– Я пошлю к войску указ, – говорил он, – и когда нас примут, то прямо ведем, а когда будут противиться, то поедем мимо, за Строгонов сад, и там ночуем.
Предложение было принято, и по приказанию самозванца Иван Почиталин написал:
«Войска яицкого коменданту, казакам, всем служивым и всякого звания людям мое именное повеление.
Как деды и отцы ваши служили предкам моим, так и мне послужите, великому государю, и за то будете жалованы крестом и бородою, реками и морями, денежным жалованьем и всякой вольностью. Повеление мое исполняйте и со усердием меня, великого государя, встречайте, а если будете противиться, то восчувствуете как от Бога, так и от меня гнев. Великий государь Петр III Всероссийский».
Отправляя нарочного с указом, Пугачев приказал передать его старшине Окутину и стараться убедить его и бывших при нем казаков, чтоб они приняли его с честью.
– Если же они во мне сомневаются и за точного государя не признают, – говорил Пугачев, – то приняли бы меня с тем, чтоб отвезти в Петербург и спасти мою жизнь.
Держа над головою воззвание самозванца, посланный[536] поскакал к Чаганскому мосту.
– Вот вам указ от государя, – сказал он, передавая пакет Окутину, – прочтите его всем.
– У нас есть государыня, – отвечал Окутин, – а государя Петра Федоровича нет давно на свете.
Посланный, не ожидая ответа, ускакал обратно, а Окутин, не читая присланной ему бумаги, передал ее капитану Крылову [537].
Казаки потребовали, чтоб указ был прочтен, но Окутин не исполнил требования, и тогда, по заранее условленному плану, казаки Яков Почиталин, Андрей Овчинников, Дмитрий Лысов, Фофанов и другие подняли шум и затем, в числе пятидесяти человек, ускакали в толпу мятежников. Многие из них пали пред самозванцем на колени, а Яков Почиталин подошел и поцеловал руку.
– Ты что за человек? – спросил его Пугачев.
– Я, батюшка, отец Иванушки-писаря, который при вашем величестве.
– Иван, это твой отец?
– Точно так.
– Ну, старик, коли хочешь мне служить верою и правдой, то садись на лошадь и ступай со мной.
Обратившись к Андрею Овчинникову и Дмитрию Лысову, самозванец спросил их, что думают о нем остальные казаки.
– Почти все желают служить тебе, – отвечали они, – но манифеста твоего не читали, хотя казаки сильно того просили.
Желая склонить на свою сторону остальных казаков и вместе с тем убедить при нем бывших в том, что он истинный государь, Пугачев отправил вторично своего посланного с требованием, чтобы прислали к нему Окутина для переговоров.
– Я его прежде жаловал, – говорил самозванец, – так надеюсь, что он меня узнает и уверит вас, что я истинный государь.
Окутин, конечно, не поехал к самозванцу, и лишь только увидел, что толпа мятежников двинулась к городу, он, не надеясь на свою команду, стал отступать на пехоту.
– Пропало теперь все Яицкое войско, – заметил Крылов оставшимся казакам.
Между тем прибежавшие казаки объявили Пугачеву, что на Наганском мосту приготовлены пушки и что им приказано открыть огонь.
– С голыми руками не сунешься на пушки, а у нас их нет, – отвечал на это самозванец. – Чем терять напрасно людей, пойдем теперь вверх, авось либо завтра одумаются и, когда подъедем, примут.
Повернув вверх по реке Наган, толпа намерена была перейти брод на противоположный берег, но Наумов для воспрепятствования переправы послал, под начальством старшины Витошнова, партию казаков во 100 человек, в числе коих был и Максим Шигаев, отправленный для увещания казаков, принявших сторону самозванца. Подпустив команду Витошнова к себе на довольно близкое расстояние, Пугачев сразу охватил ее со всех сторон. Бывшие в команде казаки войсковой стороны тотчас же безо всякого сопротивления присоединились к самозванцу, а незначительное число казаков старшинской руки было связано и приведено к Пугачеву, причем Овчинников, Давилин, Лысов и другие жаловались на приведенных и просили наказать их немедленно.
– Держите их до завтра под караулом, – отвечал Пугачев, – а завтра будет резолюция.
Мятежники переправились через реку и расположились на ночлег[538].
Появление их в тылу высланного отряда, два случая передачи казаков на сторону Пугачева, невозможность поручиться за остальных и, наконец, опасение быть отрезанным от городка заставили секунд-майора Наумова отступить, причем он приказал уничтожить мост через реку Чаган. В Яицком городке партия войсковых казаков волновалась и настолько ясно выражала свое сочувствие, что Симонов принужден был объявить, что в случае малейшего замешательства он прикажет поджечь городок со всех сторон и поступит с ними, их женами и детьми, как с сущими злодеями. Казаки присмирели, но поодиночке пробирались в стан самозванца, силы которого быстро возрастали и, по показанию сообщников, достигли 700 человек[539]. Цифра эта, конечно, увеличена вдвое, но она свидетельствует, что толпа мятежников возрастала настолько быстро, что главным сообщникам самозванца она казалась уже весьма значительной. По мере возрастания толпы увеличивалась и самоуверенность Пугачева, который, узнав, что в числе захваченных казаков послушной стороны находится старшина Витошнов[540], бывавший несколько раз в Петербурге и видевший покойного императора Петра III, решился употребить тот же способ для убеждения толпы, какой он думал применить, вызывая к себе Окутина. Пугачев потребовал, чтобы привели к нему Витошнова.
– Знаешь ли ты меня? – спросил его самозванец.
Вопрос этот был равносилен тому: хочешь быть повешенным? и если нет, то признавай во мне государя.
– Видал еще маленьким, – отвечал Витошнов уклончиво.
Пугачев был доволен таким ответом.
– Вот спросите, он меня знает, – сказал самозванец, обращаясь к окружающим.
Ночь прошла спокойно, так как Симонов не мог выйти из городка, справедливо опасаясь, что непослушные казаки воспользуются случаем и не впустят его обратно.
Движение же с пехотным отрядом, не обеспеченным ни продовольствием, ни боевыми припасами, было бесцельно против конной толпы мятежников, положивших проводить «где день, где ночь, там и сутки прочь», и всегда имевших способы уклониться от боя. Совсем иное дело было бы, если бы Симонов мог опереться на казаков и употребить их для преследования Пугачева, но с пехотой нельзя было уничтожить шайки Пугачева, а можно было только отогнать от городка, т. е. сделать то, что самозванец сделал сам безо всякого боя. Наутро ближайшие сообщники Пугачева явились к самозванцу и возбудили вопрос о пленных казаках.
– Что, ваше величество, прикажете с ними делать?
– Надобно их уверить и привесть к присяге, – отвечал Пугачев.
– Мы им не верим, – говорили сподвижники самозванца и просили его избавить их от одиннадцати человек, взятых в плен.
– Мы знаем, – говорили Овчинников и Лысов, – кого можно простить и кого повесить; тут есть великие злодеи.
«Видя столь сильную их жалобу, – показывал Пугачев[541], – и хотя [желая] их тем удовольствовать, чтоб они были усерднее, а другим, кои ему не хотят быть верными, подать страх», самозванец приказал повесить всех одиннадцать человек. Приказание было мгновенно исполнено, и «просители после тех повешенных разделили по себе бывшую на них одежду». Старшина Витошнов и племянник бывшего атамана, Григорий Бородин, были прощены.
После казни Пугачев поручил сержанту Николаеву написать указ в войско Яицкое, чтоб оно одумалось и встретило его «яко великого государя». Указ был написан, и самозванец, приказав подписать Ивану Почиталину, отправил его с казаком Барановым, который не возвратился, а как только толпа стала подходить к городку, то по приказанию Симонова было сделано несколько выстрелов.
– Что, други мои, вас терять напрасно, – сказал тогда Пугачев, – видно, они мне не рады, так пойдем мимо туда, где нас примут.
– Пойдем, ваше величество, по линии[542] до Илецкой станицы, – говорили казаки.
– А есть ли там форпосты и на них пушки? – спросил самозванец.
– Есть, – отвечало несколько голосов.
– Ну, так пойдем.
Яицкие форпосты состояли по большей части из шалашей, сделанных из плетня. Они занимались обыкновенно 20–25 человеками казаков. Там, где был недостаток леса, форпосты укреплялись плетнем и земляным валом; в местах лесистых устраивались бревенчатые стены или срубы. Каждый форпост имел одну или две пушки, каланчу или вышку для наблюдения и маяки[543]. Предназначенные для защиты границы от диких племен, рассеянных по степям Оренбургской губернии, форпосты удовлетворяли своему назначению, так как киргизы были вооружены копьями и стрелами и вторгались небольшими партиями. Но для такой шайки, какая была у Пугачева, они не могли оказать сопротивления.
Обогнув город, толпа двинулась вверх по реке Яик к Гниловскому форпосту, где Пугачев присоединил к себе всех форпостных казаков и захватил одну пушку, «коя стояла в телеге»[544]. Не доходя до поста Рубежного и видя, что силы его растут, самозванец решился дать своему ополчению некоторое устройство и назначить начальствующих лиц.
– Надобно подкреплять вас чинами, – говорил самозванец Григорию Бородину, – чтобы вы от меня не бегали.
Он приказал собрать казачий круг, желая тем показать яицким казакам, что уважает их древние обычаи, так недавно уничтоженные учреждением комендантского управления. Собравшись в круг, казаки выбрали Андрея Овчинникова атаманом, Дмитрия Лысова (он же Сергеев) – полковником, Андрея Витошнова – есаулом, Алексея Кочурова и еще нескольких лиц – хорунжими. Выбранные отправились к самозванцу и целовали его руку.