Посланный с этим приказанием курьер в ночь на 13 ноября доехал только до Бузулука[718], а полковник Чернышев в эту же ночь выступил из Чернореченской крепости, с намерением пробраться в Оренбург[719]. Отряд его, состоявший от 600–700 гарнизонных солдат, 500 ставропольских калмыков, 100 крепостных казаков, при 15 орудиях и огромном обозе, в полдень 12 ноября, двигаясь к крепости Чернореченской, остановился на хуторе П.И. Рычкова, в 40 верстах от Оренбурга. Отсюда Чернышев отправил двух казаков к генерал-поручику Рейнсдорпу с просьбой оказать содействие к скорейшему соединению и указать ему, по какой стороне реки Яик двигаться. Так как к вечеру Чернышев располагал быть в Чернореченской крепости, находившейся всего в 18 верстах от Оренбурга, то посланным приказано было непременно в ту же ночь возвратиться с ответом.
Казаки Чернышева прибыли в Оренбург спустя несколько часов после того, как Рейнсдорп получил рапорт бригадира Корфа, доносившего, что он с собранным отрядом находится в пути к Оренбургу и к ночи 12 ноября остановится в редуте в 20 верстах от города. Сформировав отряд из 400 человек пехоты и 450 человек яицких и оренбургских казаков для вылазки из города, генерал-поручик Рейнсдорп к 4 часам пополуночи 13 ноября отправил предписания, чтобы Корф и Чернышев выступили со своих ночлегов в одно время, на рассвете, и следовали бы к Оренбургу в боевом порядке и со всеми военными предосторожностями. Так как Чернышеву приходилось идти мимо лагеря самозванца, то бригадиру Корфу приказано было следовать к нему на соединение, и оба начальника были предупреждены, что для поддержки их будет произведена вылазка из города.
«Таким образом, – писал современник[720], – ожидая дня, можно было ласкать себя надеждой, что злодеи будут с трех сторон нечаянно атакованы и что совершенное разорение их шайке последовать может; но вместо благополучного успеха постигло несчастие полковника Чернышева».
Прибыв в первом часу ночи на 13 ноября в Чернореченскую крепость, Чернышев расположил свой отряд по квартирам, но затем приказал наскоро собраться и готовиться к дальнейшему движению. Поводом к тому было прибытие сакмарского атамана Углецкого с двумя казаками. Углецкий объявил Чернышеву, что силы Пугачева весьма значительны, что генерал-майор Кар разбит и принужден отступить, что посланная из Симбирска гренадерская рота вся без остатка взята в плен и отправлена в лагерь самозванца, что Чернышев будет непременно атакован и ему остается только пробраться в Оренбург тайно, ночью. Захваченные в Черноречье пять человек казаков из толпы самозванца и солдат Крылов, приведенные к Чернышеву, подтвердили слова атамана Углецкого.
– Если пробудете в Черноречье до утра, – говорили они, – то атакованы непременно будете, и вам со своей командой устоять будет не можно.
Не отпираясь от того, что были в толпе самозванца, приведенные просили помилования и обещали за то провести отряд скрытными путями в Оренбург. Чернышев поверил их словам и приказал собирать отряд без шума и битья в барабаны.
По указанию солдата Крылова отряд двинулся к реке Сакмаре в следующем порядке: впереди шла конница, потом артиллерия, пехота и обоз. Пролегавшая среди мелкого леса дорога была весьма узка, и растянувшийся на весьма большое расстояние отряд шел в беспорядке. Сам Чернышев, одевшись в старый мужицкий кафтан, ехал в санях за пехотой.
Переправившись через реку Сакмару по льду, отряд следовал далее и на рассвете 13-го числа стал подниматься на так называемую Маячную гору[721], в 4½ верстах от Оренбурга. За этою-то горой и поджидал Пугачев, получивший еще накануне известие о движении Чернышева. Самозванец собрал толпу в 2 тысячи человек с двумя орудиями, и лишь только передовые войска перевалили через гору и стали спускаться вниз, как были встречены выстрелами из орудий. Ставропольские калмыки и казаки тотчас же передались на сторону самозванца, а затем и гарнизонные солдаты, после незначительной перестрелки, продолжавшейся не более четверти часа, также отказались защищаться. Отряд был взят в плен и отправлен в Берду. Чернышев пересел на козлы и взял в руки вожжи. По прибытии в стан самозванца все офицеры (32 человека) были посажены под караул, а у солдат отобраны ружья, шпаги и патронные сумы. Чернышев скромно сидел на козлах своих саней. Проходивший мимо яицкий казак Давилин заметил, что на козлах сидит человек, хотя и в старом армяке, но не похожий на простого мужика, «а паче по рукам признал, что они не рабочие»[722].
– Что ты за человек? – спросил Давилин Чернышева.
– Извозчик, – отвечал спрошенный.
– Скажите, братцы, правду, что это за человек? – говорил Давилин, обращаясь к солдатам.
– Это наш полковник Чернышев, – отвечали они.
Мнимый извозчик был тотчас же снят с козел, посажен под караул, а затем вместе с офицерами представлен самозванцу.
– Как вы осмелились вооружиться против меня? – спрашивал Пугачев. – Ведь вы знаете, что я ваш государь. На солдат пенять нельзя: они простые люди, а вы офицеры и регулы знаете. Ты еще полковник, – заметил самозванец, обращаясь к Чернышеву, – а нарядился мужиком. Если бы ты шел в порядке, то можно бы было тебе попасть и в Оренбург. Тебя и всех вас велю повесить за то, чтобы вы знали своего государя.
Приговор был произнесен; осужденные стояли молча, и, к удивлению Пугачева, «ни один, чтоб избавить их от смерти, не просил»[723]. Это еще более возмущало самозванца, и он торопился привести в исполнение свое решение.
С осужденных сняли одежду, обувь и повели к виселице, вокруг которой поставили всех взятых в плен солдат. Пугачев присутствовал при церемонии казни. Вешали поодиночке, и самозванец сам махал платком, когда, вслед за повешенным, следовало вести новую жертву. Отвратительное зрелище это продолжалось весьма долго, так как в этот день повешено было 32 офицера, калмыцкий старшина и жена артиллерийского офицера.
После казни всем пленным приказано было стать на колени, поднять кверху два пальца правой руки и повторять присягу на верность императору Петру Федоровичу.
– Бог и я, государь, – говорил Пугачев, – жалую вас крестом, бородою и всякой вольностью.
Всем пленным были острижены волосы по-казачьи, причем яицкие казаки приказывали креститься непременно двуперстным сложением.
– Если кто, – говорили они, – будет иначе креститься, то батюшка (самозванец) прикажет отрубить пальцы.
Пленные были разделены по сотням и помещены в землянках. Трупы повешенных сняты и брошены под гору без погребения, причем у ставропольского гарнизонного батальона майора Семенова и капитана Калмыкова, «как они были собою толсты, вскрыты были груди злодеями, и вынимали из них сало, сказывая, что оно пригодно для лечения ран»[724].
«Полковника и симбирского коменданта Чернышева судьбина, – писала императрица князю Волконскому[725], – весьма сожаления достойна. Ни уже что неслыханной суровостью своей изверг Пугачев своей шайке самой не опротивится? Ибо и простой народ, видя вдруг 39 человек чиновников (34 человека) невинно повешенных, нельзя, чтоб не чувствовал неистовство такового поступка и омерзение к производителю оного. В несчастий сем можно почесть за счастье, что сии канальи привязались два месяца целые к Оренбургу, а не далее куда пошли».
Покончив с отрядом Чернышева и «обольстясь тою важной победой», Пугачев, по его словам[726], оплошал. Имея еще с утра сведения о приближении к Оренбургу отряда Корфа из Озерной, самозванец хотя и отправил стеречь его Якова Пономарева с четырьмя казаками, но, предполагая, что Корф подойдет не скоро, разрешил своей толпе обедать. «В Берде была великая радость, – показывал впоследствии Иван Почиталин, – и происходило пьянство; вина же было довольно взято в Татищевой крепости». Среди шумного и пьяного обеда прибежал посланный Пономарева с донесением, что Корф пробирается уже к Оренбургу. «Казаки, на кони!» – крикнул Пугачев, но, пока двухтысячная толпа собиралась, прошло времени много, и ему не удалось настичь Корфа отчасти потому, что последний двигался не по той дороге, по которой предполагал самозванец.
Рано утром 13 ноября прискакал в Оренбург из отряда Чернышева капитан Ружевский с пятью доброконными казаками и, явившись к Рейнсдорпу, донес, что отряд переправляется через реку Сакмару и что полковник просит помощи[727]. По выходе Ружевского из дома губернатора послышались выстрелы, продолжавшиеся не более четверти часа, и затем все смолкло. Рейнсдорп понял тогда, что в отряде Чернышева неладно: или он отступил, или захвачен толпой мятежников[728]. Опасаясь, чтобы не случилось того же и с отрядом бригадира Корфа, генерал-поручик Рейнсдорп отправил ему навстречу новое приказание: не идти на соединение с Чернышевым, а следовать как можно скорее в Оренбург по противоположному берегу реки Яик. Эта перемена в направлении движения и была причиной того, что посланный Пугачевым отряд был задержан рекой Яик и не успел нагнать Корфа, который, соединясь с казаками, высланными из крепости, безо всякого препятствия и потери вступил в Оренбург. Он привел с собою 2495 человек[729] с 22 орудиями, в числе коих было четыре единорога[730]. Впрочем, большая часть пришедших с Корфом войск были весьма худоконны и на сражение вовсе не годны[731]