Ставрополь защищали 249 человек, из коих 59 были вооружены ружьями, а остальные одними копьями, тогда как в уезде считалось до 5 тысяч калмыков, не говоря об остальном населении, приготовлявшем копья и вооружавшемся[890].
С появлением шаек в Ставропольском уезде город Самара и его уезд оказались отрезанными от Казани, и 23 декабря Арапов беспрепятственно занял пригород Алексеевск. Он благодарил население за то, что оно не оказало сопротивления и встретило его с почетом.
– Вы, обыватели, – говорил самозваный атаман, – хорошо сделали, что без сопротивления покорились государю. Надобно бы было послать сказать в Самару, чтоб и там не противились.
Подвернувшийся писарь Алексей Горбунов советовал послать туда посадского Короткого.
– Прикажите, сударь, – говорил Горбунов Арапову, – послать вот этого детину, он вам все исправит.
Передав Короткому манифест самозванца, Арапов приказал ему говорить всем, что у него множество войска и 50 пушек и что сзади идут на подкрепление еще 200 человек. По прибытии в Самару Короткий был призван комендантом, капитаном Балахонцевым, который расспрашивал у приехавшего, сколько у Арапова людей, пушек, и узнав, что силы эти весьма значительны, решился оставить город. Взяв 36 человек нижних чинов при двух офицерах, капитан Балахонцев в следующую же ночь ушел из Самары в Сызрань. За ним ушел и поручик нижегородского батальона Кутузов с командой в 25 человек, присланной для приема рекрут. Хотя за уходом их в Самаре все-таки осталось 40 солдат и более 300 поселенных, но они согласились с жителями не оказывать никакого сопротивления мятежникам.
25 декабря Арапов подошел к Самаре и был встречен населением с крестом и образами. Он проехал прямо к церкви, приказал отслужить молебен, по окончании которого, в знак победы, было произведено несколько выстрелов из пушек.
«При оном городе Самаре, – доносил Арапов своей коллегии, – взято мной артиллерии пушек 6; пороху и денежной казны ничего не отыскалось, ибо оную казну и порох злодей капитан Балахонцев увез с собою».
Поместясь в доме майора Племянникова, Арапов принимал всех, кто приходил к нему на поклон.
– Батюшке нашему будет очень мило, – говорил он, – что вы покорились без сопротивления; он, конечно, не забудет этот город и сделает его губернией.
– Дай-то Господи, чтоб это так было, – отвечали жители Самары.
Арапов приказал выкатить бочки водки, и перепившийся народ кричал: «Здравствуй, наш батюшко, Петр Федорович»[891]. Окрестные к городу селения тотчас же присоединились к мятежникам и присягнули на верность императору Петру III. Арапов разослал в разные стороны своих агентов с манифестами самозванца и с приказанием, чтобы жители готовили продовольствие и доставляли его в Бузулук. Вслед за тем приехал из Берды в Самару есаул Чулошников с указом пугачевской коллегии и поручением набрать ополчение для армии «государя».
«Здешней армии, – писала коллегия[892], – есаулу Чулошникову определяется как по Самарской дистанции, так и в прочих селах и деревнях, набрав сколько отыщется ревнителей к службе его императорского величества и соединясь с атаманом Араповым и прочими при командах командирами, сикурсировать против противнических партий в защите верноподданных жительство.
Причем же рекомендуется вам, ежели где найдется походная легкая к обороне от злодеев артиллерия с материалы и их припасы, то, взяв с собою, учинить по сему его императорского величества указу непременное исполнение».
Посланные разъезжали по селениям и собирали в ополчение по одному человеку с пяти душ. С набранными таким образом шайками эмиссары Арапова и Чулошникова грабили помещичьи имения, умерщвляли не успевших скрыться владельцев, забирали хлеб и скот, а у крестьян брали печеный хлеб, кафтаны и шубы.
Сосредоточившись более или менее значительными толпами и не встречая нигде сопротивления, мятежники захватили в свои руки значительное пространство и впоследствии вошли в связь с башкирцами, опустошавшими северо-западную часть Оренбургской губернии. Толпы мятежников бродили у Бугуруслана и в окрестностях Бугульмы, где стоял отряд Фреймана, совершенно изолированный и, как увидим, для них безопасный. В крепости Бакалах, находившейся всего в 30 верстах от Бугульмы, казаки посадили на цепь своего атамана и намерены были отвезти его к Пугачеву; то же самое хотели сделать и жители Нагайбака со своим воеводой, капитаном Рушинским, за желание его оказать помощь Уфе.
Получив об этом известие, генерал-майор Фрейман в Нагайбакскую крепость отправил небольшую пехотную команду и для прикрытия ее в пути назначил секунд-майора Тевкелева с 400 башкирцев. При возвращении из Нагайбака Тевкелеву приказано было расположиться в 23 верстах от Бугульмы, или в селении Крым-Сарае, или в деревне Акбашевой, где удобнее, с тем чтобы помочь в случае нужды той команде, которая была оставлена в Нагайбаке, и вместе с тем прикрыть отряд самого Фреймана со стороны города Уфы. Тевкелев 5 декабря остановился в деревне Акбашевой, а в полдень 6-го числа на него напала толпа башкирцев в 600 человек, склонила на свою сторону весь его отряд, сожгла деревню, а Тевкелева, избитого и израненного, захватила в плен.
Лишившись таким образом последней кавалерии, Фрейман был поставлен в крайне затруднительное положение. В селении Акташе, в 12 верстах от Кичуя и по бугурусланской дороге стояли толпы мятежников; прямые дороги из Кунгура и Заинска в Казань были ими отрезаны. Заинек[893] занят старшиной Нагайбаком с толпой башкирцев. При содействии подпрапорщика Буткевича, старшина Нагайбак склонил жителей Заинска не оказывать сопротивления, и начальник инвалидных солдат, капитан Мертвецов, приказал священнику Андрееву прочесть пред народом указ самозванца. Жители встретили Нагайбака с хлебом и солью, а дьячки звонили в колокола. Священник Прокофий Андреев отслужил молебен за здравие императора, за что получил 1 рубль и в церковную сумму столько же. После молебна было произведено несколько выстрелов, и Нагайбак отправился в дом капитана Мертвецова, который ввел его в горницу, посадил за стол и угощал. Жившие в Заинске майор Лопатин и капитан Савинич пришли к Нагайбаку с хлебом и солью и вместе с присутствующими пили за здоровье самозванца, называя его императором[894].
Утвердившись в Заинске, мятежники расширили и здесь район своих действий и появились в селениях, лежащих в окрестностях Бирска, и даже крестьяне Закамской Челинской волости, близ Елабуги, отправляли большими обозами хлеб на продовольствие толпы, стоявшей у Мензелинска.
Окружая со всех сторон отряд Фреймана и грозя зайти ему в тыл, шайки бунтовщиков были хотя и незначительны числом и наполовину без оружия, но опасны потому, что, по словам Фреймана, «крестьяне не токмо им не противятся, но еще сами помогают грабить помещичьи дворы и разносят слухи, что вся злодейская Пугачева толпа намерена идти на Казань, от чего так вся здешняя окрестность трепещет, что никакого от жителей оной известия о скитаньях злодейских получить не можно».
«И хотя, – доносил Фрейман[895], – для поиску сих злодейских шаек в разные места командирую команды, но как оные состоят по большей части из пехоты, то и остаются без успеха, ибо разбойники всегда на переменных конях и беспрепятственно ездят везде по воли, в чем снег по мелкости своей нимало им не мешает». Фрейман опасался, что мятежники отрежут его сообщение с Казанью и поставят его в безвыходное положение, тем более что в отряде стал замечаться ропот среди нижних чипов, «что без помощи оставлены в столь отдаленном и открытом месте».
Прося о присылке надежной кавалерии, Фрейман находил, что без нее наступательные действия совершенно бесполезны. Он отказался двинуться вперед и тогда, когда получил от уфимского коменданта, полковника Мясоедова, просьбу оказать ему помощь в разогнании толпы башкирцев, обложивших город Уфу.
Имея в своем распоряжении, вместе с вооруженными обывателями, до 1650 человек гарнизона, Мясоедов хотя и не опасался за участь города, но с пешим ополчением и без обоза, будучи, так сказать, прикован к одному месту, не мог разогнать конного неприятеля, грабившего окрестности и проникшего на Пермские горные заводы и в Исетскую провинцию.
Исетская провинциальная канцелярия старалась убедить подведомственное ей население, что принявший на себя имя императора Петра III донской казак Емельян Пугачев есть вор и обманщик. Приводя жителям на память публикованный в 1762 году манифест императрицы, канцелярия присовокупляла, что не менее ста тысяч человек «своими глазами видели, что он, блаженной памяти государь император Петр Федорович, в начале июля месяца помянутого года, от приключившихся ему болезненных припадков отошел от сего временного в вечное блаженство и погребен в Невском монастыре, при множестве помянутых зрителей, в том числе и здешних Исецкой провинции присутствующих, коим в то время случилось быть в Санкт-Петербурге, при должностях своих. Следовательно, сие и не может быть сверх натуры, чтобы до конечного и праведного суда Божия и воскресения мертвых мог кто-либо через 11 лет из мертвых воскреснуть, а потому означенный вор и разбойник казак Пугачев подлинно ложный и самозванец»[896].
Пермское горное начальство сделало то же самое и, согласно предложению генерала фон Брандта, объявило, что тот, кто приведет Пугачева в Казань, получит тысячу рублей[897]. Вместе с тем было постановлено: 1) собрать с партикулярных заводов и приписных крестьян по нескольку человек хорошо вооруженных; 2) учредить пикеты и усилить полицию. Работы на большой части заводов были прекращены, а управители и приказнослужители употреблены для наблюдения за караульными. Для распоряжений по защите заводов от мятежников был определен член канцелярии главного заводов правления Михаил Иванович Башмаков.