[26].
«Восприимите, – читал в заключение своего письма Макаров, – в свое покровительство избранного нами шефа с его товарищами, подайте им случай пролить кровь свою за благополучие отечества нашего и матери нашей. Мы же, будучи очевидно уверены в вооружении корпуса и ревностных шефа стараниях, имеем несомненную надежду, что все они положат душу свою за возлюбленную нашу самодержицу».
Выделившись из толпы, шеф дворянского корпуса, генерал-майор Ларионов, заявил, что он считает настоящий день за прекраснейший в своей жизни, избрание шефом – за честь и готов остаток дней своих посвятить на службу дворянства, благородно «воспаленного ревностью и примером»[27].
По окончании этой речи Бибиков прочел письмо к нему императрицы от 20 января, в котором она приняла на себя звание казанской помещицы.
– Казанское дворянство, – сказал предводитель Макаров по выслушании письма, – приносит вашему высокопревосходительству свою нижайшую благодарность за объявление приятнейшей нам вести и просит дозволить нам высказать наше чувство своей самодержице.
Получив на это разрешение Бибикова, казанский помещик Бестужев подошел к портрету Екатерины II и прочел известную речь, сочиненную Г.Р. Державиным[28].
– Исполнением долга нашего, – говорил, между прочим, Бестужев словами поэта, – хотя мы не заслуживаем особливого вашего императорского величества высокого нам признания; хотя мы недостойны любезного и нам дражайшего товарищества твоего, однако высочайшую волю твою разверстым принимаем сердцем и за наивеличайшее ее почитаем благополучие. Начертываем неоцененные слова благоволения твоего с благоговением в память нашу. Признаем тебя своей помещицею. Принимаем тебя в свое товарищество. Когда угодно тебе, равняем тебя с собою! Но за сие ходатайствуй и ты за нас у престола величества твоего. Ежели где силы наши слабы совершить усердие наше тебе будут, помогай нам и заступай нас у тебя. Мы более на тебя, нежели на себя надеемся[29].
По окончании торжественного чтения все отправились в собор для слушания литургии и благодарственного молебствия, причем во время многолетия производилась пальба из орудий. Вечером у предводителя был бал, и всю ночь дома дворян были иллюминованы.
Донося о торжестве, происходившем в Казани, генерал-аншеф Бибиков присовокуплял, что и прочее дворянство Казанской губернии с равным усердием приступило к формированию корпусов: симбирское – 4 января, свияжское – 15 и пензенское – 26 января[30]. Предводителями этих корпусов были назначены: симбирского – секунд-майор Степан Федорович Глятков, пензенского – прокурор и предводитель дворянства Ефим Чемесов, а свияжское ополчение, по малочисленности дворянства, не могло составить особого корпуса и потому положило присоединиться к казанскому и признать начальником своим отставного капитана Гавриила Матюнина, уже выбранного казанским дворянством в состав своего корпуса.
Находя, что поступок дворянства Казанской губернии «показывает свету и настоящих дворян истинными и достойными преемниками и подражателями тех отличных добродетелей и заслуг, кои предкам их доставляли по временам сие преимущественное звание», императрица 22 февраля издала особый манифест, в котором восхваляла дворянство и купечество. Она повелела прочесть его во всех церквах, раздать по экземпляру всем тем лицам, которые принимали участие в полезных определениях обществ, и на память потомству положить в архив каждого города по нескольку экземпляров[31].
Готовность дворянства содействовать правительству в усмирении мятежа была, конечно, утешительна, но Бибиков не обольщал себя и смотрел на это ополчение не более как на средство поднять упавший дух населения и хотя несколько уменьшить опасность для самой Казанской губернии. Он сознавал и доносил[32], что «обнаженный, так сказать, от воинских команд, здешний край не в силах удерживать стремление многолюдной сей и на таком великом пространстве рассыпавшейся саранчи. Корпус вверенных мне войск, когда и весь соберется, может только подать стесненному Оренбургу помощь, что я первым своим долгом исполнить и поставляю. Но страшусь, чтобы прибытие войск для него было благовременно».
Главнокомандующий просил усилить его войсками и прислать в его распоряжение несколько полков пехоты и в особенности кавалерии. Без этого он не видел возможности скоро усмирить мятеж, потому что «находящиеся по разным местам и здесь гарнизонные и так называемые инвалидные команды, каковыми и первых вообще с их начальниками назвать можно, только имя регулярных военных людей занимают, не имея, к стыду звания солдатского, ни малейших к тому способностей».
Глава 2
Меры правительства к усмирению восстания. – Заседание Государственного совета 9 декабря. – Мнение Сената о предании анафеме как Пугачева, так и его сообщников. – Указ о предосторожностях против возмутителей. – Манифест 23 декабря 1773 года. – Меры к усмирению башкирцев. – Состояние войска Донского. – Сожжение дома Пугачева и его воззваний. – Отправление в Казань семейства Пугачева и награда за поимку его.
Неоднократные просьбы Бибикова о присылке войск, а главное – ряд самых неутешительных известий, полученных в Петербурге о развитии мятежа, заставляли правительство обратить на совершающиеся события более серьезное внимание. В день отъезда А.И. Бибикова из столицы, 9 декабря, состоялось заседание Государственного совета, в котором генерал-прокурор князь Вяземский заявил о желании императрицы принять меры к тому, чтобы мятеж не распространялся далее Оренбургской губернии и чтобы соседние с нею губернии остались в тишине и покое. Князь Вяземский предлагал объявить от имени Сената, что в Оренбургской губернии умножились разбойничьи толпы и что для недопущения их в соседние провинции предписывается во всех деревнях сделать рогатки и заставы, у которых останавливать всех подозрительных людей и отправлять их к начальству. Князь Орлов находил, что подобная мера подаст повод к «прицепкам и остановкам» проезжих и «вместо ожидаемого сохранения тишины, духи раздражены и скорее к соединению с возмутителями расположены будут».
– Всякое узаконение тщетно, – говорил Г.Г. Орлов, – когда исполнительной властью оно не будет поддержано. Не имея там ныне довольного числа войск, мы не можем надеяться, чтобы сие объявление порядочно исполняемо было, а потому лучше не делать никакого, нежели дать случай к новым неустройствам. Если же оное сделать рассуждено будет, то надобно, по крайней мере, положить ему предел исполнением в самых только ближних к Оренбургу местах.
Министр иностранных дел граф Н.И. Панин находил, что изолировать Оренбургскую губернию невозможно, что скрывать истину вредно и о происходящем под Оренбургом необходимо объявить во всенародное известие.
– О возмущении, без сомнения, известно уже во всем государстве, – говорил граф Панин, – и правительство, скрывая его пред народом, придает ему более важности, нежели есть оно на самом деле. Для отнятия всех вредных мыслей и толков, следовательно, и для удержания соседних мест в спокойстве нужно объявить о том манифестом во всей империи, именовать мятежников разбойничьими толпами, а Пугачева вором и самозванцем.
Соглашаясь с мнением о необходимости обнародования манифеста, Государственный совет не отверг предложения князя Вяземского и поручил ему составить проект объявления и представить его совету[33].
На следующий день, 10 декабря, Сенат рассуждал, что «хотя нет сомнения, чтоб изменник Пугачев, по взятым на поражение его мерам, вскоре истреблен не был (?), но как всего того над ним в действо произвесть еще некогда было, а между тем слухи об измене везде час от часу распространяются и увеличиваются гораздо больше, нежели сколько в самом деле есть, то Сенат почитает за нужное, чтоб о сей изменнической воровской партии публиковано было во всем государстве от высочайшего ее императорского величества имени краткими манифестами, с точным притом объявлением, что как сам предводитель той воровской шайки, изменник Пугачев, так равно и те, кои в сообщество его доныне вступили и впредь паче ожидания вступят, преданы от Св. Синода анафеме».
В том же заседании князь А.А. Вяземский предложил на обсуждение другой вопрос: не следует ли публиковать указ от имени Сената, чтобы население имело осторожность от разбойнических шаек. Присутствующие члены единогласно согласились с мнением генерал-прокурора, но при этом постановили, что указ этот должен быть отправлен на усмотрение Бибикова, и если он признает эту меру полезной, то публиковать его только в губерниях Нижегородской, Казанской и Астраханской, в Исетской провинции и Екатеринбургском горном ведомстве[34].
Объявляя, что в Оренбургской губернии появилась шайка мятежников, что беглый донской казак Емельян Пугачев «отважился, даже безо всякого подобия и вероятности, взять на себя имя императора Петра III», Правительствующий сенат предостерегал население соседних губерний, чтоб оно не верило ложным разглашениям и приняло меры к охранению себя от разбойнических партий. С этою целью Сенат счел своим долгом напомнить жителям «и возобновить те осторожности, которые по причине бывшей моровой язвы к исполнению во всех селениях предписаны были: ибо и сие зло в слабых и неосторожных людях подобный моровой язве вред произвести может». Предосторожности эти заключались в том, чтобы в каждом селении была оставлена одна дорога для въезда и выезда, все же остальные или были перекопаны, или заняты днем и ночью караулами. На проезжей дороге должны были быть поставлены рогатки или ворота для опроса проезжающих. В каждом селении должен быть выбран смотритель «из лучших людей», на обязанность коего возложено следить за тем, чтобы «бродяги, а иногда и самые воры в селение впущены не были, ибо, ослабев и разбойнические шайки могут в нищенском одеянии и под разными видами входить и зло как разглашением, так и действием коварным производить». Всех подозрительных приказано представлять начальству, шайкам бродяг и разбойников не давать ни пропитания, ни пристанища, отражать их силой и помогать войскам, давая знать о месте сбора мятежников. «А как долг звания дворянского обязывает оных более пещись о спасении невинных крестьян своих от угрожаемого от таковых злодеев разврата, мучительств и разорения и о скорейшем и совершенном истреблении сих бесчеловечных злодеев, то и не можно усомниться, чтобы всякий из них не употребил своего рачения, сил и возможности, дабы вспомоществовать воинским командам, так как и частным смотрителям в вышеприведенном искоренении и поимке злодеев»