Падуров написал эти письма и принес их самозванцу. Пугачев повертел их пред глазами и затем, передавая Ивану Почиталину, приказал прочитать их[683].
– Очень хорошо, – проговорил самозванец по окончании чтения, – ты оставь их у меня, я сам запечатаю и отошлю в город с казаками.
Падуров писал атаману Могутову, что дальнейшее сопротивление приведет жителей в крайнее разорение, потому что государь намерен штурмовать Оренбург, и уже получены с заводов пять бомб такого большего размера, «что они чинятся пороху по два пуда слишком».
«Чем то допустить и всем разориться, – прибавлял Падуров[684], – то не возможно ли, батюшка, уговорить его превосходительство Ивана Андреевича [Рейнсдорпа], чтоб он склонился и, по обычаю, прислал бы к нему письмо с прописанием тем, чтоб он вас простил и ничего бы над вами не чинил.
Сверх того, вам объявляю, батюшка Василий Иванович, что он [Пугачев] упоминает вас всегда, что вы к тому не склонны, и вспоминает то, как вашего сына Ивана Васильевича произвел в пажи. Сверх того, вашему высокоблагородию об нем объявляю, что он роста среднего, лицом смугл, верхнего зуба нет, правым глазом прищуривает».
Падуров уверял Бородина, что Пугачев истинный государь и что все распускаемые о нем слухи ложны.
«Удивляюсь я вам, братец Мартемьян Михайлович, – прибавлял Падуров[685], – что вы в такое глубокое дело вступили и всех в то привлекли. Сам ты знаешь, братец, против кого идешь! Ежели бы не вы с дядею, то б и разорения на народ того не было. Известен ты сам, как наш государь Петр Федорович умре, а ныне вы называете его донским казаком Емельяном Пугачевым и якобы у него ноздри рваны и клейменый. А по усмотрению моему, у него тех признаков не имеется».
Требуя, чтобы Бородин и яицкие казаки покорились самозванцу, Падуров просил Могутова сделать то же и не смотреть на Мартемьяна Бородина и дядю его, своими поступками разоривших Яицкий городок и все яицкое войско.
Письма эти были оставлены безо всякого ответа, и тогда Пугачев, видя, что советы Падурова не действуют на атаманов, отправил в Оренбург следующий указ:
«Самодержавного императора Петра Федоровича всероссийского и проч., и проч., и проч.
Имянной мой указ в Оренбургскую губернскую канцелярию губернатору Иреинздорпу [Рейнсдорпу] Ивану Андреивичу и всем господам и всякого звания людям. Выдите вы изграда [из города] вон, вынисите знамена и оружие, приклоните знамена и оружие пред Великим Государем. И за то Великий Государь не прогневался што вы учинили великую палбу и в том Великий Государь прощает чиновных и солдат и казаков и всякого звания людей. А когда вы не выдите изграда вон да учините великую противность, то не будет вам от великого государя прощения и власти всевышнего создателя нашего избегнуть ниможете, никто вас отнашее сильные руки защитить не может. 1773 году, ноября 5 дня. Великий государь Петр третий всероссийский»[686].
Едва манифест этот был доставлен по назначению, как в лагерь самозванца прибежал мужик и объявил Овчинникову, что к Сакмаре идет генерал с войсками.
– Велика ли у него команда? – спросил Овчинников.
– Не добре-де велика, – отвечал прибежавший, – однако-та-ки и не мала.
Известие это было тотчас же сообщено Пугачеву, и самозванец, понимая всю важность первого столкновения с правительственными войсками, отправил на встречу Кару самых лучших и деятельных своих сподвижников: атамана Овчинникова и казака Зарубина (он же Чика и впоследствии граф Чернышев). Пугачев приказал Овчинникову не допустить Кара до Оренбурга и для того взять с собою 500 человек казаков с шестью орудиями, присоединить к себе все команды, какие только встретит по дороге, и Хлопушу, шедшего с Авзяно-Петровского завода с набранным им ополчением.
На Авзяно-Петровском заводе Хлопуша встретил большое сочувствие, и манифест Пугачева был принят с восторгом, при всеобщих криках: «Рады ему, государю, служить!»
22 октября заводские рабочие постановили, что так как «не самовольно», а в силу государева указа им велено ехать с завода, то они «повинились и ехать в свое отечество согласны».
«И притом избрали мы от себя, – писали они в постановлении[687], – для препровождения оной нашей партии тебя, Степана Панкина, ехать дорогой до своих жительств и в проезде нашем никаких обид, ни налогов в жительствах ни чинить, в том тебя и утверждаем».
Таких охотников служить «государю» собралось до 500 человек, и они начали свою деятельность с того, что сковали своего приказчика и шесть человек расходчиков, которые и были потом повешены самозванцем.
– Есть ли у вас на заводе пушки? – спрашивал Хлопуша собравшихся в поход рабочих.
Ему было представлено до 40 орудий, из которых только шесть оказались годными. Взяв с собою эти орудия, 120 лошадей с прибором, 7 тысяч рублей денег из конторы, 300 баранов, 77 быков, пуда два серебряной посуды, столовые часы, два пуда пороху и всю господскую одежду, Хлопуша отправился со своим ополчением в путь, приказав оставшимся рабочим вылить шесть однопудовых ядер и прислать их под Оренбург.
По дороге Хлопуша зашел на Воскресенский Твердышева завод, но нашел его уже разграбленным; большая часть рабочих ушли уже к Пугачеву[688]. Отсюда Хлопуша направился к Берду, но на пути был встречен яицким казаком Самодуровым, который взял его с 300 человек и двумя пушками на казанскую дорогу, в отряд Овчинникова, и повел в Биккулову деревню, где собирались силы самозванца для действия против отряда генерал-майора Кара, следовавшего на выручку Оренбурга.
Остановясь в деревне Биккуловой и присоединив к себе еще 1500 человек башкирцев, шедших на службу к «государю», Овчинников отправил Пику (Зарубина) с небольшим отрядом в деревню Юзееву и приказал ему наблюдать за движением правительственных войск. Пика с успехом исполнил возложенное на него поручение и, как увидим ниже, совершенно неожиданно атаковал авангард генерал-майора Кара.
Глава 22
Отъезд Кара из Петербурга. – Боевые средства, коими он мог располагать. – Состояние обороны Казанской губернии. – Прибытие Кара в Кичуевский фельдшанец. – Первоначальный план действий. – Встреча с мятежниками у деревни Юзеевой. – Пленение роты 2-го гренадерского полка. – Прапорщик Шванович. – Отступление Кара. – Печальная судьба, постигшая полковника Чернышева и его отряд. – Неудачная вылазка из Оренбурга 14 ноября.
Осенняя распутица и дурная дорога задержали генерал-майора Кара в пути, и лишь 20 октября он прибыл в Москву. Посланный за ним фельдъегерь нагнал его 18 октября в Вышнем Волочке и передал ему экземпляры увещевательного манифеста императрицы[689]. В И часов утра, 21 октября, Кар выехал из Москвы в Казань, а вслед за ним, 22 октября, прискакал из Калуги генерал-майор Фрейман и в тот же день отправился далее.
Спустя два дня, 24 октября, выступила из Москвы гренадерская рота Вятского полка с двумя орудиями, под начальством секунд-майора Черносвитова[690], а 27 октября двинулась и гренадерская рота Томского полка[691]. Остальные войска, назначенные в распоряжение генерал-майора Кара, выступили в поход лишь в начале ноября и могли прибыть к местам назначения не ранее января 1774 года[692].
Таким образом, для предстоящих действий генерал-майор Кар мог рассчитывать только на те войска, которые были отправлены из Москвы и собраны казанским губернатором.
Последний выехал из Казани на границу губернии, чтобы быть ближе к месту происшествий и наблюдать за движениями и действиями мятежников.
Прибыв 17 октября в Кичуевский фельдшанец и желая оказать помощь оренбургскому губернатору, генерал-поручик фон Брандт советовал ставропольскому коменданту, бригадиру фон Фегезаку, чтоб он, не ожидая приказаний от генерала Рейнсдорпа, собрал сколько можно войск и калмыков и двинулся с ними на выручку Оренбурга. На случай ухода войск, ставропольским жителям объявлено, чтоб они никуда из города не отлучались и имели бы каждый огненное и холодное оружие, а у кого такового нет, то сделали бы себе копья. У рогаток и застав города Ставрополя были учреждены постоянные караулы днем и ночью, и находившемуся при полицейских делах сержанту Григорьеву приказано, поочередно с товарищем, ходить рундом по городу и о всем замеченном рапортовать[693].
Для поддержания движения бригадира фон Фегезака казанский губернатор приказал симбирскому коменданту, полковнику Чернышеву, собрать всех строевых людей своего батальона и, присоединив к ним находившихся в городе 150 человек солдат, назначенных для отвода рекрут, двинуться с ними по Самарской линии[694] до Бузулукской крепости. Проходя чрез Ставрополь, Самару и другие крепости, Чернышев должен был забрать с собою все регулярные и иррегулярные войска и 500 человек калмыков, назначенных для отправления в Яицкий городок, но за выжжением степи не попавших туда и вернувшихся обратно на Самарскую линию.
Одновременно с движением Чернышева генерал Брандт двинул из Кичуя, по новомосковской дороге[695], чрез Бугурусланскую слободу, также к Бузулуку премьер-майора фон Варнстедта с 600 человек казанского батальона, двумя единорогами и тремя трехфунтовым пушками. Для охранения же границ Казанской губернии решено было оставить в Кичуе и по реке Черемшану 400 солдат