безумно вымотанного, везли в машине со съемок. Захотелось пить. Взял бутылку воды, открыл – и… уснул, пока подносил бутылку к губам! Проснулся уже оттого, что весь облился…
За время съемок бюджет фильма сильно увеличился?
Да нет, не скажу. К началу съемок мы планировали бюджет в тридцать пять миллионов долларов. Но работа над третьей частью и 15-серийным сериалом еще не закончена. В такого рода проектах заранее все предусмотреть невозможно. Запланируешь съемки на девять дней, а сидишь два месяца из-за неподходящей погоды. И каждый день идет дождь, каждый день… Тут ведь очень важен «терпёж». Ни в коем случае нельзя сказать: «Ах, идет дождь – значит, не поеду!» Господь тут же наказывает. Не едешь – выходит солнце. Только успел собраться – опять дождь. Так что каждый день группа выезжала на съемки ждать просветления, и каждый день мы платили гонорары. В итоге эпизод, который называется «Рига» – рига как амбар, – обошелся в огромные деньги, хотя, в общем, того не стоит.