Рано утром следующего дня молодой казак Тимофей Мясников отправился к Кунишникову и, узнав, что он у Караваева, пошел к последнему.
– Что, Сергей, – обратился пришедший к Кунишникову, – подлинно ли вы на Таловой видели царя?
– Подлинно.
– Он велел, – вмешался Караваев, – прислать к себе человека другого, от войска; поговорить о чем-то хочет. Мне самому приказал он приезжать, да кого взять другого, не знаю, а мне нельзя не ехать, потому что без меня другим не поверит.
Узнав такую новость, Мясников пошел домой, а после обеда, выйдя на базар, встретился опять с Кунишниковым.
– Кто же поедет? – спросил Мясников.
– Караваеву непременно надо ехать, – отвечал Кунишников, – а другого-то мы не знаем, кого послать. Смотри, Тимофей, не балалакай этого никому до времени. Я вот боюсь запивоху (пьяницу) Алексея Кочурова, чтобы пьяный как не проболтался, и нелегкая меня дернула сказать ему вчера об этом деле.
На следующий день любопытный Мясников пошел и к Кочурову узнать, что он думает, но не застал его дома, а нашел среднего его брата Петра Кочурова, который сидел с Зарубиным (он же Чика, а впоследствии пугачевский граф Чернышев) в предбаннике и упражнялся в литье свинцовых пуль.
– Что, братцы, – спрашивал пришедший, – слышали вы, на Таловой чудо проявляется?
– Слышали, – отвечали они.
– Бог знает, полно правда ли это, – заметил Петр Кочуров, – ведь вот прошлого года тоже слух был, что государь проявился будто бы в Царицыне, и что же вышло: только народу, сказывают, за ним много пропало.
– Говорят, что подлинно он, батюшка, – сказал Мясников с видом некоторой уверенности.
Оставив Кочурова, Чика и Мясников пошли на базар.
– Царь ведь приказал прислать к себе от войска двух человек, – говорил дорогой Мясников.
– Так что же, – отвечал Чика, – зачем дело стало, я первый поеду.
– Ну, а другой-то кто же? Разве мне с тобой поехать?
– Ну, и поедем завтра.
– Я слышал от Караваева, что и он хотел ехать.
– Да мне-то до того какая нужда, – сказал Чика, – хотя Перекараваев поезжай, я сам хочу ехать и посмотреть. Ведь почем мы знаем, что они поедут, а может, и не поедут.
Итак, решив завтра ехать на Таловую, собеседники разошлись: Мясников пошел домой, а Зарубин (Чика) направился к небольшой кучке казаков, о чем-то разговаривавших и поминутно оглядывавшихся на все стороны. В то время в Яицком городке было очень строго и всякие собрания казакам войсковой руки были строго запрещены. За этим начальство и старшины тщательно следили, и если на базаре когда собиралась толпа, то тотчас же являлись солдаты и разгоняли беседовавших. Чтобы поделиться новостями и потолковать о чрезвычайном происшествии, казаки сходились на улице человека по два, по три и тайком разговаривали. Одну из таких кучек и заметил Чика; она состояла из казаков Андрея Кожевникова, Ивана Харчова, Тимофея Стракайкина и других.
– Я слышал от Караваева, – говорил Кожевников собравшимся, – что на умете у Ереминой Курицы он видел государя Петра Федоровича, который приказывал, чтобы прислать к нему человека другого.
– Конечно, надо к нему ехать, – отвечали казаки.
– Куда и зачем ехать? – спрашивал подошедший к разговаривавшим Чика, как будто ничего не знавший.
– Разве ты теперь только слышишь, – отвечал Кожевников, – что государь явился?
– Кто вам сказывал?
– Караваев, он сейчас от него; государь на умете у Ереминой Курицы, и, конечно, нам надо его до времени спрятать.
Казаки поддакнули.
– Не съездишь ли ты к нему? – спросил Кожевников, обращаясь к Зарубину.
– Отчего не съездить, пожалуй, съезжу, но куда мне его спрятать?
– Вези прямо ко мне на хутор, – отвечал Кожевников, – а там уже не твоя печаль, у нас есть покои, где его спрятать[284].
– Зачем на хутор? Отчего не в городок?
– В городок теперь привезти нельзя: иные казаки не поверят, а старшинская сторона может его поймать, а как отвезешь на хутор, так мы все туда будем.
Зарубин согласился.
– Смотри и примечай, Зарубин, – говорил ему Иван Харчов, – волосы у него должны быть черные, сам смугл, между зубами щербинка, на одной щеке рубчик, на руках крапины, а ростом немного выше тебя.
– Однако не одному же мне ехать, – говорил вкрадчиво Зарубин, умалчивая, что имеет уже товарища, – человека другого все бы надобно было.
– Сыщи сам, с кем ехать, – отвечал Кожевников, и казаки разошлись.
В тот же самый день, на другом конце городка, казак Петр Орлов отправился к своему соседу и куму Максиму Шигаеву.
– Сходим, кум, – говорил Орлов, – к Денису Караваеву, понаведаемся, правда ли, что он видел на Таловой царя Петра Федоровича.
– От кого ты это слышал? – спрашивал Шигаев. – И может ли это статься?
– Можно или не можно этому статься, только говорят, что Караваев точно его видел.
Шигаев и Орлов отправились разузнавать правду.
– Правда ли, – спрашивали они Караваева, – что ты видел царя на Таловой?
– Кто это вам наврал, я ничего не знаю.
Шигаев и Орлов отправились домой, а на следующее утро Караваев сам пришел к Шигаеву.
– А ведь я, Максим Григорьевич, – говорил пришедший, – вечор от тебя для Орлова потаил; я подлинно ездил на Таловую и видел там того человека, который называется царем Петром Федоровичем.
– Каким же это образом и где ты его видел?
– Мне сказал о нем Иван Чабаков, а ему Григорий Закладнов, которому тот человек приказал прислать к себе от войска двух казаков, так вот я и ездил к нему с Сергеем Кунишниковым.
Караваев рассказал подробно свое свидание с Пугачевым.
– Царь приказал мне, – заключил свой рассказ Караваев, – непременно к нему чрез три дня приехать, так не хочешь ли, поедем завтра со мной, ты его посмотришь и поговоришь с ним.
Шигаев согласился, а между тем рано утром следующего дня Кожевников пришел к Зарубину и торопил его ехать.
– Ты остерегайся многолюдства, – говорил Кожевников, – переговори с ним наедине и скажи, что прислан от Караваева и Кунишникова и чтоб он безо всякого опасения ехал ко мне на хутор.
Кожевников предупредил Зарубина, что он может не застать Пугачева и чтобы тогда он спросил мужика Афанасия.
– Хорошо, – отвечал Чика, – вот дома пообедаю, а потом и поеду.
Зарубин пошел за Мясниковым, по тот отказывался от поездки. Накануне Мясников встретился с казаком Плотниковым, и тот не советовал ему ездить.
– Я слышал, – говорил Плотников, – что ты с Чикой хочешь ехать на Таловую, так полно, ездить ли уже вам: от нас люди к нему поедут.
– То-то, я и сам не знаю, – отвечал Мясников, – да Чика меня зовет.
– Ну, как хочешь.
Мясников был в большом раздумье, ехать или не ехать, так что когда пришел к нему Зарубин, то он стал отказываться.
– Я, брат, и сам не знаю, – говорил Мясников, – полно, есть ли зачем ехать-то, ведь и без нас поедут люди.
– Вот дурак-то, – отвечал Зарубин, – еще и раздумье тебя взяло, поедем вместо гулянки.
– Хорошо, поедем, я вот только оседлаю лошадь и возьму ружье, будто бы едем стрелять сайгаков.
После обеда Мясников и Зарубин выехали верхами из Яицкого городка на Таловый умет, а часа два спустя поехали туда же в телеге Караваев и Шигаев, не подозревавшие, что впереди их едут другие представители войска.
Был уже вечер, когда два всадника приблизились к Таловскому умету. Заметив на дворе двух работавших мужиков, приезжие прямо подъехали к ним.
– Хозяин дома? – спросил Зарубин.
– Нет, – отвечал один из работников, – он уехал в Сызрань.
– С кем?
– У него живет один человек, так с ним и поехал.
– Этого-то человека мне и надобно, а скоро они будут?
– Не знаю.
– Не ты ли Афанасий? – говорил Зарубин, улыбаясь.
– Я, – отвечал спрошенный.
– Ну, так что же ты меня обманываешь, ведь я знаю, что Еремина Курица поехал на Иргиз, да и знаю с кем; ведь не святым же духом я узнал твое имя, а нам сказано.
– А кто вы таковы? – спросил Чуйков.
– Я Иван Зарубин, а он Тимофей Мясников.
– Государь приказал, – говорил Чуйков, – чтобы вы его здесь подождали, он сегодня вечером или завтра рано непременно будет.
– Ну ладно, мы отъедем здесь по речке, уснем и коней покормим, а ты, пожалуйста, скажи мне, как они приедут.
Чуйков обещал исполнить просьбу, и Зарубин с Мясниковым уехали в степь ночевать. На другой день рано утром Зарубин и Мясников пошли на умет узнать, не приехал ли Пугачев.
– Нет еще, – отвечал Чучков, – да я не знаю, отчего они так долго замешкались, уж здоровы ли?
– Сохрани Господи! – проговорили казаки и решились не оставаться в умете, чтобы не возбудить подозрения проезжающих, а уйти в степь.
– Чем нам здесь дожидаться, – говорил Зарубин, – лучше поездим по степи, не попадется ли нам сайгачишка какой.
Мясников согласился.
– Мы вот около этого места будем, – сказал Зарубин, указывая рукой, – так прибеги к нам, когда они приедут.
– Хорошо, поезжайте.
Лишь только Зарубин и Мясников уехали в степь, как на умет прискакал Денис Караваев.
– Что, приехали? – спросил он у Чуйкова.
– Нет еще, – отвечал тот.
– Ну, так уведомь, когда приедут, мы будем там дожидаться, – сказал Караваев, указывая на другой берег реки Таловой.
– А ты с кем приехал?
– С казаком Максимом Шигаевым.
– Здесь, брат, есть еще два казака: Зарубин (Чика) и Мясников, они вчера еще приехали и дожидаются их же.
– Где же они?
– Они хотели около тех мест дожидаться. – И Чуйков показал в сторону почти противоположную той, где остановились Шигаев и Караваев.
– А ты сказал им про государя?
– Сказал.
– Напрасно, – пенял Караваев Чуйкову, – так теперь не сказывай же, что я здесь был. – И с этими словами он уехал к Шигаеву, дожидавшемуся его в степи, неподалеку от умета.
Караваев объяснил, что самозванца нет дома и что надо подождать. В это самое время они увидели приближавшихся к ним двух всадников и скоро узнали в них Чику и Мясникова. Шигаев был поставлен в затруднительное положение, так как находился под подозрением казаков войсковой стороны. Принимая участие в возмущении, бывшем в Яицком городке в январе 1772 года, и будучи послан войском в Петербург в числе депутатов с челобитной, Шигаев один из немногих был, как мы видели, помилован и избавлен от наказания. Прощение ему даровано было за спасение Дурново от смерти, а казаки полагали, что Шигаев избавился от наказания тайным переходом с войсковой стороны на старшинскую. Считая его изменником, войсковая сторона смотрела на Шигаева подозрительно и неприязненно, и потому, при приближении Чики и Мясникова, он счел лучшим не показываться им и скрылся в камышах. У телеги остался один Караваев и копошился над чем-то.