Когда Каштан поднялся на ноги и ушел из опочивальни, Лун осторожно понюхал чай, а затем попробовал его. Теплая вода была почти безвкусной, однако Лун допил чашку, после чего его горло перестало саднить, а желудок наконец решил, что умирать еще рано.
– Что стало с Гнедой? – спросил он Утеса.
– Пока ничего. Они решили подождать и посмотреть, поправишься ты или нет. – Утес яростно почесал затылок, все еще пытаясь проснуться. – Из-за нее весь двор оказался в дрянном положении.
Лун запретил себе чувствовать себя виноватым. Точнее, попытался. Похоже, в какой бы двор раксура он ни заявился, вместе с ним всегда приходила какая-то беда. Оставалось лишь надеяться, что с Бирюзовым Морем ничего не стряслось. Лун вспомнил, что Тишина, сестра Бури, закончила свою жизнь в смертельном бою, а ее воинов изгнали, и они стали одиночками; однако он никогда не слышал, чтобы арборы натворили нечто такое, за что их вообще пришлось бы наказывать. Он даже не видел, чтобы им раздавали подзатыльники, как провинившимся воинам.
– Так… что они с ней сделают?
Утес многозначительно посмотрел на него.
– Она пыталась убить консорта. Последнего консорта из рода правящей королевы. Ты сам-то как думаешь?
Больше всего на свете Луну хотелось заползти обратно в гнездо из одеял и уснуть, но у них было слишком много дел.
Каштан вернулся с Лозой и двумя другими наставниками. Они пришли, чтобы осмотреть Луна, и посоветовали ему поспать еще денек. Лун отправил их восвояси и попросил передать Малахите, что, когда она решит разобраться с Гнедой, он хочет при этом присутствовать. Еще Лун попросил сказать ей, что, если они не придумали ничего получше, он снова отправится в земной город и поговорит с его жителями о Сквернах.
Все это время он считал Малахиту врагом. Но прошлой ночью, когда она коснулась его лица, до него наконец дошло – Селадонна, Умбра и остальные были правы. Его мать могла стать могущественным союзником.
Она уже намеревалась остановить Сквернов. Трудность заключалась в том, чтобы убедить ее разделаться с ними прежде, чем они уничтожат Авентеру. После этого упросить Малахиту отпустить Луна в Туман Индиго должно быть гораздо проще. По крайней мере, он на это надеялся.
Но прежде всего ему нужно было срочно умыться. Лун стоял под прохладной струей, бьющей из стены умывальни, когда к нему вошел Звон. Воин нес под мышкой какой-то сверток. Он сказал:
– Тебе и правда лучше. Хорошо. Когда арборы передали твое послание, мы так и подумали, но видеть это своими глазами все-таки спокойнее.
– Где Нефрита?
– В королевском чертоге, говорит с Малахитой. Она отправила нас на летучий корабль отдыхать, но сама осталась. – Он внимательно оглядел Луна. – Так… как ты себя чувствуешь?
– Сносно. – Увидев на лице Звона сомнение, Лун признался: – Ну, не очень хорошо. Но у нас мало времени.
Звон помедлил, но затем, видимо, решил, что спорить без толку. Он положил сверток на каменный столик, на котором обычно сушили одежду.
– Твоя мать прислала дары. Если ты их не примешь, она меня, наверное, убьет. По крайней мере, мне так показалось.
Лун вышел из купальни, чтобы обсушиться. Он уже чувствовал себя бодрее и наконец смог полностью раскрыть глаза. Однако его еще одолевала слабость, и меняться он пока не пытался. Даже стоять было трудно, и Лун присел на край купальни.
– Что она прислала?
Звон размотал сверток и разложил на сушильном камне одежду. Вещи были пошиты из очень красивой и прочной материи, вроде той, что арборы Тумана Индиго делали в старой колонии. Лун увидел черную рубаху, темно-серые штаны и темный пояс, сделанный из мягчайшей пятнистой шкуры. Пояс был украшен маленькими цветами, вырезанными из кости. Еще в свертке лежал длинный халат, сотканный из полос разных тканей. Его воротник был богато расшит узорами. Кажется, Лун никогда в жизни не видел более роскошного одеяния.
Видя, что Лун молчит и лишь смотрит, Звон сказал:
– Вещи очень хорошие, и подарены, наверное, от души; к тому же дары от родной королевы-матери ни к чему тебя не обязывают…
– Все хорошо, Звон, – сказал Лун. Он был настолько измотан, что даже не рассердился. – Я не стану их возвращать.
– Ох, это хорошо, – с облегчением сказал Звон. – А еще она передала вот это. Кажется, там какое-то украшение. – Он протянул Луну что-то небольшое, завернутое в шелковистую ткань.
Лун развернул подарок и увидел маленький диск из слоновой кости. На нем были вырезаны волнистые линии, означавшие ветер. Острые концы указывали влево, значит, ветер был западный. Когда-то диск обрамляло нефритовое кольцо, но оно треснуло, и половина отвалилась. Увидев это и почувствовав пальцами шероховатость на обратной стороне диска, Лун понял, что когда-то украшение было больше.
Звон подался вперед, чтобы посмотреть, и недоуменно нахмурился.
– Оно сломано.
Лун потер большим пальцем красноватое пятно на слоновой кости.
– Тут кровь.
Они переглянулись. Звон сказал:
– Странная у тебя мать. Думаю, мне нужно извиниться перед Жемчужиной за все нехорошее, что я когда-либо о ней думал… – Он вдруг резко вдохнул и все понял. – Если только… Наверное, оно принадлежало…
– Ее консорту. Моему отцу. – И Лун сжал диск в руке.
Утес и Звон отвели Луна в королевский чертог, но сами остались снаружи. На судилище допускались только раксура Опаловой Ночи.
Когда Лун вошел в зал, все взгляды обратились к нему. Но на этот раз он был не против. Он хотел появиться эффектно.
Малахита сидела в середине зала, Селадонна за ней. Вдоль стен стояло около двадцати арборов – скорее всего, здесь собрались главы каст и все выдающиеся старейшины, а еще наставники, которых Лун видел прошлой ночью. Он узнал Пушинку, учительницу, которая заботилась о нем перед нападением на восточную колонию. Лоза и Каштан тоже были здесь, как и Мох, юный арбор, которого пыталась подставить Гнедая. За Малахитой и Селадонной сидела группа окрыленных, состоявшая в основном из старших воительниц; среди них была и Высота. Ониксы, ее дочерей и консортов здесь не было. Лун понял: дело касалось только арборов и членов рода Малахиты. Все были в земном облике, даже Селадонна. В крылатом осталась лишь Малахита.
А еще только она ничуть не удивилась и не заволновалась, когда в зал вошел Лун. Королева указала на груду подушек чуть в стороне от нее. Лун порадовался, что ему не придется стоять – он прошел совсем немного, но его колени уже подгибались. Он выпил целую кастрюлю чая и даже съел немного сушеного хлеба, но после этого Каштан решил, что лучше не раздражать желудок ничем более сытным. Лун согласился с его советом, однако от голода он стал мерзнуть и ослаб.
Он подошел к подушкам и сел, ухитрившись не упасть, когда его ноги решили подкоситься в последнюю секунду. Малахита смотрела на него, и Лун сообразил, что она увидела на его шее кожаный шнурок с диском из слоновой кости. Она с трудом оторвала от него взгляд.
– Дайте ему одеяло.
Все воины рванулись было выполнять ее приказ, но Высота оказалась ближе остальных и первой вскочила на ноги. Она принесла Луну шелковистое одеяло из стопки в углу зала, и он без возражений закутался в него.
Когда Высота вернулась на место, Малахита произнесла:
– Тебе необязательно было приходить.
– Я хотел прийти, – ответил Лун. Его голос все еще звучал хрипло и слабо. – Каштан передал тебе мое послание?
– Да. – Кончик хвоста Малахиты дрогнул, но больше королева ничем не выдавала ни волнения, ни нетерпения. – Почему ты так беспокоишься о том земном городе?
– Они беззащитны и настолько глупы, что даже не понимают этого. Однако это не значит, что они должны погибнуть. – Затем Лун медленно прибавил: – А еще мне кажется, что ты видишь в них приманку и собираешься напасть на Сквернов, когда они будут заняты городом.
По залу снова прошелся ропот, на этот раз беспокойства, и шипы Селадонны встревоженно задрожали. Лун понял, что оказался прав. Он сомневался, что Малахита – королева, которая спасла остатки своего двора и уничтожила целую стаю Сквернов, – станет медлить с решением. Или что она упустит очевидное преимущество.
Малахита склонила голову набок и в упор посмотрела на него. Лун заставил себя не отводить взгляд. Через секунду кончик ее хвоста снова дрогнул, и она сказала:
– Поговорим об этом позже.
Она отвела глаза, и Лун облегченно вздохнул, постаравшись сделать это как можно тише. Малахита приказала:
– Приведите Гнедую.
Двое молодых арборов встали, вышли и почти сразу же вернулись вместе с Гнедой. Она не была связана, но ее окружали молодые, крепкие арборы в простой, практичной одежде – обычно так выглядели солдаты. Лун не знал, чего ждать, но очень удивился, увидев Гнедую теперь. Если прошлой ночью, когда ее план раскрылся, учительница пришла в ярость, то теперь она шла с серьезным, печальным видом, опустив глаза.
Солдаты разошлись в стороны и сели, оставив Гнедую одну посреди комнаты, в десяти шагах от Малахиты.
Старейшина-арбор объявил:
– Трое наставников заглянули в разум Гнедой. Что бы ни случилось в прошлом, сейчас в нем нет ни следа влияния Сквернов.
Арборы вздохнули, воины потрясенно зароптали. Видимо, арборы до последнего надеялись, что Гнедой управляли Скверны, а значит, она сама была ни в чем не виновна. А воины даже не сомневались, что она была одурманена, и считали, что ни один арбор по своей воле ничего подобного не сотворит. Лун подумал, что ее могли околдовать много циклов назад, во время нападения. Она бы об этом даже не вспомнила. Быть может, с теми, кто не догадывался о чарах и не мог их снять, в конце концов происходило именно это – даже рассеявшись, колдовство продолжало мутить рассудок жертвы. Лун был рад, что Елея этого не видит.
Гнедая, услышав ропот, подняла голову, и ее взгляд упал на Луна. На миг она замерла, а затем снова опустила глаза.
Селадонна произнесла: