[327], – старшин некоторых бранили, а некоторых по щекам били, за бороду таскали, а иных в город забирали и всячески мучили; того и смотрят, не проговорится ли кто в чем и за то какую ни на есть на него вину наложить».
Зимой 1754 года был прислан из Оренбурга в Уфу генерал-майор Алексей Тевкелев, уговорить башкирцев покупать соль в городах и объявить им, что в противном случае они будут принуждены к тому силой.
– За противные ваши слова и поступки, – говорил Тевкелев, – бороды ваши уже щипаны, а далее в чем проговоритесь или в какую вину впадете, то и головы свои потеряете.
Башкирцы, послушавши совета Тевкелева, решились подчиниться до времени распоряжениям правительства и стали покупать соль. Но затаенная злоба кипела в народе, и спокойствие в крае продолжалось недолго. Поводов к восстанию было много, и к вопросу религиозному примешивались беспорядки в администрации. Обиженные не получали удовлетворения: «Которое дело можно было в один день окончить – месяц таскали; которое в месяц кончить было можно, ради взяток, год продолжали». Без взяток нельзя было начинать дело; пьяные командиры «людей саблями рубили и руки отрубали. Бедный народ никакой себе подпоры и надежды не имеет и суда просить способа не находит».
Среди такого положения народа в Башкирии распространился слух, что население ногайской и сибирской дорог готовит лошадей и исправляет оружие. Услышав об этом, мещеряк мулла Абдула Мягзалдин (он же Батырша) отправился в Исетскую провинцию в деревню старшины Муселима, в которой «напредь сего при науках был». Получивши образование в Каннской волости в деревне муллы Илына и потом продолжая заниматься изучением основ магометанской религии, Батырша считался одним из ученейших мулл в Башкирии. Живя в разных деревнях, он обучал детей, совершал богослужение и поучал своих соотечественников, «дабы они повелению Божескому повиновались и исполняли его, ибо нас из небытия в бытие сотворил; также и законоведца нашего пророка заповеди содержали и учеников его завещаниям послушны были». Проповеди Батырши доставили ему известность, и большинство мулл, не решаясь вступать с ним в спор, благоговели перед его ученостью.
Прибытие Батырши в Муселимову деревню было событием, и башкирцы толпами стекались, чтобы посмотреть на проповедника. Муселим устроил угощение и праздник для многочисленных гостей. Народ и муллы стали перед Батыршей на колени «и кому что потребно было от божественного писания спрашивали, и я бедный, – говорил Батырша[328], – по своей науке сколько знаю ответствие чинил, чем они довольны явились».
По окончании поучения подали кумыс, и компания развеселилась. На сцену явились политические и общественные вопросы. Полупьяные гости вспоминали обиды и притеснения начальства и говорили, что, кроме Бога, ни на кого надежды не имеют.
– Соль брать из своих озер и зверей бить нам запрещено, – говорили башкирцы. – Русские свойственников наших, от веры отвратя крестили, наши дома разорили. От командиров и генералов никакой милости нам нет, и неизреченные тягости и затруднения при нынешней государыне воспоследовали, и более терпеть уже невозможно.
– Бывает ли хуже того, – спрашивали собравшиеся друг друга, – когда людей в «сущую веру» верующих в неверующую веру обращают? Что бы было, если бы наши мусульмане нескольких российских людей силой в закон свой обратили и церкви их разорили?
– Когда подданных рабов утесняют, – говорили башкирцы, – никакого добра быть не может. Когда государынина милость до рабов не ровна, и злодеи по винам их штрафованы не будут, а иноверным рабам милостивого призрения не будет, то впредь ожидать нам нечего и таким худым поступкам когда-нибудь конец да будет.
– Нападки и утеснения, – говорили более благоразумные и старики, – не от государыни, а от командиров и генералов чинятся. Видите вы, что сей диавол и зломысленный генерал [Неплюев], желая государыни прибыль чинить, в милость прийти и великий чин себе получить, под командой своей находящихся всякими мерами отягощает, не склонных [принять христианство] склонными пишет и по принуждению тамги прикладывать велит. О нашем народе он государыню в худое размышление приводит и своей глупостью на государыню злое имя налагает. Он воров правыми делает, правых – ворами, нежелающих – желающими и так государыне доносит.
– Мы государыни не злословим, – говорили собеседники, – и со стороны государыни нашей ни о каком озлоблении к нам не слыхано. Она правосудна, но правосудие от нее не отошло и к нам не пришло.
– Нашим людям ногайской дороги всех труднее, ибо генерал и мурза (А. Тевкелев) вблизи Оренбурга находящихся башкирцев мучили, все лето заставляя возить на свои дачи бревна, дрань и лубье.
Башкирцы думали, как бы им избавиться от притеснений и довести о них до сведения государыни, и решили, что одно только восстание может обратить на них внимание правительства[329].
– Станем и мы веру их ругать, – говорили они, – в свою обращать и имения их грабить. Слух об этом и о причине дел наших дойдет до государыни, и тогда рассмотрение с правосудием учинено будет.
Наслышавшись таких речей, Батырша отправился в деревню Салчугут, куда на свидание с ним съехалось также от 60 до 70 человек. Здесь он увидел тоже всеобщее недовольство и потому, возвратившись домой, стал думать, как бы вывести народ из такого положения и довести до сведения государыни об истинном положении дел. Отправить депутацию в Петербург считалось делом невозможным: надо было истратить много денег и достать паспорты, которых начальство не даст. Пример тому был перед глазами: когда на мещеряков было наложено по 25 коп. дани, то они хотели ехать просить государыню сложить с них этот налог. Выбранные ими депутаты были переловлены и наказаны, а все мещеряки оставлены в подозрении, как люди бунтующие. То же самое было бы и с башкирцами.
Сознавая это и не зная, еще как помочь горю, Батырша, по его словам, начал с того, что перестал поучать народ повиноваться властям, хотя и не проповедовал открытого восстания. Между тем приезжавшие к нему с разных концов Башкирии для разъяснения религиозных вопросов и споров по разделу имения привозили известия, что население настолько возбуждено, что готовит оружие. Однажды приехал к нему из-под Оренбурга каргалинский мулла Абдюсет, который также заявил, что и у них башкирцы готовят оружие.
– Какие у вас еще вести есть? – спросил его Батырша.
– Ехавши из Оренбурга, – отвечал мулла, – по казанской дороге спрашивал мещеряков, в каком состоянии находятся, и на то отвечали они мне, что которая сторона сильнее будет, той и держаться будем.
– А старшины ваши в каком состоянии находятся, знаешь ли?
– О состоянии и мнении народном не знаю, только от своей деревни людей слышал, что старшина Сулейман говорил: ежели к лесу и степям находящиеся народы соединясь восстанут, то нам с ними не соединиться невозможно будет.
– Сам не говори ни о чем, – просил Батырша муллу, – других людей разговоры со вниманием слушай, и какое известие услышишь, с крайней поспешностью мне объяви.
Отпустив домой муллу, Батырша поехал опять к старшине Муселиму.
– День за день добро ли умножается или зло? – спрашивал Батырша старшину.
– О чем ты спрашиваешь, – отвечал Муселим, – самому тебе известно, что от мучения неверных затылок у меня переломился; чтобы Бог и у них затылок изломал и упование их пресек. Из команды моей и из деревни Салчугут многих людей с женами и детьми коварством и страхом от закона отвратили и разорили. Я состарился и силу мою истратил, служа повелениям государевым; исполняя указы, единоверных моих кровь пролил и живота лишил, а напоследок, со стороны неверных, нападки не только не прекращены, но умножились.
«Потом, – показывал Батырша, – того же лета, в осеннее время и зимой со всех сторон приезжие, отъезжие и мимоезжие некоторые люди, ради свидания, ко мне приходили; и таким образом у приходящих ко мне людей у каждого спрашивал, и они говорили, что все готовы, и в будущее лето, когда зеленая трава будет, накормя лошадей, на кони сесть намерены; также, что между мещеряков слух носится, что когда окольные башкирцы на коней сядут, то и они готовы будут».
Будучи в селении Орта, Оранской волости, Батырша слышал, что жители учатся стрелять, что они приобрели большую опытность в стрельбе из лука и умеют бегать на лыжах так шибко, что самая легкая лошадь догнать их не может.
– Наши так мужественны, – рассказывали Батырше, – что когда в прошлых годах в Гаинскую волость приходило до тысячи человек русского войска, и телегами окружась, яко в крепости стояло, то наших четыреста человек гаинцев стрелами и копьями крепость эту взяли, всех русских побили и пушками их овладели.
Рассказчики уверяли, что в будущее лето без сражения с русскими не обойдется. В марте 1755 года к Батырше приехал с ногайской дороги, из Кинчатской волости, посланный с письмом, в котором предлагалось, «чтобы люди по должности своего закона о возвышении веры душой и имением старание прилагали и ради закона Божия разжигались и дрались, и тем закон свой исполняли и повеления пророка». В письме прибавлялось, что все знатные люди о том старание имеют.
– Не видно, кем писано письмо, – заметил Батырша посланному, – кто дал тебе его?
– Мулла наш с писарем два раза в Оренбург ездили, – отвечал посланный, – и по приезде сие письмо дали для передачи вам, но не объявили мне, от кого оно писано, только сказали, что по прочтении он скоро сам спознать может.
Батырша не мог, однако же, догадаться и видел только, что оно написано кем-то из ученых людей. Письмо это произвело на него большое впечатление, и, мечтая давно быть в числе избавителей народа от притеснений, Батырша решился стать во главе народного движения. Он написал воззвание, в котором подробно изложил все притеснения, которые несут магометане, и укорял тех, которые, отступив от веры отцов, приняли христианство и стали сторонниками русских. Сожалея о таком раздвоении нации, Батырша предсказывал погибель башкирскому народу.