Насильно собранные в Кулишатской станице казаки взбунтовались против начальников, избили полковников и чуть не утопили старшину.
Весною 1771 года командующий второй армией князь В. Долгоруков потребовал новой присылки казаков. Атаман Ефремов собрал в Черкасск недавно возвратившихся казаков и приказал им снова отправиться в поход. Он заявил, что по распоряжению правительства отказывающихся отправят на поселение в Азов и Таганрог. Одновременно Ефремов дал понять, что желающие могут откупиться от похода. Люди денежные были освобождены, «а неимущие зато взволновавшись отказались».{18} Отправился в поход после отпуска и Пугачев. Он собрал свою команду и «прямым трактом пошел на реку Донец».
В пути он увидел, что «по причине своей болезни ехать никак не мог».{19} Узнав о возможности выкупа, Пугачев нанял казака Лазуновской станицы Бирюкова. Казак получил двух лошадей с седлами, саблю, синюю бурку — зипун, двенадцать рублей, харч и отправился на войну вместо Пугачева. А Пугачев остался дома «и лежал болен ногами и грудью, как у него… гнили без мала год».{20}
Это был бурный год. Получив донесение о сомнительных действиях Ефремова, правительство потребовало его в столицу под предлогом переговоров о безопасности границ, так как близ донских станиц появились татары. Ефремов понял, что его заманивают в ловушку, и отказался ехать в Петербург. Тогда военная коллегия приказала находившемуся в Черкасске генералу Черепову прислать непокорного атамана в столицу силой. Ефремов получил приказ, чтобы он, «в каком бы состоянии и где бы теперь ни находился», явился в Петербург.
Атаман решил поднять Дон. Он отправился по станицам, собирал станичных атаманов и казаков и сообщал им, что правительство Екатерины обязывает войско донское давать рекрутов. Казаки заволновались. На все приказы Черепова ехать в Петербург Ефремов отвечал отказом, подчеркивая, что ему, а не Черепову, поручено командование донским войском и что он сам отвечает за свои поступки. Черепов распорядился выставить у Черкасска вооруженные пикеты, чтобы не пускать Ефремова в город.
Среди казаков пошла молва, что атаман желает отстоять старинные права донцов, избавить их от рекрутчины, возвратить домой переселенных в Азовскую и Таганрогскую крепости. В сентябре войсковая канцелярия получила «предвозвестительный пасквиль», т. е. антиправительственную прокламацию. Прокламация требовала от атаманов и старшин: «За реку [т. е. за Донское войско] стойте крепко, генералу Черепову подписок не давайте, а то узнаете, что вам и генералу с вами будет. Это ведь не яицкое, а донское войско».
Первого октября генерал Черепов распорядился собрать в Черкасске войсковой круг и прочитать правительственные грамоты и указ об отзыве Ефремова в Петербург и о его неподчинении.
Есаул Перфилов сказал: «Грамоты подписаны генералом, а ручки государыни нашей нет. Атаман Ефремов пожалован именным указом, а теперь не велено от него никаких указов исполнять, а слушать Черепова. Атаман в город не впускается, а когда силоваться станет [попробует ворваться силой], то приказано стрелять по нем».{21}
Круг зашумел, заволновался. Казаки говорили: «По войсковом атамане мы стрелять не будем и как командира своего в город впустим; генерала же за командира почитать не желаем, потому что и напред сего никогда не бывало, как ныне Черепов нами командует, от этого нам большая обида».
И еще кричали казаки: «Генерал хочет нас в регулярство [в солдачину] писать, и реку разделить, затем и атамана в дом не пускает».
Казаки бросились к дому, где жил генерал Черепов, и пытались вытащить его на площадь. Генеральских защитников забросали камнями.
— Ты хочешь нас писать в солдаты, — кричала толпа Черепову, — но мы все помрем, а до того себя не допустим.
Казаки требовали, чтобы Черепов снял пикеты и покинул город.
Огромная толпа бушевала перед генеральским домом. Через кухонный выход Черепов пробрался к Дону. Он хотел переправиться в крепость но казаки нагнали его, били кулаками, швыряли камнями, «за волосы драли и сюртук на нем изорвали».{22} Дом Черепова был разгромлен, окна и двери выбиты, крыльцо разломано.
Казаки хотели утопить Черепова в реке, но потом решили повести его на расправу к атаману. Ефремов с большой свитой выехал навстречу бушевавшей толпе, вошел в середину ее и взял Черепова к себе в дом.
Узнав о событиях на Дону, Екатерина отправила в Черкасск капитан-поручика Ржевского с приказом во что бы то ни стало арестовать атамана. В ночь на 9 ноября Ржевский арестовал Ефремова и отвез в крепость.
В ту же ночь в Черкасске казаки ударили в набат. Прозвучали выстрелы вестовых пушек. Народ узнал об аресте Ефремова. Казаки ворвались в войсковую канцелярию и начали укорять наказного атамана Машлынина и старшин: «Вы выдали атамана и велели звонить на пожар. Всех вас перебить и в воду посадить! Мы пойдем в крепость, узнаем, там ли атаман».
На следующее утро несколько сот вооруженных казаков явились к крепостным форпостам, чтобы освободить Ефремова.
— Где атаман? — кричали казаки. — Жив ли он? Будут ли держать его в крепости или куда повезут?
Ответа они не получили. Погарцовав около крепости, казаки раз’ехались по домам с угрозами: «Ночью всем войском придем выручать своего атамана».{23}
Ефремова срочно повезли в Петербург. Кроме непослушания, атамана обвинили в злоупотреблениях войсковыми суммами, во взяточничестве и других преступлениях и отправили в вечную ссылку.
Пугачев знал о всем происходящем, хотя сам он вряд ли принимал участие в этих тревожных и бурных событиях. Он видел, как Дон выходит из повиновения царице, и все больше укреплялся в твердом намерении бросить царскую службу.
Станичные атаманы и старые казаки, видя, что Пугачев «к выздоровлению безнадежен, ибо на ногах и на руках были величайшие раны»,{24} посоветовали ему ехать в Черкасск, проситься в отставку. Пугачев оставил дома семью, сел в лодку и поплыл в Черкасск. Здесь интересно одно обстоятельство. В свою лодку Пугачев погрузил два пуда муки и два пуда пшена, повидимому, он заранее готовился к длительному путешествию. Он уже не рассчитывал на правительственную «милость» и решил, если его ходатайство встретит отказ, бежать. В Черкасске он заехал к казацкой вдове Скоробогатовой — вместе с ее сыном Пугачев воевал под Бендерами.
В тот же день он отправился в войсковую канцелярию и изложил свою просьбу. Ему предложили лечь в лазарет. Пугачев вспомнил армейское лечение и решил лечиться на собственный счет. Скоробогатова одобрила отказ казака от армейской медицины. «Нет, Пугачев, не ходи в лекарство, вить оно очень трудно»{25}, сказала вдова и пустила в ход старинную армейскую медицину: покупала бараньи легкие и прикладывала их к больным ногам постояльца. Пациент почувствовал себя лучше.
Четыре дня пробыл Пугачев в Черкасске. Нельзя было оставаться долго в этом неопределенном положении. Отставки ему не дали. Предстояло либо вернуться домой в Зимовейскую и снова впречься в служебное ярмо, либо попытаться самому найти волю. Пугачев выбрал последнее.
Он обменял муку и пшено на лошадь и поехал в Таганрог. Там жила его сестра замужем за донским казаком Павловым. В Таганроге Павлов очутился против воли: вместе с другими казаками его переселило сюда правительство из родной Зимовейской станицы, Павлов мечтал вырваться из Таганрога. С первой же беседы казаки убедились, что они — единомышленники.
Невеселые беседы вели казаки. Павлов говорил, что казацким вольностям пришел конец, что казаков хотят превратить в регулярную часть российской армии, с ротмистрами и полковниками, «хотят обучать по-гусарски и всяким регулярным военным подвигам». Да и вообще жить стало нелегко, прибавил Павлов, — «лесу нет и ездят за лесом недели по две и оттого многие казаки уже бегут».
— Не годится, чтоб переменять устав казачьей службы — вскричал Пугачев и посоветовал добиваться, «чтобы оставить казаков на таком основании, как деды и отцы войска донского служили».
Павлов ответил, что из этого ничего не выйдет: перемены зашли слишком далеко, казацких старшин уже нет, вместо них назначены ротмистры. Остается, заключил он, единственный выход — «бежать туда, куда наши глаза глядеть будут».{26} Павлов добавил, что он уже сговорился о побеге с четырьмя казаками.
Начали обсуждать маршрут побега. Павлов предлагал два направления: «Коли де в Русь побегу, то с женой, а если без жены, то хоть в Сечь Запорожскую». Бывалый человек, Пугачев знал больше путей. «Куда бежать? — говорил он. — В Пруссию — Далеко, на Руси поймают, в Запорожье, коли один пойдешь, то по жене стоскуешься, а приедешь за ней, то тебя схватают».{27} Остается Терек: там уже есть казаки, да и тамошнему атаману будто бы предписано принимать беглых.
Так и порешили — бежать на Терек. Но как сделать, чтобы власти узнали о побеге возможно позднее? Условились, что сначала поедет сопровождаемая Пугачевым сестра, держа путь в Зимовейскую, якобы для свидания с матерью. Павлов же с товарищами, во избежание всяких подозрений, совершит побег неделю-другую спустя.