Чей бы травоед мычал. Лун постарался, чтобы его наигранное любопытство прозвучало почти искренне, и спросил:
– А разве не родной двор должен им заниматься? Хотя мои сородичи бросили меня и четверых маленьких арборов умирать в лесу, так что, наверное, с них пример брать не стоит.
Во всем огромном зале повисла тишина. Оникса выпрямилась, поднимая и опуская шипы. Ее голос стал жестче, когда она спросила:
– И твоя бывшая королева из Тумана Индиго ничему тебя не научила?
Конечно же, Оникса прекрасно знала, как ударить в ответ побольнее.
– У нее не хватило времени. Двору пришлось отбиваться от Сквернов.
Оникса замерла, консорты и королевы неловко завозились. Лун надеялся снова подвести к тому, что они бросили детей, ведь в первый раз это так здорово сработало. Однако теперь он, похоже, задел еще одно больное место. Неужели они так напряглись, потому что вспомнили о стародавнем нападении Сквернов на далекую восточную колонию, которое никак не коснулось ни Ониксу, ни юных королев и консортов? Нет, вряд ли.
Решив поддеть их еще раз, Лун сказал:
– Она могла оставить свой двор на милость Сквернов, но не сделала этого. – Кто-то шумно вдохнул, но остальные прислушивались к каждому его слову. – Не всякая королева поступила бы так же…
Оникса вскочила на ноги и одним прыжком пересекла разделявшие их несколько шагов. Шипы королевы топорщились, она была в ярости. Лун откинулся назад, почти что лег на шкуру и стал отползать. В страхе он попытался перемениться, однако его потуги ни к чему не привели, словно он родился и всю жизнь был земным созданием. Лун зарычал на Ониксу – если ему было суждено погибнуть или оказаться избитым на глазах у половины двора, то он хотел хотя бы побороться. Затем Оникса замерла.
В зале что-то заметно переменилось. Оникса вздрогнула и зашипела. Обернувшись, она оказалась перед другой королевой, которая стояла лишь в нескольких шагах от нее.
Размером и телосложением она походила на Ониксу, но если та была медной с красным рисунком, то темно-зеленая чешуя этой королевы казалась почти черной. На секунду Лун подумал, что узоры на ней светло-серого цвета, но затем понял, что это – шрамы; они иссекали все тело и полностью скрывали паутинчатый рисунок. На ней не было никаких украшений, кроме серебряных наперстков на когтях, инкрустированных кристаллами. Королева-сестра не могла быть столь стара и огромна. Это была Малахита.
Она произнесла:
– Ты переходишь черту. – Голос королевы звучал спокойно и бесцветно. Ее шипы даже не дрогнули, но все раксура в зале съежились в комок.
Лун подумал, что она обращается к нему. Однако Оникса сделала шаг назад и с заметным усилием опустила шипы. Она ответила:
– Возможно. Твой отпрыск умеет выводить из себя не хуже, чем ты.
Малахита медленно обвела взглядом зал. Может быть, она хотела посмотреть, кто пришел на ужин, или решала, разорвать Ониксу на части сейчас или сделать это позже. Лун попытался перемениться, надеясь, что Оникса о нем позабыла. Увы, о нем все еще помнила Малахита: с тем же успехом он мог пытаться превратиться в тэта или большого кетеля.
Затем Малахита наклонилась, схватила Луна за руку и без труда подняла его на ноги. Он подавил желание вскрикнуть от испуга. Ему хотелось позвать на помощь, но никто здесь и когтем бы ради него не пошевелил, а Лун желал сохранить хотя бы лицо, если не жизнь.
Королева отпустила его, и он попытался сбежать, однако успел сделать лишь шаг, прежде чем она перехватила его за талию. А затем они взвились вверх.
Прижатый лицом к ее плечу, Лун не видел, куда они движутся. Он почувствовал, как лапы папоротниковых деревьев скользнули по его спине, когда Малахита проскочила через их кроны. Затем его тряхнуло, когда королева ухватилась за что-то на потолке, а после они рванулись в сторону. Свет стал чуть тусклее, пространство вокруг – теснее, и они очутились в коридоре. Лун мог лишь обмякнуть и надеяться, что, если она его уронит, у него появится возможность сбежать.
Малахита миновала два поворота, поднялась наверх, затем по короткому переходу спустилась вниз и очутилась в просторном зале. Внутреннее чутье Луна подсказывало ему, куда они движутся. «В сторону опочивален консортов, но выше». Затем Малахита внезапно остановилась.
Она отпустила Луна, и тот повалился на пол. Ударившись о твердую поверхность, он сжался в комок, откатился в сторону и одним движением очутился на ногах.
Он присел, готовясь прыгнуть – к выходу или к оружию, если что-нибудь подвернется под руку. Однако Малахита взметнулась вверх, прочь от него. Приземлившись на открытом балконе, который выступал из стены на большой высоте, она присела на нем.
Лун настороженно попятился. Он был уверен, что на него вот-вот нападут. Они очутились в большом круглом зале, потолок которого окутывали тени, а стены закручивались, походя на огромную спираль, пронизывающую ствол древа. Белые полированные камни, врезанные в древесину, должны были источать свет, но сейчас горели не все, отчего очертания резьбы на стенах становились размытыми и неясными. Дверные проемы внизу и открытые балконы наверху казались темными провалами. Лун снова попытался перемениться, но не смог. От того, что у него не получалось послушаться собственных инстинктов, кровь стыла в его жилах, и Лун сильно дрожал.
Затем он почувствовал за спиной какое-то шевеление и резко обернулся.
Откуда-то сверху на пол спорхнула молодая королева. Она была чуточку выше Луна, с зеленой чешуей, покрытой бронзовой паутинкой. Королева шагнула к нему, но Лун отшатнулся и предупреждающе зашипел.
Она выставила перед собой руки. Ее когти были втянуты, ладони повернуты к нему.
– Я – твоя сестра, Селадонна.
Лун тупо уставился на нее. До сих пор он не верил, что она существует. Нет, Лун, конечно, не думал, что Лоза и Пушинка ему солгали, он просто… не верил, что она существует.
Селадонна снова попыталась подойти, и он отступил еще на шаг. Она остановилась и неуверенно сказала:
– Ты меня не помнишь.
Луну понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, что нужно ответить.
– Нет.
– А я тебя помню. Не очень подробно, обрывочно. Каким ты был и как от тебя пахло. – Селадонна помедлила, а затем встревоженно нахмурилась. – Ты в порядке?
Какой бессмысленный вопрос. Лун сердито мотнул головой и посмотрел наверх, на Малахиту. Она все еще сидела на балконе, возвышаясь над ними.
– Что сейчас произошло?
Селадонна угрюмо посмотрела наверх.
– Хороший вопрос.
Малахита дернула хвостом. Судя по огню, пылавшему в ее темно-зеленых глазах, это означало, что она в ярости. Королева молвила:
– Оникса хорошо знала, что не стоит показывать его двору без моего разрешения.
– А ты вообще собиралась давать разрешение? – ожесточенно спросил Лун. Он был зол, напуган и не понимал, почему пытается рассердить столь опасную королеву, но остановиться не мог. – Ты долго собиралась держать меня в пустом чертоге консортов?
Малахита, как ни странно, лишь отвела взгляд. Лицо Селадонны смягчилось. Она сказала:
– Малахита ждала меня. Она боится.
– Боится? – Меня, что ли, озадаченно подумал Лун. Она точно не могла страшиться боя с ним, ведь Малахита была самой внушительной королевой из всех, кого он встречал, включая Зиму из Изумрудных Сумерек и Жемчужину. Возможно, она боялась, что он дурно повлияет на других консортов – это Лун мог понять. Но с чего бы ей пугаться встречи с ним? Оникса же ничего не боялась.
Малахита продолжала все так же избегать его взгляда. Медленно, неохотно Селадонна произнесла:
– Нам нужно кое-что тебе рассказать. Объяснить. Я не знаю, слышал ли ты…
Из прохода на противоположной стороне зала донеслись шорохи, и внутрь вбежал воин. Увидев Селадонну и Малахиту, он затормозил и принял земной облик. Он был стар, взволнован и тяжело дышал от того, как несся к ним через все древо.
– Простите, я знаю, что вы просили не мешать. Но у входа в колонию ждет праотец. Огромный праотец.
Сердце Луна на миг замерло.
– Праотец? – переспросила Селадонна. Она удивленно посмотрела на Луна. – Откуда?
– Из Тумана Индиго. – Воин тоже осторожно покосился на консорта. – Он говорит, мы забрали то, что принадлежит ему, и если мы его не впустим, то он все здесь разнесет.
У Луна закружилась голова, и он вдруг увидел, что сидит на полу и упирается в него руками, чтобы не упасть. Полированное дерево на ощупь казалось очень теплым, словно он сам внезапно окоченел. Селадонна стояла перед ним на коленях и пыталась заглянуть в лицо, не прикасаясь к нему.
– Что с тобой?
Он попытался сказать: «Ничего», – но не смог выдавить ни звука. Вокруг него поднялся шум, его затошнило, а затем он решил, что, наверное, все-таки стоит прилечь. После его поглотила чернота.
Лун выплыл из тьмы, когда кто-то похлопал его по щекам – осторожно, но настойчиво, словно сдерживаясь, чтобы не отвесить ему настоящую пощечину. Он лежал на полу, положив голову на чье-то костлявое бедро, и его окружал запах Утеса. Сам Утес говорил:
– Лун, когда ты в последний раз ел?
– Э-э-э, – сипло выдавил Лун. – Я не…
– Идиот. – Утес просунул руку ему под плечи, поднял Луна в сидячее положение, а затем придержал, когда тот чуть не повалился вперед. – Дай сюда.
– Что тебе дать? – прохрипел Лун, и тут же кто-то другой протянул Утесу чашку. Праотец отпил немного, поморщился, затем вложил чашку Луну в руки и сказал:
– Пей.
Лун сделал небольшой глоток, понимая, что если не послушается, то Утес просто вольет жидкость ему в глотку. Питье было теплым, мерзким и очень густым. Лун с отвращением фыркнул. Утес прорычал:
– Пей, я сказал.
Лун заставил себя сделать еще несколько глотков. Хоть варево и было отвратительным, Луна не стошнило, да и в голове прояснилось. Он заморгал и увидел, что сидит, привалившись спиной к Утесу, а Селадонна и наставница Лоза сидят рядом на корточках и с тревогой смотрят на него. За ними, хлеща хвостом, из стороны в сторону ходил темный силуэт Малахиты.