– У тебя есть возможность оправдаться, Гнедая. Расскажи нам, что произошло.
Гнедая резко вдохнула и сказала:
– Все началось еще тогда, в восточной колонии. – Она замолкла и стиснула зубы, словно ей было больно говорить. В Луне зашевелились сомнения; ему показалось, что Гнедая притворяется и внутри нее бушуют совсем иные чувства.
– Продолжай, – сказал другой арбор. Все они смотрели на нее, как хищники на добычу. Некоторые выглядели подавленными, как, например, Мох, но что думали остальные – сказать было трудно.
Гнедая облизала губы и заговорила:
– Я иногда ходила с охотниками в лес и однажды отделилась от них. Тогда я встретила… какое-то существо. Сначала я подумала, что он – земной обитатель, а затем поняла, что это какой-то необычный оборотень. Он стал задавать мне вопросы. Я… Я понимаю, что мне стоило молчать. Но я не могла не ответить ему. Не помню, что он сделал, но я рассказала ему все, о чем он спрашивал. – Она сглотнула. – Это был владыка Сквернов.
Звучало очень правдоподобно. Пушинка говорила, что прежде двор никогда не сталкивался со Сквернами. А когда Лун впервые увидел их в земном городе Сарасейл, он решил, что может быть одним из них.
– Потом они напали, убили солдат и других учителей, попытались ворваться в ясли, и лишь тогда я поняла, что они солгали. Ласточка слышала, как я умоляла их… Она все слышала и поняла, что я уже говорила с ними. Они не убили меня, и я не знаю почему. Я столкнулась с Ласточкой, и она обвинила меня во всем… Я солгала ей, сказала, что я не одна, что есть и другие. Что никто ей не поверит, если она попытается нас выдать, потому что нас будет много, а она одна. – Гнедая впервые посмотрела прямо на Луна. – Она ушла, и я больше ее не видела. Наверное, тогда она и сбежала, прихватив тебя и остальных детей.
«Ласточка, – подумал Лун в повисшей тишине. – Ласточка, которая затем стала называть себя Скорбью». Почему-то ничто из сказанного его не удивило.
Затем тишину прорезал голос Малахиты, звенящий, как стальной клинок.
– Ты лжешь.
Гнедая уставилась на нее.
– Нет… Я…
Малахита сжала и разжала когтистые пальцы.
– Ласточка была юной воительницей из чахлого выводка; все ее братья и сестры погибли в детстве, а сама она за всю жизнь почти ничем не отличилась при дворе. Однако она не была глупа. А то, что произошло потом, доказывает, что и отваги ей было не занимать. Ты сказала Ласточке, что другие оболгут ее и настроят против нее весь двор. Однако я думаю, что она увидела кое-что еще. Нечто столь ужасное, что она бежала из колонии, решив больше никогда туда не возвращаться.
Пушинка, не в силах больше сдерживаться, выпалила:
– Все маленькие консорты были с Лепестком. Так почему же Ласточка спасла Луна, но не остальных? Что случилось с Лепестком? Скорее всего, она подхватила моих… подхватила малышей-арборов, когда уже выбегала из яслей; но если бы она увидела других королевских птенцов… – Пушинка сжала кулаки, словно желая перевоплотиться и наброситься на Гнедую. – Почему же она их не забрала?
Арборы низко зашипели, когда до них дошел смысл слов Пушинки. Шипы Селадонны встали дыбом. Лун попытался вспомнить; он сосредоточился на том образе, который всплыл в его памяти, когда он впервые встретил Пушинку: как он прижимался к Скорби… то есть к Ласточке, как она летела, как плакали остальные. Но вспомнить больше он не мог.
Малахита молвила:
– Пушинка задала тебе вопрос. Отвечай.
Лицо Гнедой исказилось от гнева.
– Откуда мне знать, о чем думала Ласточка?
– О чем думала ты? – резко и гневно спросил один из арборов. – Если все было так, как ты рассказываешь, если Скверны очаровали и обманули тебя, то почему ты ничего нам не сказала? Мы бы тебя простили. В особенности потом, когда столько о них узнали.
– Это мы бы тебе простили, – согласилась Малахита. – Если бы на этом твои преступления закончились. – Кончик ее хвоста дрогнул. – Но тогда ты бы не пыталась убить единственного выжившего консорта из моего последнего выводка, потому что не страшилась бы того, что он может вспомнить. Тогда страх и чувство вины не пожирали бы тебя изнутри все эти циклы, пока от тебя не осталась лишь жалкая оболочка.
Пушинка продолжала спрашивать:
– Что видела Ласточка? Что ты сделала? Ты ведь не просто сказала Сквернам, как пробраться в колонию. Неужели ты привела их к маленьким консортам? Передала птенцов владыкам? – Она повысила голос. – Или ты сама убила Лепестка?
– Говори, – прохрипел Лун. – Расскажи им, что ты сделала.
Гнедая уставилась на него, а затем ее лицо перекосило уродливое отчаяние.
– Я не виновата. Скверны заставили меня…
– Говори, – повторил Лун. – Или я сам все расскажу. – Его сердце бешено заколотилось. Он блефовал. Если Гнедая откажется говорить, ему придется признаться, что он ничего не помнит, и тогда они никогда не узнают, что же тогда случилось.
Гнедая зарычала, а затем выдохнула:
– Они пообещали, что не тронут моих детей! В моем выводке родились одни воины. Но Скверны солгали, они убили их, потому что воины были им не нужны… – Она замолкла, пытаясь успокоиться. – Я решила, что должна убить королевских птенцов. Чтобы они не достались Сквернам. И я… Я убила… Я хотела отомстить Сквернам, и потому должна была отнять у них то, чего они так сильно желали. Лепесток попытался меня остановить, он не понимал. Его я тоже убила. Это и увидела Ласточка. В живых к тому моменту оставался лишь Лун. Она уволокла его прежде, чем это успели сделать владыки.
Селадонна повернулась к Луну.
– Ты это видел?
Лун помотал головой. Он чувствовал внутри такую пустоту, что даже не мог порадоваться победе.
– Я не помню.
На лице Гнедой бушевали отчаяние и ярость. Она уставилась на Луна, и ее губы скривились в немом оскале.
– Ты сказал, что помнишь.
– Я тоже хорошо умею лгать, – отозвался он.
Пушинка переменилась и бросилась вперед. Лун успел подумать, что Гнедой конец, но Малахита вдруг вскочила на ноги и очутилась прямо в центре комнаты. Она без труда поймала Пушинку за талию, не обращая внимания на шипы и выпущенные когти арборы. Рык Пушинки превратился в яростный крик:
– Я убью ее! Дай мне убить ее!
– Нет. – Малахита отпустила Пушинку. Та приземлилась на ноги и присела, рыча на королеву. Затем рык стих. Пушинка приняла земной облик, тяжело осела на пол и закрыла лицо руками. Малахита повернулась к Гнедой.
Гнедая попятилась, низко рыча. Малахита сказала:
– Возможно, когда-то Скверны действительно помутили твой рассудок, но ты не была околдована, когда отравила последнего консорта моего рода.
– И что, ты убьешь меня? – Гнедая оскалилась, насмехаясь над ней. – Королева не может убить арбору. Другие дворы узнают, и тогда…
– О да, это неслыханно. И почти немыслимо, – подала голос другая арбора. Она встала, вышла на середину зала и остановилась рядом с Пушинкой. Ее кожа была серой, а в седых волосах виднелись белоснежные локоны. Она смотрела на Гнедую с ледяным осуждением. – Как и то, что один арбор может убить другого, убить птенцов, убить консорта. Ты была учительницей. – Последнее слово она процедила сквозь стиснутые зубы. – Во что ты превратилась?
Гнедая огрызнулась, ярость на ее лице сменилась испугом, затем отчаянием, затем снова яростью.
– Я… Я же… – прорычала она. – Мне пришлось это сделать!
Пожилая арбора обратилась к Малахите:
– Ты права. Либо смерть, либо изгнание; и теперь, когда мы знаем ее тайну, она будет ненавидеть нас всем сердцем. Мы никогда не сможем спать спокойно. – Она наклонилась, взяла Пушинку за запястье, подняла ее на ноги и отвела прочь.
Малахита обвела взглядом остальных, но никто не возражал. Все арборы смотрели на нее и ждали.
Гнедая не выдержала и бросилась прочь. Малахита переместилась так быстро, что Лун ничего не успел понять, пока не услышал треск ломающихся костей. Гнедая обмякла, рухнула на пол, и он услышал, как она испустила последний вздох.
Во всем зале не вздрогнул только Лун, все еще заторможенный после отравления. По залу прокатилось шипение, смешанное со страхом, облегчением, горечью.
Малахита отвернулась. Несколько арборов встали, один накинул на мертвое тело одеяло, и они вынесли его. Остальные негромко, печально переговаривались.
Лун не чувствовал удовлетворения, лишь пустоту. Ласточке довелось увидеть немыслимые ужасы. Она не знала, что Скверны умели подчинять себе раксура, и, наверное, была потрясена до глубины души. «Скорее всего, Ласточка решила, что весь двор сошел с ума. Иначе она бы попыталась найти выживших, и тогда твоя жизнь сложилась бы совсем по-другому». Лун не знал, что думать, и решил не думать вообще. Подняв голову, он увидел, что над ним стоит Малахита. Она сказала:
– Теперь иди и отдохни.
Королева смотрела на него так спокойно, словно никого и не убивала. Все остальные, воины и арборы, хотя и знали, что сейчас случится, и даже поддерживали ее решение, все равно выглядели так, словно пол только что ушел у них из-под ног. У некоторых был такой истощенный, измученный вид, словно они несколько месяцев болели. Лун постарался выкинуть эти мысли из головы.
– Я хочу поговорить с тобой о Сквернах.
– Тебе нужно отдохнуть, иначе ты ничего не сможешь сделать или сказать. – Через мгновение она дернула шипом, словно смирившись с чем-то. – Сегодня я не стану принимать решение насчет земного города. Поговорим о нем завтра.
Лун понимал, что она пошла ему навстречу, но сомневался, что этого достаточно.
– Разве время еще есть?
– Должно быть, – сказала Селадонна. – Наши разведчики доложили, что Скверны пока не выдвинулись к городу.
«Пока», – подумал Лун, однако не стал возражать, когда Каштан подошел и помог ему подняться на ноги.
Глава 14
Лун медленно встал и вышел из зала вместе с Каштаном. Сразу за порогом к ним присоединился Звон, прятавшийся в коридоре. Вместе они молча пошли по коридорам колонии, в которой царили тишина и печаль. Лун думал, что надо бы послать Звона за Нефритой; он хотел многое с ней обсудить, но сомневался, что сможет сейчас дойти до летучего корабля. Однако, когда они пришли в чертог консортов, Лун с облегчением увидел Нефриту у очага, рядом с Утесом.