.
Ножом, которым я снимал погоны, отхватил себе часть подушечки пальца – а это ужасно кровоточащая штука. Опять же замазали грязью, надели напальчник и поехали дальше.
Во время съемок я перевернулся на квадроцикле, очень сильно ударил ребра. Боль такая, что дышать невозможно. А завтра снимать сцену, как мы с Меньшиковым выскакиваем из воронки. Говорю ему: «Давай я не буду сидеть на самом дне, иначе просто не вылезу, лучше присяду, а потом поднимусь и побегу».
В этой сцене нужно было бежать, падать и перекатываться… И вот первый дубль не получился, второй не получился. Третий дубль: мы выскакиваем, я бегу и слышу взрыв. Падаю, и фляжка на поясе попадает мне под ребра. Перекатился и вздохнуть не могу. Я весь спирт выпил у гримеров – такая была адская боль.
К этим сценам я готовился, репетировал, бегал в полной выкладке, в сапогах. Одно дело, когда ты в кроссовках бежишь по набережной. И совсем другое: вскочил-побежал-упал-перевернулся. Особенно если ты делаешь это не в спортивном костюме, а в кованых сапогах, когда на тебе телогрейка, куртка сверху, ремень, портупея с лопаткой, автомат, пистолет, фляжка.
Был момент, когда поджигали Дюжева, и я подсказывал, как ему надо двигаться. Вся телогрейка у него была пропитана соляркой. Нужно, когда он уже запылает, спрыгнуть с танка и побежать. А я, чтобы он не достался немцам живым, должен был его убить. Так вот, ни один настоящий немецкий автомат не выстрелил столько раз, сколько нужно. Вот такая старая техника: мне пришлось после двух выстрелов просто трясти автоматом, чтобы потом уже нарисовали на компьютере вспышки и вылетали пылающие гильзы.
За долгие четыре года съемок чего только не было – мы словно прошли свою войну, а победа – она одна на всех!
Фильм снимался в Праге, под Москвой (в Алабине), под Нижним Новгородом (в Горбатове и под Павловом), в Таганроге… В общей сложности съемки длились четыре года, но в течение этого времени мы еще написали, сняли, смонтировали и выпустили картину «12». «Чистых» съемок «Утомленных солнцем – 2» было около трех лет с перерывами из-за финансирования, все-таки бюджет картины тридцать семь миллионов евро. Рекордная цифра для постсоветского кино; и я хочу отметить, что это только наши, российские деньги, это национальный проект. Того же «Сибирского цирюльника», например, финансировали Россия, Франция, Англия.
Наша картина – патриотический блокбастер… (II, 66)
(2010)
Интервьюер:Уже в первые дни проката пошла информация о том, что «Предстояние» проходит при полупустых залах. Что Вы думаете о предварительных результатах?
Значит, это кино не для всех.
У нас случайно или намеренно сбита вкусовая планка. Институт развлечений опустил эту планку до минимума. В сознании молодого человека, смотрящего телевизор, сегодня культивируются только комфорт и удовольствия. Это, на мой взгляд, лишает его иммунитета и готовности к реальной жизни.
Вы когда-нибудь смотрели «Дом – 2», «Фабрику звезд»?
Мельком…
Вы видели хотя бы одну книжку на тумбочке у участников этого проекта? Хоть одну?
Я думаю, что книжек там и не могло быть.
Почему?
А зачем они там?
Ну вот, собственно, вам и ответ. Книжка не нужна. А людям, которым не нужна книжка, им и кино это не нужно. Им нужно совсем другое. Они это и получают.
Но я не считаю, что у фильма плохие результаты. Уже во второй день проката зрителей было на сорок процентов больше, чем в первый, а в третий – на сто процентов больше. Потом было довольно ровно. (I, 146)
(2010)
Интервьюер:В Интернете в связи с выходом фильма появился шквал сообщений, что показ фильма оказался на грани срыва. Вам не кажется, что у Вас не случилось контакта со зрителем? Прокат ведь не прошел успешно?
Я прокатом никогда не занимался. Это не моя профессия. И я никогда в это дело не лезу.
Фильм – это восемь лет работы большого количества людей. Не для славы, не для денег, не для рекламы. Просто так нужно. Говорят, кино конъюнктурное, для правительства. Ну что я буду объяснять?..
Говорят, есть ветераны, которые уходили с показа.
За сорок лет они получили свое кино.
Тогда кто этот зритель, который сегодня придет на ваше кино?
Я убежден, что это будет зритель, которому будет пятнадцать, шестнадцать, двадцать восемь лет, но он придет… (II, 68)
(2010)
Недостатки в «Утомленных солнцем – 2» я вижу.
Могу ли я себя упрекнуть в том, что был в чем-то нечестен по отношению к зрителю, к актеру, ко времени? Нет, не могу. То, что я показал, это то, во что я верю, и то, что я хотел сказать.
Удалось ли мне это сказать так, чтобы это было доступно всем? Нет, не удалось. Есть вещи, которые я, может быть, переделал бы. Есть вещи, которые не получились, которые стали куцые и которые, надеюсь, я исправлю в 15-серийном варианте.
Я достаточно трезво отношусь к своей картине.
Когда со мной ведут серьезный разговор, с наслаждением готов слушать любую точку зрения. Но когда тебя со всех сторон пытаются поднять на вилы – это как червяка насаживать на крючок. Он извивается и не хочет…
Так и я. (I, 149)
(2010)
Фильм, который закрывает трилогию «Утомленные солнцем», выйдет, даст Бог, весной под День Победы. Если «Предстояние» – это метафизика разрушения, то «Цитадель» – метафизика созидания.
Меня, разумеется, поймают на слове и опять начнут полоскать, но все равно скажу: только человека с мертвой душой сможет не взволновать «Цитадель». Дело не в мастерстве режиссуры и актерской игры, а в объемности трагедии и в энергии катарсиса.
В общем, родился хороший рекламный слоган: «Ты мертвый? – «Цитадель» не для тебя!» (XV, 46a)
(2011)
Интервьюер:Ваша картина «Утомленные солнцем – 2: «Цитадель» едет в Канны…
Да, это первый случай, когда одна и та же лента, только две ее разные части <в 2010 году в Каннах было «Предстояние»> приглашается на один и тот же фестиваль. (XV, 47)
(2011)
Интервьюер:Год назад премьеру «Предстояния» устраивали в Кремлевском дворце. Почему на сей раз с «Цитаделью» все скромнее?
Тогда было шестидесятипятилетие Победы, и наша премьера вписывалась в программу празднования. Повторять год спустя то же самое? Ну не было к этому логических предпосылок. Разве что из желания эпатировать или «надуть» картину. Был разговор про ГКД – давно. Потом он заглох, а я не стал к нему возвращаться.
Непопадание «Цитадели» в Канны вас огорчило?
Мы и не претендовали. В прошлом году этого очень хотела компания Wild Bunch, у нее права на мировой прокат «Утомленных солнцем – 2». В этом году мы сразу отдали им нашу версию «Цитадели» и сказали: «Если видите в этом необходимость – посылайте в Канны, не видите – не посылайте». Единственное, на чем мы настаивали – соглашаться только на участие в конкурсе, а не просто гала-показ. Но я думаю, это «too much» для любого фестиваля. Два года подряд один и тот же режиссер, скандальная картина…
Жаль, ведь в этом году жюри возглавляет ваш друг Роберт Де Ниро…
Да ладно! И Де Ниро ничего не гарантирует. С Каннским фестивалем я столько нахлебался… (I, 152)
(2011)
Интервьюер:В «Цитадели» есть много намеков на нынешнее время. Его Вы называете «время маленьких людей»?
Правильно! Вы абсолютно точно подметили! Там еще много чего можно прочесть, если работать.
Что такое Котов и Митя? Кто они, ненавидящие друг друга и спасающие все время? Эти два антипода на самом деле два сиамских близнеца. Один другого посадил, а потом спасает. У Котова нацеленный пистолет, и Митя провоцирует его, но он его не убивает. Относиться к этому по принципу: «Михалков совсем с ума сошел, что он снимает?» – это значит не иметь опыта чтения ни Достоевского, ни Лескова, ни Чехова.
Я не снял ни одной картины, в которой нет моего личного отношения через время, о котором я говорю, к тому, что происходит в данный момент. И в этом заключается мой фирменный знак. Можно спорить с моей точкой зрения, она может быть неудобной, не нравиться, но эта точка зрения есть. Вы мне покажите сегодня картину, в которой есть точка зрения.
Посмотревшие «Цитадель» – возвращаются к «Предстоянию». Там зашифрованы все ключи к «Цитадели», там специально сделана конструкция законченных глав. Если вы обратите внимание, то каждая история начинается с прекрасного тихого дня: ни войны, ни бомбежки, но мы видим, как все рядом, как все происходит. В России православные говорят: «Кто верит в случайности – не верит в Бога». И эта череда неслучайностей прямо на глазах у зрителя превращается в катастрофу.
Сколько издевались над заключительными кадрами «Предстояния» – сиськи… Но это же документальная история. Только на самом деле мальчик выжил. Ему было девятнадцать лет, он никогда не целовался, голую женщину не видел, и, умирая, он попросил, чтобы медсестра показала ему свои сиськи, она из сострадания сделала это, а он взял да и выжил. Они, кстати, потом поженились. А наш парень так ничего и не увидел – это образ, важнейший образ. Не через двадцатитысячные массовки, а через эту девочку и мальчика, который никогда не станет мужчиной… Только эта пара в разрушенном мире! И над этим стебаться? Стыдно! Они только доказывают свою абсолютную недееспособность – ни художественную, ни человеческую.
Вы меня спросили про отношение к критике? Я абсолютно спокоен. Потому что если на этом уровне обсуждать картину, то я предам тех, с кем работал, себя самого и картину, и тех зрителей, которые относятся к этому серьезно.
Если «Цитадель» говно, то что вы мне можете предложить? «Форсаж», «Пиратов», «Ёлки»?
Я сейчас говорю не про качество, я за него отвечаю, мы восемь лет делали картину, я лично за каждый кадр отвечаю. Я говорю о масштабе, о масштабе соединения «человек – комар – мышка». Это все подвергается стёбу, но они же ничего не видят.