Он решился остаться на месте и отправить нарочного к полковнику Симонову с просьбой прислать ему подкрепление, с которым он мог бы сделать поиск с полным успехом. Посланный с этой целью в Яицкий городок казак Тимин двое суток не возвращался. Долгополов стоял на Усихе в ожидании подкрепления, а Пугачев и его сообщники спокойно приводили в исполнение свое намерение[306].
– Мы едем на хутор к Толкачеву, чтобы собирать казаков, – говорил Пугачев, обращаясь к Чике (Зарубину) и Ивану Почиталину, – а у нас нет ничего письменного, чтобы мы могли объявить народу. Ну-ка, Почиталин, напиши хорошенько.
Казаки одобрили мысль самозванца, и все остановились в поле; Почиталин слез с лошади и, расположившись на земле, принялся за работу. Никто не давал ему совета, и, пока составлялась желанная бумага, все стояли молча в отдалении. Кончив писать, Почиталин прочел вслух составленное им воззвание и заслужил всеобщее одобрение.
– Ты, брат Почиталин, горазд больно писать, – заметили казаки.
– Это манифест, – отвечал ободренный секретарь, – и вашему величеству необходимо подписать его.
– Нет, подпиши ты сам, а я до времени подписывать не буду. До самой Москвы мне подписывать невозможно, для того что не надобно мне казать свою руку, и есть в оном великая причина.
Почиталин подписал, и все тронулись в путь. Не доезжая до Толкачевых хуторов, Пугачев отправил вперед Почиталина с тем, чтоб он спросил Толкачевых, примут ли они гостей. Секретарь поскакал и скоро возвратился.
– Что, примут меня? – спросил Пугачев.
– Я только Петру Толкачеву объявил, – отвечал Почиталин, – что едет к вам на хутор государь, так примете ли его, на что он мне сказал: добро пожаловать, мы примем его с радостью.
Приехав около полуночи 15 сентября на хутор Михайлы Толкачева, самозванец и его спутники не застали дома хозяина, а нашли брата его Петра, которому Чика и объявил, что царь желает, чтобы к нему собрались все казаки, жившие в окрестностях.
– Поди же, Толкачев, – говорил Чика, – и скажи об этом своим соседям.
Петр Толкачев хоть и обещал исполнить просьбу, но Зарубин (Чика), не надеясь на его содействие, в ту же ночь отправил нескольких человек и пошел сам по хуторам созывать народ к дому Толкачева, причем всем говорил, что причина их призыва будет объявлена таким лицом, от которого зависит их благополучие.
К утру 16 сентября собралось человек 30–40, в числе которых были русские беглые, казаки и калмыки.
Те, которые пришли очень рано утром, успели пробраться в дом Толкачева и нашли Пугачева сидящим за столом, а возле него свиту, стоящую в отдалении.
– Опознайте меня, – говорил самозванец входящим, – и не думайте, что я умер. Вместо меня похоронили другого, а я одиннадцатый год странствую.
Пришедшие с любопытством смотрели на Пугачева и затем по приказанию Чики (Зарубина) и вместе с ним отправились на сборное место, где собирались казаки, не успевшие пробраться в хоромы Толкачева.
– Зачем ты нас созвал? – спрашивали собравшиеся Чику. – И кто с тобой незнакомый нам человек?
– Братцы, – отвечал Чика, – нам свет открылся, государь, третий император Петр Федорович с нами присутствует.
С удивлением слушали собравшиеся речь Чики и с почтением встретили Пугачева, вошедшего в средину толпы.
– Я ваш истинный государь, – говорил он, – послужите мне верой и правдой, и за то жалую вас рекой Яиком, с вершины до устья, жалую морями, травами, денежным жалованьем, хлебом, свинцом, порохом и всей вольностью. Я знаю, что вы всем обижены, что вас лишают привилегий и истребляют вашу вольность. Бог за мою прямую к нему старую веру вручает мне царство по-прежнему, и я намерен восстановить вашу вольность и дать вам благоденствие. Я вас не оставлю, и вы будете у меня первые люди.
Все присутствовавшие пали на колени.
– Рады тебе, батюшка, служить до последней капли крови, – слышались голоса. – Не только мы, но и отцы наши царей не видывали, а теперь Бог привел нам тебя, государя, видеть и мы все служить тебе готовы.
Пугачев приказал принести образ и привел всех к присяге, состоявшей в безмолвном целовании креста без Евангелия.
– Есть ли у вас, други мои, лошади? – спросил Пугачев.
– Есть, – отвечали собравшиеся.
– Ну, теперь, детушки, поезжайте по домам и разошлите от себя по форпостам нарочных с объявлением, что я здесь.
– Все исполним, батюшка, и пошлем как к казакам, так и к калмыкам.
– Завтра же рано, сев на кони, приезжайте все сюда ко мне. Кто не приедет, тот моих рук не минует.
– Власть твоя, что хочешь, то над нами и сделаешь…
Толпа разошлась, а на другой день собралась вновь и была усилена казаками, прибывшими с Кожехаровского и Бударинского форпостов. Таким образом, к утру 17 сентября свита Пугачева возросла до 80 человек вооруженных. Выйдя к собравшимся и обратившись к Ивану Почиталину, самозванец велел ему прочитать манифест или, лучше сказать, воззвание к Яицкому войску.
– Слушайте, детушки, – говорил Пугачев, – что будет читать вам Почиталин; будьте мне верны и усердны, а я вас буду жаловать.
Почиталин развернул бумагу и прочел следующее[307]:
«Самодержавного императора нашего, великого государя Петра Федоровича Всероссийского и прочая, и прочая, и прочая.
Во имянном моем указе изображено Яицкому войску: как вы, други мои, прежним царям служили до капли своей до крови деды и отцы ваши, так и вы послужите за свое отечество мне, великому государю амператору Петру Федаровичу. Когда вы устоити за свое отечество, и источит ваша слава казачья от ныне и до веку и у детей ваших; будете мной, великим государем, жалованы казаки, калмыки и татары. И которые мне государю, амператорскому величеству Петру Федаровичу, виновные были, и я, государь Петр Федарович, во всех винах прощаю и жаловаю я вас: рекой с вершин и до устья и землей, и травами и денежным жалованьям, и свинцом и порохом и хлебным провиянтом, я, великий государь амператор, жалую вас Петр Федаровичь. 1773 году сентября 17 числа».
Во все время, пока Почиталин читал, собравшиеся стояли с поднятыми кверху руками.
– Ну что, хорошо? – спросил самозванец по окончании чтения. – Все ли вы слышали?
– Хорошо, – отвечала толпа, – мы все слышали и служить тебе готовы. Поведи нас, государь, куда тебе угодно, мы вам поможем.
Пугачев приказал развернуть знамена, которых было приготовлено штук пять разных цветов с нашитыми на них восьмиконечными крестами. Все знамена до сих пор тщательно скрывались и потому были измяты и без древков; казаки кое-как разгладили полотно знамен, прикрепили их к копьям и, сев на лошадей, двинулись по направлению к Яицкому городку. Впереди всех ехали знаменосцы[308], за ними Пугачев со своими близкими, а затем в некотором отдалении следовала приставшая к нему толпа. По всем близлежащим хуторам были разосланы гонцы собирать людей к государю…
Глава 13
Положение края. – Характер населения. – Число жителей. – Оборонительные средства края. – Неудовольствие башкирцев и всех вообще магометан. – Прокламация Батырши. – Восстание в Башкирии в 1755 году. – Усмирение восстания. – Надежды башкирцев на улучшение их положения в будущем.
Обстоятельства сложились так, что край, в котором развернулось впервые знамя восстания, представлял все данные для быстрого комплектования толпы мятежников и развития мятежа. Начавшись в пределах Яицкого (Уральского) войска, входившего в состав Оренбургской губернии, и распространяясь потом во все стороны, восстание охватило часть Астраханской и всю Казанскую губернию.
Все эти губернии, при значительности своего территориального пространства, имели весьма редкое население. Казанская губерния в административном отношении делилась на шесть провинций: 1) Казанскую[309]; 2) Свияжскую[310]; 3) Пензенскую[311]; 4) Симбирскую[312]; 5) Вятскую[313] и 6) Пермскую[314]. Во всех этих провинциях по переписи, произведенной в мае 1767 года, считалось 1 257 636 человек мужчин и 1 199 295 женщин. Сверх того, в разных местах губернии были поселены отставные солдаты в числе 7235 человек мужчин и 6602 женщины и, наконец, в северо-восточном углу губернии жили башкиры, численность которых определить весьма трудно, так как большая часть Башкирии находилась в пределах Оренбургской губернии и имела своего управителя, обязанного вести счет всему населению.
Оренбургскую губернию составляли: 1) Оренбургский дистрикт (уезд), к которому принадлежали: Илецкая крепость, Сакмарский городок, Зелаирская крепость, Яицкий казачий городок со всем Яицким (Уральским) казачьим войском и Бугульминская земская контора, с подчиненными ей слободами по Большой московской дороге; 2) Уфимская провинция, состоявшая из Башкирии и уездов: Бирского, Мензелинского, Осинского и Куртамышского; 3) Исетская провинция, в которую входили: часть Башкирии, Исетский, Шадринский и Окуневский уезды, и, наконец, 4) Ставропольская провинция, населенная по преимуществу калмыками. В южной части губернии кочевали киргиз-кайсаки и каракалпаки.
Население Оренбургской губернии было крайне разнообразно и состояло преимущественно из инородцев и кочевников, заводских крестьян, беглых помещичьих крестьян, искавших свободы, раскольников, скрывавшихся от преследования, и казаков, поселенных на окраинах и в разных пунктах внутри губернии, носивших общее название крепостных казаков, а в частности называвшихся по именам городов и крепостей, возле которых были поселены