Боль снова охватила Луна, но на этот раз она не пронзила живот, а обожгла и разошлась по рукам и ногам, словно яд начал расползаться по его телу. Какое-то время он ничего не слышал и не понимал, пока кто-то не протер его лицо холодной мокрой тряпкой и не заставил выпить что-то едкое и густое. Жижа была похожа на отвар, который ему давала Лоза, и Луну чуточку полегчало. Затем он услышал, как в комнату вошел кто-то еще, и все начали громко препираться.
Гнедая сказала:
– Сегодня в опочивальнях убирался Мох.
Ей ответил молодой мужской голос. Он обескураженно произнес:
– Нет, я убирался перед тем, как они улетели с Селадонной в земной город. Сегодня я работал в саду. А сюда приходила только ты.
Гнедая осталась невозмутима.
– Нет, ты ошибаешься. Меня здесь не было. В чертоге был только ты.
– Ничего я не ошибаюсь, – дрожащим голосом сказал Мох. – Я же… Я…
– Мху всего двадцать циклов от роду, он лишь недавно вышел из яслей, – резко прервала их спор Селадонна. – Зачем ему травить консорта, которого он прежде в глаза не видел?
– А зачем это Гнедой? – возразил кто-то. – Она же помогала Пушинке и Лепестку заботиться о королевских птенцах, когда напали Скверны.
Едва сдерживаясь, чтобы не зарычать, Нефрита хрипло сказала:
– Значит, мальчишка Мох не знаком с Луном, а Гнедая его знала.
– И она пересекалась со Сквернами, – мрачно прибавил Звон. – Зачем еще кому-то это делать, как не по их указке?
Голос Гнедой звучал все так же безмятежно.
– Лоза давала ему какой-то отвар.
Лун смог разлепить веки. Он не видел Гнедую – видимо, та стояла где-то у входа. Нефрита все еще сидела рядом; ее кулаки были сжаты, а шипы подняты в бессильной ярости. Селадонна стояла сразу за ней, лицом к арборам. Ее шипы дрожали, плечи были напряжены, и Лун с ясностью, которая приходит лишь на пороге смерти, увидел, как ее бессильная тревога постепенно сменяется недоверием и яростью. Селадонна сказала:
– Это было два дня назад, а когда напали Скверны, Лоза еще даже не родилась. Что очевидно. – Последнее слово она почти что проскрежетала.
Утес склонил голову набок. Его терпение, похоже, было на исходе. Когда он зарычал, пол под ними завибрировал:
– Кроме того, я сам пробовал тот отвар. В нем были лишь травы и молоко из растений. Больше ничего.
Поразительно, но Гнедая все так же безразлично ответила:
– Травы бывают ядовитыми.
Нефрита зашипела и вскочила на ноги. Елея бросилась вперед и схватила ее за руку. Нефрита тут же высвободилась, но Селадонна окрикнула ее:
– Стой!
Нефрита помедлила, с отчаянием посмотрела на Луна, а затем отступила. Елея облегченно зашипела.
Селадонна снова повернулась к арборам.
– Наставник заглянет в головы Гнедой и Мха и во всем разберется.
Гнедая оставалась спокойной, словно прямо перед ней посреди комнаты никто не умирал. Она сказала:
– Нет. Я отказываюсь. Почему мне никто не верит?
Лоза рыкнула:
– Пусть наставник – любой наставник, – прочтет мои мысли. Мне нечего скрывать. А тебе, Мох?
– Мне тоже. – Голос Мха дрожал, но скорее от гнева, чем от страха. – Пусть смотрят.
Гнедая повторила:
– Я отказываюсь.
Лун должен был увидеть ее. Он приказывал своим рукам шевелиться, хотел приподняться на них, но они так и остались лежать на его груди каменным грузом. Утес просунул руку ему под спину и помог сесть. Лун сморгнул с ресниц капли пота и посмотрел на Гнедую.
Она стояла у стены опочивальни, одна. Другие арборы попятились прочь и оторопело, с растущим ужасом таращились на нее. Лун выдохнул:
– Я знаю, что это сделала ты.
Гнедая посмотрела на него, и ее безразличие вмиг сменилось безумным гневом.
– Я так и знала, что ты солгал. Ты все-таки помнишь.
Нефрита снова рванулась вперед и врезалась в плечо Селадонны.
– Что ты ему дала?
Лоза шагнула к Гнедой, сжимая кулаки.
– Отвечай! Что ты ему дала? – Гнедая лишь уставилась на нее. Наставница оскалилась – Лун не ожидал от нее такого остервенения. – Я ведь могу заставить тебя говорить.
Лун ощутил, как напрягся Утес и как позади него что-то изменилось. Словно до этого поблизости прятался хищник, который теперь показался, чтобы напасть на свою жертву. Лун огляделся, и в тот же миг Малахита распрямилась, как змея, и встала. Лун успел забыть о том, что она здесь – или же она заставила его забыть. Судя по тому, как потрясенно замолкли остальные, они тоже ее не замечали.
Воины и арборы попятились, уступая королеве дорогу. У Гнедой перехватило дыхание, и она вжалась в стену. Малахита почти осторожно обошла Луна и Утеса. В повисшей тишине раздавался лишь стук ее выпущенных когтей по гладкому деревянному полу. Она медленно подошла к Гнедой и остановилась лишь в шаге от нее.
Гнедая задрожала, но, казалось, она не может ни пошевелиться, ни отвести взгляд. Малахита единожды, почти лениво хлестнула хвостом. Лун похолодел и даже перестал чувствовать мучивший его жар. Малахита словно вытянула из комнаты все тепло.
Она негромко спросила:
– Что ты положила в чай?
Широко распахнув глаза от ужаса, Гнедая прошептала:
– Охотники убили древесную гадюку и принесли в колонию вместе с добычей. В ней еще был яд. В первый раз я подмешала недостаточно… – Она замолкла, когда двое наставников вскочили, протиснулись мимо других арборов и выбежали из опочивальни.
Лоза отвернулась, вывернула свою сумку и стала рыться в пакетах с травами. Она пробормотала:
– Кажется, мы можем… Есть противоядие, но придется…
Лун повернулся на бок и лег Утесу на колени. Он больше не хотел ничего слышать. Утес похлопал его по спине, и Лун сосредоточился на биении сердца и глубоком, рокочущем дыхании праотца.
Когда Утес поднял его, он зарычал. Сморгнув слезы, навернувшиеся от боли, Лун увидел, что двое убежавших наставников вернулись и вместе с Лозой склонились над котелком с цветастым варевом. То немного дымилось. Кроме них и Утеса, в опочивальне больше никого не осталось.
Лоза зачерпнула жидкость чашкой и передала ее праотцу. Тот вложил чашку Луну в руки и помог поднести ее ко рту. От жидкости исходил гнилостный запах, словно ее сварили в желудке дохлого травоеда, но Лун все же смог заставить себя отпить. Его чуть не вырвало, но он через силу сглотнул. Едва жидкость коснулась гортани, ему стало казаться, что он пьет шелк, прохладный и мягкий. Разодранное горло сразу же перестало болеть, а когда приятный холодок опустился в желудок, Лун испытал такое облегчение, что обмяк, лег Утесу на колени и свернулся калачиком, как маленький птенец. Он услышал, как Утес спросил:
– Еще чашку?
– Нет, – ответила Лоза. – Если дать слишком много, станет хуже. Пускай отдохнет, потом посмотрим, как он.
Лун, не поднимая головы, пробормотал:
– Зачем она это сделала? Я же солгал, я ее совсем не помню.
– Мы не знаем, – сказал Утес и потрепал его по волосам. – Спи давай.
Когда Лун наконец открыл глаза, за окном, в центральном колодце, уже вовсю сверкали рассветные лучи. Легкий сквозняк разносил по комнате влагу и запахи водопада. Лун лежал, свернувшись калачиком у очага, в гнезде из одеял. Его одежда промокла от пота, и он чувствовал себя так, словно всю ночь провалялся в холодной грязи.
Утес лежал рядышком, распластавшись на спине, и негромко рычал во сне. Кроме них в комнате был кое-кто еще – пожилой арбор с темно-медной кожей и темными вьющимися волосами. Он сидел по другую сторону очага. Лун узнал в нем одного из наставников, которые прошлой ночью помогали Лозе. Точнее, он надеялся, что это было прошлой ночью. Кто-то успел сменить постельное белье и прибраться в опочивальне; теперь здесь пахло лишь водопадом и зеленью, что росла в центральном колодце.
Арбор сказал:
– Меня зовут Каштан. Как ты себя чувствуешь?
Лун прохрипел:
– Словно меня наизнанку вывернули. – Он смутно, как во сне, помнил, что ему пришлось встать посреди ночи и срочно бежать в уборную. Назвать это «облегчением» было нельзя. Ему до сих пор казалось, что он вывалил в горшок часть жизненно важных органов.
– Понимаю. – Каштан поставил на горячие камни чайник. – Я могу заварить целебного чаю, очень некрепкого. Хочешь?
Лун хотел было ответить «да», но затем вспомнил, что уже попил чаю в Опаловой Ночи и поплатился за это. Каштан, видимо, тоже это понял и с усмешкой сказал:
– Я сам выпью первую чашку.
Лун кивнул. Глядя на то, как Каштан соскребает в кастрюлю прессованные листья, он спросил:
– Если вы друг друга не травите, то откуда у вас противоядие от той дряни, что мне дала Гнедая?
– У нас есть противоядие от укусов древесных гадюк, – поправил его Каштан. – Они иногда нападают на охотников и солдат. Поскольку ты этот яд проглотил, нам пришлось изменить отвар и смешать его с лекарством, которое защищало бы твой желудок, пока действует противоядие. – Он налил в кастрюлю теплой воды и мрачно прибавил: – К счастью, Гнедая – не наставница, и не знала, как сделать из змеиного яда по-настоящему сильную отраву.
Если этот яд сочли «слабым», то Луну не хотелось знать, как бы на него подействовал сильный.
Утес всхрапнул и сел, причем так резко, что Каштан вздрогнул. Лун все еще пребывал в полубессознательном состоянии, поэтому испугаться не успел. Утес потер лицо руками и, сощурившись, посмотрел на него.
– Ты как, в порядке?
Лун кивнул и пожал плечами. Чувствовал он себя ужасно, но хотя бы больше не умирал. Утес зевнул.
Похоже, ему тоже не удалось выспаться в эту ночь. Учитывая, в каком состоянии пребывал Лун, он порадовался, что, кроме праотца и наставников, его никто таким не видел.
– Где Нефрита и остальные?
Каштан ответил:
– Малахита заставила всех, кроме вашего праотца, уйти, чтобы мы могли спокойно работать. Лоза и Тростник сейчас отдыхают. – Он наполнил чашку чаем, выпил ее, затем снова наполнил и передал Луну. – Я пойду, скажу им, что ты проснулся. Они очень волновались и не успокоились, даже когда тебе стало лучше.